Мазепа
(Старая орфография)

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Байрон Д. Г., год: 1819
Категория:Поэма
Входит в сборник:Стихотворения Байрона (разные переводчики)
Связанные авторы:Гогниев И. Е. (Переводчик текста)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Мазепа

МАЗЕПА

ПОВЕСТЬ ЛОРДА БАЙРОНА.

I.

Надъ Карломъ, въ страшный день Полтавы,
Потухла счастiя звезда:
Разбитый въ прахъ, съ стези кровавой
Онъ тамъ сведенъ былъ навсегда.
И власть, и слава одоленья,
Неверныя, какъ поколенья
Ихъ обожателей - людей,
Къ стопамъ Царя послушно пали!
И стенъ московскихъ не видали
Враги, и бури миновали
Москву, пока черней, грозней
Година не настала ей.
Когда судьбы долженствовали
Позору, гибели предать
Славней вождя, несметней рать!

II.

Такъ неизбежный рокъ свершился!..
И, силясь раны превозмочь,
Чрезъ реки, степи, день и ночь.
Его рать сгибла; но въ несчастья
Щадитъ его упрековъ гласъ.
Хоть правда смело въ этотъ часъ
Могла греметь предъ самовластьемъ.
Несется Карлъ - коня его
Разитъ свинецъ, и своего
Ему Гiета {Gieta - полковникъ шведскiй.} уступаетъ.
Самъ гибнетъ въ-чуже. Но и тотъ
Подъ Карломъ мертвый упадаетъ,
Свершивъ такъ браво свой полетъ!..
И въ дебряхъ, сумракомъ одетыхъ,
Въ воду сверкающихъ огней
Сквозь лесъ, на вражескихъ бекетахъ,
Король съ дружиною своей
Ночлегъ опасный обретаетъ.
За эти-ль лавры межь царей
Такъ брань неистово пылаетъ?--
Изнеможенъ, окрававленъ,
Его бьетъ дрожь; пылаютъ раны:
Оне глубоки... Ночь мрачна.
Смыкаетъ очи Карлъ - нетъ сна;
И дышутъ холодомъ туманы.
Но не скорбелъ, не унывалъ,
И какъ вассаловъ подчинялъ
Все роды золъ своей онъ воде.
Въ дань року духа не принесъ;
Позоръ паденья въ тяжкой доле
Монархъ по-царски перенесъ!

III.

Вожатыхъ рой! Увы, какъ мало
Ихъ съ поля смерти ускакало!
Но полнъ отваги пылъ сердецъ
Въ остатке этомъ! - Наконецъ,
Толпа героевъ, омраченныхъ
Тоской, безмолвiе храпя,
Садится на земь, вкругъ царя,
И подле копей утомленныхъ.
Въ нужде мы все друзья: судьба
Мазепа ложе избираетъ
Подъ старымъ дубомъ для себя.
Украйны Гетманъ, бодрый, смелый,
Угрюмъ, какъ дубъ его дебелый,
И также старъ почти, суровъ;
Но напередъ вождь Козаковъ
Съ коня стеръ мыло; торопливо
Ему постель изъ листьевъ склалъ;
Разгладилъ чолку, вытеръ гриву,
И разнуздалъ его, и живо
Взоръ старца радостью сверкалъ,
Когда увиделъ онъ, какъ жадно
Усталый конь на кормъ напалъ;
А то онъ ждалъ, что къ ночи хладной
Пренебрежетъ скакунъ травой,
Покрытой позднею росой.
Но безъ причудъ былъ копь ретивый,
Какъ самъ ездокъ, и терпеливо
Нужду и трудъ переносилъ.
Какъ вихрь онъ Гетмана носилъ!
Отъ звука шпоръ, отваги полный,
Радъ былъ лететь въ огонь и волны!
На зовъ знакомый онъ бежалъ;
Мазепу въ сонмахъ узнавалъ;
Кипи народъ окрестъ пучиной,
И въ мракъ ночи ни единой
Не брезжи звездочки съ высотъ,--
Свободной степи сынъ свирепый,
Онъ бодро несся-бъ за Мазепой
Съ заката солнца по восходъ!--

IV.

