| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1821 |
| Категории: | Историческое произведение, Трагедия |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Двое Фоскари. Действие третье. (старая орфография)
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.
СЦЕНА ПЕРВАЯ.
Тюрьма. Джакопо Фоскари.
ФОСКАРИ.
Без света, кроме бледного мерцанья,
Скользящого вдоль этих грустных стен,
Служивших эхом горести несчастным,
Сидевшим здесь! Без звука, кроме слабых
Стенаний, смертной горести, да слабых
Шагов людей, окованных цепями!
И вот зачем вернулся я назад
В Венецию! Мне думалось: быть может,
Что время, разрушающее мрамор,
Успеет размягчить сердца людей;
Но я их дурно знал - и мне, напротив,
Приходится на части разорвать
Свое здесь сердце, бившееся вечно
Лишь мыслью о Венеции с такой же
Любовью и горячностью, с какой
По брошенном гнезде, когда сберется
Лететь туда.
(Подходить к стене).
Какия это буквы
Изсечены на камне? Можно ль будет
Мне их прочесть при этом слабом свете?
А! это имена моих несчастных
Собратьев по тюрьме; число и год
Их горестей! Короткия слова -
Но много в них несчастья, чтоб его
Возможно было выразить словами.
Страница эта каменная служит
Им скорбной эпитафией. Несчастный,
Сидевший здесь, писал на камне повесть
Как пламенный любовник пишет имя
Возлюбленной на дереве, сплетая
Его с своим. Увы! я узнаю
Немало здесь имен знакомых мне
Я напишу вдобавок к именам
Их имя Фоскари. Ему всего
Приличнее стоять в печальном списке,
Который может только быть прочитан
(Пишет свое имя).
Входит тюремщик.
ТЮРЕМЩИК.
ФОСКАРИ.
Благодарю! Поставь его на землю.
Я голода не чувствую, но губы
Мои совсем засохли. Где вода?
.
Вот здесь.
ФОСКАРИ.
Благодарю!
(Пьет).
ТЮРЕМЩИК.
Мне велено сказать, что суд над вами
До времени отсрочен.
ФОСКАРИ.
ТЮРЕМЩИК.
Об этом я не знаю. Также мне
Советом дан приказ впустить сюда
Супругу вашу.
А! жестокость их
Смягчилась, наконец! Я перестал
На это уж надеяться. Давно
Была тому пора.
МАРИНА.
МАРИНА.
О милый мой!
ФОСКАРИ
Единственный мой друг! какое счастье!
МАРИНА.
Мы больше не разстанемся.
ФОСКАРИ.
Ты хочешь разделить мою тюрьму?
МАРИНА.
Тюрьму, могилу, пытку, словом - все,
Лишь только б быть с тобой. Могилу, впрочем,
Мы знать друг друга; я о ней сказала
Лишь потому, что легче быть с тобою
И в гробе мне, чем разлучиться вновь.
Довольно уж того, что я могла
Как чувствуешь себя теперь ты? Лучше ль
Твоим несчастным членам? Ты бледнеешь!
К чему тогда вопрос мой.
ФОСКАРИ.
Тебя - и так внезапно - отдалось
Во мне такою радостью, что кровь,
Невольно хлынув к сердцу, отлила
От щек моих, заставив побледнеть
МАРИНА.
Тому причиной бледный полусвет
Темницы вечной этой, где неведом
Луч солнечный, где даже свет похож
На наших лицах трепетным мерцаньем
Лишь красный отблеск факела сквозь темный
Смолистый дым, застлавший все, и даже
Глаза твои. Но нет! твои глаза
ФОСКАРИ.
Твоих
Я видеть не могу. Меня слепит
Свет факела.
.
А я, напротив, здесь
Ни зги не увидала б без него.
Ужель ты видеть мог в таких потемках?
ФОСКАРИ.
Возможность мне привыкнуть к вечной ночи.
Мерцанье дня, сквозившее порой
Сквозь трещины, проломанные ветром,
Казалось мне приятней во сто крат,
Он освещал передо мной не башни
Венеции! Ты знаешь ли, что я
Сейчас писал перед твоим приходом?
МАРИНА.
ФОСКАРИ.
Я вырезал на камне
Свое здесь имя. Посмотри, вот здесь,
Как раз вблизи собрата моего
Не лжет стенная надпись.
МАРИНА.
Чем он кончил
Судьбу свою?
.
Не знаю: эти стены
Молчать умеют о судьбе людей
И говорят о них одним намеком.
Подобные темницы воздвигают
Кто должен умереть. "Чем кончил он
Судьбу свою", спросила ты меня:
Вот точно так же спросят очень скоро
И обо мне, и точно так же будет
И ужаса, когда ты не разскажешь
Мою историю.
МАРИНА.
Я? говорить о том,
ФОСКАРИ.
А почему же нет?
Все будут говорить о мне, и скоро:
Тиранство скрыть нельзя. Какой бы ужас
Найдет исход; хотя бы в виде стонов,
Она пробьет и самый свод могилы.
Мне нечего бояться, чтобы память
Моя была дурна, а смерть нимало
МАРИНА.
Ты будешь жить!
ФОСКАРИ.
А что же
МАРИНА.
Будь свободен духом.
ФОСКАРИ.
Вот истинно высокия слова,
Но кратковременной! Дух значит много,
Но он не все. Он дал мне силы вынесть
Страданья пытки худшия, чем смерть,
Когда лишь правда то, что смерть не больше,
Без жалобы; ничтожный стон, который
Был вырван из груди моей, нанес
Позор моим лишь судьям; но на свете
Есть муки вдвое хуже: например,
Быть может, мне.
МАРИНА.
Увы! в темнице этой
Все, что принадлежит тебе во всем
Владыкою.
ФОСКАРИ.
Такая мысль едва ли
Поможет мне перенести мой плен.
Но вряд ли кто-нибудь, подобно мне,
Был заключен так близко от дворца
Его отца. Надежды луч, однако,
Порою посещает и меня,
Которым удается иногда
Проникнуть в щель тюрьмы. Другого света
Я не видал. Огонь тюремной лампы
Да бледное сиянье светляка,
Вот все, что светит здесь. Увы! я знаю,
Что мы переносить способны много.
Я это доказал своим примером
Перед людьми; но мне ужасна мысль
Для общества.
МАРИНА.
С тобою буду я.
ФОСКАРИ.
Они не согласятся оказать
Такую милость мне, и я останусь
Один, как был, без общества и даже
Без книг, замены ложной этой столь же
Просил прислать мне летописи нашей
Истории, портреты наших предков -
И мне осталось изучать теперь
Лишь эти стены. Пятна их и плесень
Венеции, чем древний зал, в котором
Развешены портреты славных дожей
С подробным изложеньем их деяний.
МАРИНА.
Совета Десяти.
ФОСКАРИ.
Оно известно
Зараней мне: смотри!
МАРИНА.
Нет, нет! не это!
Жестокость их смягчилась, наконец.
ФОСКАРИ.
МАРИНА.
Чтоб ты
Вернулся снова в Кандию.
ФОСКАРИ.
Последняя надежда для меня
Погасла навсегда. Я перенес бы
Темницу здесь, баюкаемый мыслью,
Что я на родине; я снес бы пытку,
Какую-то крепительную свежесть,
Подобно кораблю, когда средь бури
Гонимый грозным ветром, все же он
Летит вперед по плещущимся волнамъ*
Проклятом острове, среди рабов
Неверных или ссыльных, буду я
Подобен кораблю, когда он брошен
Разбитый на скалу. Я, живши там
В могильный прах и что умру наверно,
Когда вернут меня туда.
МАРИНА.
А здесь?
.
Здесь я умру, по крайней мере, сразу,
Каким бы средством ни было. Ужели
Лишат меня действительно гробницы
Отцов моих, как отняли уже
МАРИНА.
Мой милый другъ*
Я испросила позволенье ехать
С тобою в ссылку, но притом таила
К жестокому отечеству граничит
С безумной страстью. Ты зовешь напрасно
Ее патриотизмом. Для меня
Одно и то же жить иль там, иль здесь,
И радостным среди свободной жизни.
Громаду этих тюрем и дворцов
Никто не назовет, поверь мне, раем.