И вотъ Мазепа разстилаетъ
Широкiй плащъ; подъ дубъ густой
Вонзилъ копье, и озираетъ,
Снарядъ въ порядке-ль боевой:
Булатъ осматриваетъ ловко;
Глядитъ - прикреплены-ль ножны;
Не разсорился-ль порохъ съ полки;
Курки надежно-ль взведены.
Готовить ужинъ; и свободно,
Безъ царедворческихъ затей,
Имъ угощать поочерёдно
И венценосца и вождей.
Превозмогая скорбь и раны,
Упрямо твердость Карлъ хранитъ;
И делитъ ужинъ съ свитой бранной.
И вотъ Мазепе говоритъ:
"Взгляни - хоть все въ толпе героевъ
"Моихъ, сильны рукой, тверды
"Душой - но въ стычке-ль, въ вихре-ль боевъ --
"Ни одного изъ ихъ среды
"Тебя отважнее, удалый!
"Съ дней Александра не бывало
"На рубежахъ земли четы,
"Другъ съ другомъ сродной такъ, какъ ты
"Съ своимъ, Мазепа, Буцефаломъ.
"Вся слава Скифовъ предъ тобой
"Ничто, когда летишь стрелой
"Ты черезъ глубь, иль въ чистомъ поле."
А тотъ въ ответъ: "Проклятье школе,
"Где удаль эту я постигъ! "
--"За что-же, если въ ней, старикъ,
"Ты славно такъ образовался?"
--"Не время говорить о томъ: 5
"Еще неравный споръ съ врагомъ
"Для насъ въ степяхъ не миновался;
"Еще не разъ взмахнуть мечомъ
"Придется намъ въ отбой погони,
"Пока свободно за Днепромъ
"Не раздохнутся наши кони.
"И должно, Царь, чтобъ слабость силъ
"Ты сномъ целебнымъ подкрепилъ.
"А я дружины утомленной
"Межъ-темъ возьмусь стеречь покой."
--"Нетъ, старый Гетманъ, непременно
"Хочу разсказъ я слышать твой.
"И, можетъ, часъ успокоенья
"Навеетъ повесть мне твоя.
"Теперь-же-бь кстати - нетъ терпенья!
"Томитъ безсонница меня."

V.

--"Изволь Монархъ: въ надеждъ этой
Готовь давно-минувши лета
Старикъ на память принести.
Да, такъ, я былъ летъ двадцати.
И Казимiръ владелъ короной --
Янъ Казимiръ. - А я пажомъ
Седьмой ужъ годъ служилъ при немъ.
Вотъ истинно былъ царь учоной!
Съ тобой подобiя - ни въ чомъ.
Онъ не терпелъ кровавой брани;
Соблазнъ воинственныхъ стяжанiй
Его души не искушалъ.
И Янъ, не будь лишь сеймскихъ пренiй,
Премирно-бъ царствомъ управлялъ.
Я не скажу, чтобъ огорченiй
Житейскихъ вовсе онъ не зналъ:
Янъ музъ и женщинъ обожалъ,
А съ ними ладить трудъ не малый.
Что Янъ въ отчаяньи, за-чемъ
Онъ ни ведетъ войны ни съ кемъ.
Но чуть лишь буря утихала,
Онъ книгу новую читалъ,
Въ другую женщину влюблялся,
И пышные пиры давалъ!
И целый городъ собирался
Взглянуть на роскошь техъ пировъ!
Янъ ото всехъ своихъ певцовъ
Честимъ былъ польскимъ Соломономъ.
Но обойденный пенсiономъ,
Изъ нихъ одинъ лишь очернилъ
Его въ язвительной сатиръ,-
И страхъ какъ хвастался, что въ мiръ
Онъ никому льстить но любилъ.
То дворъ затей различныхъ былъ,
Где безъ изъятья, все вельможи,
Пускались рифмы плесть. Я тоже
Стихами бредилъ иногда,
"Тирсисъ унылый".
Въ Польше сильный
Жилъ воевода той порой:
Графъ блескомъ, древностью фамильной
Известный всемъ въ земле родной;
Богатъ какъ рудникъ золотой!
И гордъ былъ онъ, высокомеренъ,
Какъ въ этомъ всякой ужъ уверенъ.
Графъ такъ былъ знатенъ, такъ богатъ,
Что въ целомъ Царстве Польскомъ врядъ,
Ему нашолся-ли-бъ кто ровный.
И блага такъ онъ обожалъ,
И въ дурь такую онъ впадалъ,
Своей любуясь родословной,
Что доблесть предковъ безусловно
Своею собственной считалъ.
Не то супругу занимало.
Моложе мужа, проклинала
И власть его, и жизнь свою.
А после тягостныхъ волненiй,
Надеждъ, желанiй, опасенiй,
Прощальныхъ славе доброй слезъ,
Одной иль двухъ нестройныхъ грезъ,
Романсовъ, вальсовъ, объясненiй
Съ толпой поклонниковъ, - должно
Известныхъ случаевъ ждать было.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

VI.

"Мазепа сумрачный тогда
Красавцемъ слылъ; въ мои года
Ужъ мне такъ выразиться можно.
На утре жизни безтревожной,
Изъ юной знати той земли,
Взять верхъ немногiе могли
Въ дарахъ природы надо мною.
Я молодъ, веселъ, ловокъ былъ;
На ныне видимый тобою.
Какъ смуглъ и грубъ теперь сталъ онъ --
Такъ неженъ, свежъ, былъ той порою.
Войной, летами удручонъ,
Я какъ-бы весь переродился,
Случись родныхъ мне повстречать --
Изъ нихъ никто-бъ теперь признать
Меня своимъ по согласился.
Но безобразiемъ морщинъ
За-долго страсти до сединъ,
Мое лицо такъ исказили;
Ты знаешь, годы не убили
Ни силъ, ни бодрости моей,
А то-бъ про быль минувшихъ дней,
Подъ этимъ дубомъ и средь этой
Холодной тьмы, тебя беседой
Не занималъ теперь старикъ...
Но слушай-же: - Терезы ликъ...
Она, мне кажется, строптиво
Воспоминанiе объ ней!--
Но нетъ, я не найду речей,
Для описанья тени милой;
Тереза пламенемъ очей
На Азiатку походила;
Въ нихъ отразилась вся краса
Соседокъ Польши сладострастныхъ:
Какъ у Турчанокъ, также ясны,
Черны, какъ эти небеса,
У милой Польки были очи!--
И въ мгле ихъ лучъ сверкалъ живой,
Какъ будто месяцъ молодой
Изъ-подъ покрова полуночи!
Большiя, чорныя, оне
Купались въ влаге сладострастной;
И мнилось, сумракъ ихъ прекрасный,
Растаетъ въ собственномъ огне;
И полу-живы, полу-томны,
Оне взирали, какъ горъ,
Взираетъ праведникъ безмолвный.
Чело, какъ лоно вешнихъ водъ,
Когда ихъ глубь зарей златится:
Не ропщутъ волны, и глядится
Въ ихъ синеву небесный сводъ.
Уста, ланиты - по напрасно
Распространяться такъ о ней.
Ее любилъ я; къ ней пылъ страстный
Горитъ досель въ груди моей.
А кто таковъ, какъ я, - не знаетъ
Границъ въ сей страсти, и пылаетъ
Душой средь благъ и въ буре бедъ. - -
Въ ожесточеньи самомъ даже
Мы верны ей; идемъ подъ стражей
Любви до самыхъ позднихъ летъ.
И вотъ примеръ тому Мазепа,
Досель ей преданный такъ слепо.

VII.