Сюда явились предки наши также
ФОСКАРИ.
Да!
Несчастными - я это знаю.
МAРИНA.
Мы видим, было дальше? Укрываясь
От гуннов злых на этих островах,
С единственным наследьем древних римлян -
Энергией своей и бодрым духом -
Приморский новый Рим. Итак, ты видишь,
Как иногда несчастье нас ведет
К нежданному добру. Из-за чего же
Скорбеть тебе так горько?
.
Если б я
Был вынужден покинуть край родной,
Подобно нашим древним патриархам,
Искавшим новой родины, с своими
Был изгнан, как евреи из Сиона,
Иль наши предки, изгнанные грозным
Аттилой из Италии на эти
Пустые острова - то помянул бы
И грустной, тихой думой, а затем
Я обратился бы к своим собратьям
С воззванием создать себе иное
Отечество. Такую ссылку я,
За это не ручаюсь.
МАРИНА.
Почему же?
Такая доля выпала мильонам
ФОСКАРИ.
Да, ты права; но ведь преданье нам
Доносит весть лишь только о счастливцах,
Которым удается пережить
Погибшия в молчаньи при разлуке
Иль вслед за ней? Кто знает о погибших
От страшного болезненного бреда,
Который заставляет иногда
За мягкую траву полей отчизны?
Ты слышала, конечно, как порой
Родной напев гористых стран, раздавшись
В ушах изгнанника, когда живет он
Так сильно и внезапно поражает
Его своею прелестью, что он,
Истаяв в сладкой неге, умирает
От радости, как будто от отравы.
Что здесь, напротив сила! В ней источник
Всех высших, честных чувств! Кто не любил
Отечества, тот ничего не любит.
МАРИНА,
Отправлен им.
ФОСКАРИ.
Да, ты права - и это
Лежит на мне, как тяжкое проклятье
Пятна позора этого. Другие
Несчастные скитальцы, о которых
Ты говоришь, шли в тяжкое изгнанье,
Держась другь с другом за руки. Они
А я один.
МАРИНА.
Ты более не будешь
В изгнании один; я отправляюсь
ФОСКАРИ.
О, мой дорогой,
Любимый друг! А как же наши дети?
МАРИНА.
Политики Венеции, которой
Не значит ничего порвать святейший
Союз родства, враги не запретили
Нам взять детей с собой.
.
И ты решишься
Оставить их?
МАРИНА.
Оставлю, хоть и с горем.
Сам научился меньше быть ребенком.
Бери пример с меня, как мы должны
Обуздывать свои влеченья, если
Так требует обязанность; а наша
Сносить несчастья твердо.
ФОСКАРИ.
Разве я
Сносил их мало!
.
Нет, напротив, слишком
Достаточно от злобной тирании,
И потому тебе бы должно было
Понять, что ожидающая нас
В сравненьи с тем, что ты уж перенес.
ФОСКАРИ.
Ах, вижу я, что никогда тебе
Не приводилось покидать родную
За синим, отдаленным горизонтом
Дворцы её, меж тем как твой корабль,
Казалось, бороздил глубоким следом
Не лоно вод, а грудь твою! Не знаешь
Безмолвно озаряющее ярким
Пурпурным блеском стены дорогого
Родного города! Не ощущала
Ты - каково, увидевши во сне
И не найти его!
МАРИНА.
Я разделю
С тобою горе это. Будем думать
Из этого любимого так сильно
Тобою города - коль скоро он
Любим тобой действительно - и где
Тебе его любовью отведен
Останутся на попеченьи дожа
И дядей их. Нам надобно уехать
Сегодня в ночь.
ФОСКАРИ.
Мне не дадут увидеться с отцом?
МАРИНА.
Ты скоро с ним увидишься.
ФОСКАРИ.
МАРИНА.
Здесь
Иль в герцогских покоях. Место верно
Еще им не назначено. О, как
Свое несчастье так же хладнокровно,
Как сносит он его!
ФОСКАРИ.
Не упрекай
Порой я сам, но поступать иначе
Не может он. Малейший знак участья
Его ко мне мог только бы навлечь
На голову почтенную его
А на меня сугубую беду.
МАРИНА.
Сугубую! Чего ж нам можно ждать
От них еще!
.
Что мне бы запретили
Увидеться перед отъездом в ссылку
С тобой и с ним, как это уж случилось,
Когда я отправлялся в первый раз.
.
Да, да, ты прав, и я себя считаю
Обязанной правительству за милость,
Оказанную мам. Я буду вдвое
Ее сильнее чувствовать, когда
Далеко по волнам, оставя этот
Проклятый, злобный город.
ФОСКАРИ.
Замолчи!
Молчу о нем, то кто посмеет клясть
Мою отчизну?
МАРИНА.
Бог и все Его
Взывающая к небу; стон и слезы
Невольников в оковах и несчастных,
Поверженных в темницы; голос стольких
Несчастных матерей, сестер и братьев"
Плешивыми и злыми головами.
Ее клянет твое молчанье! Если
Ты даже сам не можешь возразить
На то, что я сказала, - кто же будет
ФОСКАРИ.
Коль скоро так
Велит судьба, то будем заниматься
Уж лучше нашим сбором в путь.
ЛОРЕДАНО с служителями.
ФОСКАРИ.
Кто это?
(служителям).
Оставьте факел здесь и удалитесь.
(Служители уходят).
ФОСКАРИ.
Не думал я, чтоб вам пришлось являться
В подобные места.
ЛОРЕДАНО.
Не в первый раз
МАРИНА.
Зато в последний
Спустились бы, когда бы только люди
Достойно награждались по заслугам.
"
Иль чтобы нас больнее оскорбить?
ЛОРЕДАНО.
Вы ошибаетесь, синьора. Мне
Поручено лишь только объявить
Совета Десяти.
МАРИНА.
Любезность ваша
Немного опоздала.
.
Как?
МАРИНА.
Решенье
Ему сообщено уже. Конечно,
Вниманьем и сочувствием, какие
Предписаны Советом, тем не меней
Он знает все. Коль скоро вы явились
Сюда за благодарностью - примите
Тюрьма мрачна довольно и без вас,
А сверх того, живет в ней много гадов,
Не меньше отвратительных на вид,
Хотя их жало меньше ядовито.
.
Ну, ну - зачем так говорить?
МАРИНА.
Затем,
Чтоб дать ему понять, что он известен
ЛОРЕДАНО.
Оставьте: пол синьоры
Дает ей право говорить без страха
Все то, что пожелает.
.
Я,синьор,
Имею сыновей: они съумеют
Вас отблагодарить.
ЛОРЕДАНО.
Умно их воспитать. Итак, Фоскари,
Решение Совета вам известно?
ФОСКАРИ.
Я сослан снова в Кандию.
.
Навечно.
ФОСКАРИ.
Не долгий срок!
ЛОРЕДАНО.
ФОСКАРИ.
А я прибавлю вновь, что срок не дологъ#
ЛОРЕДАНО.
Тюрьма в Канее на год, а затем
ФОСКАРИ.
Подобная свобода для меня
Не радостней темницы. Справедливо ль,
Что суд позволил жить со мною в ссылке
ЛОРЕДАНО.
Да, ежели она
Желает этого.
МАРИНA.
За эту милость?
ЛОРЕДАНО.
Тот, кто не ведет
Войны и распрей с женщиной.
.
Зато
Он притесняет всех людей. Я, впрочем,
Обязана его благодарить
За эту милость. Больше никакой
Людей, ему подобных
ЛОРЕДАНО.
Благодарность
Им принята с таким же точно чувством,
МАРИНА.
И пусть ему
Она послужит в пользу ровно в том же
Размере, но не больше.
.
Все ли вы
Сказали нам, синьор? Конечно, вам
Должно известным быть, что нам немного
Дано часов для сбора и что ваше
Синьору эту, равную по крови
И роду с вами.
МАРИНА.
Род мой выше.
.
Чем?
МАРИНА.