"Намъ случай видеться бывалъ;
Въ насъ встреча пламень раздувала;
ей въ очи - я вздыхалъ,
Она безъ словъ - по отвечала.
Приметъ и средствъ не перечесть,
Въ которыхъ тайна для насъ есть
Другъ-друга молча понимать.
Но въ чомъ она - но разсказать...
Есть искры - мыслей отраженье --
И что не скрыто въ глубине
Души - всему даютъ онъ
Таинственное выраженье.
И огненная цепь изъ нихъ
Куется силой чудотворной,
И ей связуются невольно
Сердца любовниковъ младыхъ.
Съ Терезой встретясь, я вздыхалъ,
Я плакалъ - но не забывалъ,
Какой рубежъ насъ разделяетъ.
И наконецъ къ ней обретаетъ
Мазепа доступъ - и съ-тихъ-норъ,
Нашъ съ ней свободно начинался.
О! сколько разъ я покушался
Открыться ей, - но робость, страхъ,
Мой замыслъ вечно разрушали...
Я говорить - и на устахъ
Моихъ, какъ прежде, замирали,
Рождаясь, звуки... Но пора
Моя настала. Есть игра,
Пустая, вздорная; за нею
Проводятъ день; по не умею
Ее назвать. Не помню, разъ,
Какой свелъ случай вместе насъ.
За той, мы кажется, сидели
Игрой. - Но думать объ игре-ли
Я могъ? - Въ умь лишь было то,
Что я одинъ въ минуты эти
Близь той, которую ни что
Не заменяло мне на свете!--
И за Полячкой молодой
Пусть въ эту темнеть нашей стражей
Преобладаетъ зоркость таже.
И было такъ... Вдругъ вижу я,
Она задумываться стала;
Развлечена, не замечала
Своей игры. Игра моя --
И не груститъ; была за ней --
Не веселится; и хоть явно
Наперекоръ удача ей --
Но длить забаву своенравно
Не престаетъ. - Ужъ ей пора --
И все ни съ места - та-жъ игра,
Ta-жъ развлечонная беседа!--
И вдругъ, какъ молнiя вотъ эта,
Сверкнула мысль во мне. у ней
   Въ лице такое что-то было,
Въ чомъ все надеждой такъ светило.
За мыслью хлынулъ токъ речей!
И хоть въ нихъ мало было склада,
А только этого и надо.
Вняла-ли женщина намъ разъ
Въ другой - готова слушать вдвое.
Въ ней сердце, верь, не ледяное,
Ея суровость - не отказъ.

VIII.

"И я любилъ, и былъ любимъ.
Ты, говорятъ, Монархъ, крушимъ
Весь векъ свой не былъ страстью нежной.
А если такъ, то про мятежный,
И сладкiй пылъ любви, тебя
Не утомлю разсказомъ я.
А то-бъ онъ для души холодной
Твоей былъ вздоренъ и смешонъ.
Не всякой въ мiре сотворенъ
Повелевать, тебе подобно,
Страстями сердца и судьбой
Народовъ! Я былъ самъ главою,
Вожатымъ тысячъ, и за мной,
На гибель первымъ тёкъ любой
Не властенъ былъ я надъ самимъ
Собой. - Но речь возобновимъ:
Я обожалъ, и былъ любимъ.
Любовь пленъ сладкiй, правда, только
Онъ сопряженъ съ развязкой горькой.
Видались тайно мы; и часъ
Къ тому условный, каждый рать
Былъ благъ небесныхъ ожиданьемъ!
Дни, ночи - были для меня
Ничто - вся жизнь ничто! Заря,
Закатъ мой - ясны вспоминаньемъ
Часовъ свиданья лишь. - Опять
Готовъ Украйну бъ я продать,
Что-бъ возвратить ихъ сладость снова,
Преобразиться вновь въ того,
Кто былъ владыкой одного
Тогда сокровища такого;
Въ того счастливца молодаго,
Кого лелеяли въ те дни
Краса и юность золотая.
Видались тайно мы - (двойная
Услада сердцу, говорятъ,
Въ такомъ свиданьи) можетъ-статься!
Что-жъ до меня, то я, признаться,
Всегда былъ бешенствомъ объятъ,
Что лишь украдкою такою
Могли делиться мы душою.
Я былъ-бы жизнь готовъ отдать,
Что-бъ только вслухъ ее назвать
Своей предъ небомъ и землею.

IX.