Он выше благородством. Говорят же
Про быстрого коня, что кровь его
В Венеции, где есть всего четыре
Коня и то из бронзы, но слыхала,
Что выражались так венецианцы,
Живущие на берегах Египта
Нам помешать оценивать такими ж
Словами кровь людей? Высокий род
Гордиться должен чувствами, а вовсе
Не древностью. Мой род не меньше древен,
По представителям. Прошу, не хмурьтесь,
А лучше проглядите хорошенько
Ряд предков ваших, столь известных славой
И доблестью. Краснейте перед ними
Они бы покраснели точно так же
За этаких потомков, полных злобы <
И низости.
ФОСКАРИ.
МАРИНА.
Да!
Опять Марина! Разве ты не видишь,
Что он сюда явился лишь затем,
На наши горести; так потому пусть он
И терпит вместе с нами.
ФОСКАРИ.
Трудно очень
МАРИНА.
О, поверь,
Он мучится теперь уже. Пускай
Скрывает он гнетущую тоску
Иронии; но все же он страдает.
Немного надо правды, чтоб смутить
Презренного клеврета сатаны -
И я, поверь, своим коротким словом
Такую ж точно боль, какую будет
Он чувствовать от адского огня,
Когда умрет. Взгляни, как он смущен,
Как избегает встретиться глазами
Держа в руках оковы, смерть и ссылку!
Но все оружье это не послужит
Ему щитом: я поразить умела
Его до глубины его холодной
Мы можем только умереть, ему же,
Напротив, ничего нет хуже жизни.
Он с каждым пережитым снова днем
Все больше приближается к проклятью
ФОСКАРИ.
Ты говоришь, как будто
Лишилася разсудка.
МАРИНА.
Нас потерять его?
ЛОРЕДАНО.
Оставьте: пусть
Она болтает, что угодно. Мне
МАРИНА.
Нет, вы лжете!
Цель вашего прихода заключалась
В намереньи полюбоваться злобно
От нас горячих просьб, хотели видеть
Потоки слез, искали насладиться
Печальным видом горького несчастья,
В которое повержен вами сын
Хотелось вам попрать ногами тех,
Кто без того уже повержен - дело,
Которого не сделал бы палач,
Чей вид один ужасен людям! Что же
Сильней всего, что вы могли придумать,
И все ж при этом я спрошу: вы сами
Что чувствуете?
ЛОРЕДАНО.
МАРИНА.
Скала под громовым ударом точно
Не чувствует, но все ж бывает им
Разрушена. Оставим же, Фоскари,
Достоин быть жильцом подобной кельи,
Которую он часто населял,
Но никогда как следует, покуда
Не будет сам томиться в ней.
дож.
ФОСКАРИ.
Отец мой!
ДОЖ (обнимая его).
Мой сын, Джакопо! сын мой!
.
Как давно
Не слышал я, чтоб вы произносили
Мое и наше имя!
ДОЖ.
Сын мой! если б
ФОСКАРИ.
Я не привык роптать.
ДОЖ.
О, это мне известно хорошо!
МАРИНА
Дож! дож! смотри.
ДОЖ.
Я вижу; что ж ты хочешь
Сказать мне этим?
МАРИНА.
Быть осторожным.
ЛОРЕДАНО.
Осторожность - точно
Одно из замечательнейших качеств
Его рекомендует и другим.
МАРИНА.
Я в ней, синьор, не вижу вовсе качеств,
А лишь необходимость для того,
Я точно так же подала б совет
Быть осторожным, если б увидала,
Что кто-нибудь готов ступить ногой
На голову эхидны.
ДОЖ.
Ты ошибаешься: мне хорошо
Известен Лоредано.
ЛОРЕДАНО.
Вам он будет
МАРИНА.
Но при этом худшим
Не может показаться.
ФОСКАРИ.
Отец, терять минуты разставанья
На лишние упреки. Неужели
Действительно мы видимся с тобой
В последний раз?
ДОЖ.
Седые волосы.
ФОСКАРИ.
Я убежден,
Что не достигну никогда таких же
Тебя, отец. Ни разу в целой жизни
Не чувствовал сильнее я, как крепко
Тебя люблю. Не покидай, прошу,
Детей моих, оставшихся сирот
Пусть будут для тебя они тем самым,
Чем был я прежде, но избави Боже,
Чтоб им когда-нибудь пришлось изведать
Судьбу отца. Могу ли я увидеть
МАРИНА.
Нет! не здесь, не здесь!
ФОСКАРИ.
Не все ль равно, когда и где увидят
МАРИНА.
Пусть увидят
Они его не там, где страх и ужас
Оледенят их юные сердца.
Не зная страшной истины, что их
Отец отвержен родиной. Конечно,
Легко случиться может, что и им
Готовится подобная ж судьбина.
Они ее получат как наследство,--
Не как удел. Их молодое сердце
Хотя вполне открыто для любви,
Но в то же время может слишком сильно
Ужасный склеп; плеск волн морских, шумящих '
Гораздо выше места, где теперь
С тобою мы; тяжелый, спертый воздух,
Врывающийся в трещины, - все это
Дышать подобным воздухом, хотя
И ты и я, а более всего
Почтенный Лоредано, переносим
Его без злых последствий.
.
Правда! Я
Об этом не подумал. Надо будет
Уехать, не видавши их.
ДОЖ.
Нет,
ФОСКАРИ.
И я покинуть должен всех их?
ЛОРЕДАНО.
Да.
.
Мне не дадут ни одного?
ЛОРЕДАНО.
Они
Теперь принадлежат отчизне
.
Как?
До этих пор я их звала своими.
ЛОРЕДАНО.
Они и будут вашими во всем,
И долга матери.
МАРИНА.
О да! во всем,
Что тягостно и трудно. При болезни
Что кто-нибудь умрет из них, - я буду
Их хоронить и плакать, но коль скоро
Удастся мне их выростить, то вы
Их обратите в слуг своих, в солдат,
Что будет вам угодно; дочерей же
Вы отдадите вашим сыновьям
За их приданое... Вот те заботы,
Которые правительство охотно
Детей своих!
ЛОРЕДАНО.
Пора! попутный ветер
Теперь благоприятен.
.
Как могли вы
Узнать об этом здесь, где никогда
Не веет свежим воздухом?
ЛОРЕДАНО.
Когда я шел сюда. Галера ждет
У пристани на Рива-ди-Скьявони.
ФОСКАРИ.
Отец, прошу тебя, пройди вперед
ДОЖ.
Будь тверд, мой сын.
ФОСКАРИ.
Стараюсь быть, насколько
Возможно это мне.
.
По крайней мере,
Покинем мы ужасную тюрьму.
А вместе и того, чьей доброте
Обязан был ты прошлым заключеньем.
.
И нынешней свободой.
ДОЖ.
Да, он прав!
ФОСКАРИ.
Пусть будет так, но мне в свободе этой
Тягчайшую. Он это знал - и вот
Причина всех его стараний. Впрочем,
Я не ропщу.
ЛОРЕДАНО.
Часы не ждут.
ФОСКАРИ.
Увы! не думал я,
Что буду покидать с такой тоскою
Я думаю, что с каждым новым шагом
Все буду дальше от моей родной
Венеции - я с горьким сожаленьем
Смотрю на эти стены и готов...
ДОЖ.
МАРИНА.
О, нет, пускай он плачет!
Он слез не проливал на страшной пытке -
Там это было б слабостью, но здесь
Ему быть утешеньем: в этом сердце
Так много нежности. Я в состояньи
Сама теперь заплакать, чтоб смешать
Мой плач с его слезами, но не стану,
Злодею этому. Идемте! Дож, вперед!
ЛОРЕДАНО.
Эй! факел!
МАРИНА.
Напоминает шествие к костру,
А Лоредано плачет, как наследник.
ДОЖ.
Ты слаб, мой сын: опрись на руку эту.
ФОСКАРИ.
Служить опорой юности? Моя
Рука должна была б подать вам помощь.
ЛОРЕДАНО.
Хотите руку?
.
Не бери, Фоскари:
Она тебя ужалит! Прочь подите,
Синьор, от нас. Поверьте, что когда б
Вы руку протянули, чтоб исторгнуть
Отвергли мы ее! Идем, Фоскари!
Опрись на руку, данную тебе
Пред алтарем! Я не могла спасти
Тебя своей рукой, но буду вечно
(Уходят).