Глазъ зоркихъ много за четой
Любовниковъ. Надзоръ такой "
Былъ и за нами. Демонъ злобный,
Поступкомъ, нашему подобнымъ,
Ужъ верно, не былъ раздражонъ.
Не знаю кемъ, но на влюбленныхъ,
Въ одну изъ но
Былъ рой шпiоновъ наведенъ.
Схватили насъ. Вулканомъ ярымъ
Пылала злоба въ Графе старомъ.
Обезоруженный, съ толпой
Я не отважился на бой:
Мой подвигъ былъ-бы безуспешенъ,
Да и тогда-бъ мне не помогъ,
Когда-бъ хоть съ темя и до ногъ,
Я былъ оружiемъ обвешенъ.
Къ тому-жъ толпой былъ схваченъ я
Близь замка Графа, отъ жилья,
Людей и помощи далёко!
Еще тогда сквозь мракъ глубокой
Нигде не брезжилась заря.
Не ждалъ я, чтобъ сiянье дня
Въ числе живыхъ меня застало.
Казалось, смерть ужъ сосчитала
Мои минуты; и въ тиши,
Изливши исповедь души
Молитвой съ гробомъ примиренный,
Я предался моимъ врагамъ.
Меня ватага къ воротамъ
Большаго замка проводила.
Не зналъ я, что съ Терезой было,
Какой надъ бедной судъ свершонъ.--
Судьба съ-техъ-поръ насъ разлучила.
Свирепый, грозный мужъ былъ онъ,
Надменный этотъ воевода.
Старикъ вину такого рода
Могъ и забвенью-бы продать;
Но къ мести звало опасенье,
Чтобы такое-жъ приключенье
Не повторилося опять
Въ его грядущемъ поколенье:
Да и фамильный гербъ его
Страдалъ не мало отъ того.
А воевода оскорбленный
Былъ солнце рода своего,
Такимъ онъ самъ себя казалъ
Въ глазахъ вельможъ высокомерныхъ
Меня-жъ, ничтожнаго, наверно
И человекомъ не считалъ.
О срамъ!.. вмешайся въ это дело
Какой-нибудь блестящiй родъ,
Тогда-бъ, быть-можетъ, оборотъ
Совсемъ другой оно имело.
Но пажъ ничтожный... О! какимъ
Графъ былъ неистовствомъ палимъ!..

X.

Коня!.. и конь былъ подведенъ.
То правда - копь былъ бравый, статный,
Украйной вскормленъ благодатной!
Казалось, весь онъ превращонъ
Въ порывъ былъ мысли. Дикъ былъ онъ,
Какъ серна дикъ, не укрощонъ.
Бичомъ, ни шпорой не израненъ,
Лишь накануне заарканенъ;
Свирепо-бешенъ, и съ грозой,
Храпелъ, дрожалъ онъ, - дыбомъ грива!
Весь въ пене, въ страхе, предо мной
Стоялъ дикарь нетерпеливый.
И вотъ рабовъ свирепыхъ рой,
Съ его хребтомъ меня ремнями
Перекрутилъ. Арканъ долой!
Внезапно бичъ гремитъ надъ нами...
Впередъ! впередъ! - И мы въ опоръ!
Быстрей, шумней потоковъ горъ!

XI.

"Впередъ! впередъ! духъ замеръ мой!
Не взвиделъ я, куда со мной
Понесся конь; разсветъ дневной
Еще чуть брезжился съ высотъ --
А мы стремглавъ, впередъ! впередъ!
И вмигъ толпе враговъ незримы!
Последнимъ звукомъ вследъ коня
Былъ дикiй хохотъ, доносимый
Отъ буйныхъ ветровъ до меня.
Взбешонъ, насмешливой толпою,
И вотъ какъ не было ремня,
Которымъ былъ притянутъ я
За шею къ гриве лошадиной.
И приподнявшись въ половину,
Врагамъ проклятья посылалъ.
Но грохотъ конскiй не давалъ
Имъ доходить до нихъ, быть-можетъ,
И эта мысль меня тревожитъ.
Мне-бъ не хотелось уступить,
Но зломъ за зло врагамъ отмстить!
Насъ время после поквитало:
Тамъ замка гордаго не стало.
Его тяжолыя врата,
Пруды, окопы, рвы, ограды --
Все въ прахъ и пламень безъ пощады!
Окрестъ ни травки, ни куста!
Koоi-где лишь плющъ осиротелый
По сводамъ вьется обгорелымъ.
Лежитъ-ли путнику тамъ следъ,
Что замокъ тутъ стоялъ когда-то.
Я зрелъ, какъ пламенемъ объятой,
Съ высотъ, тамъ башенъ рухнулъ рядъ.
Какъ лава съ рдеющихъ палатъ,
Шумя, свинецъ лился кипучiй.
Ничто все скрепы противъ тучи
Свирепыхъ мстителей враговъ!
Ватага буйная рабовъ
Въ то время, верно, не мечтала,
Когда, какъ молнiя, помчало
Отъ нихъ чудовище меня,
Что часъ настанетъ мой, и я,
Должникъ признательный, къ ихъ пану,
На тучахъ конницы нагряну,
За шутку шуткой отплатить.
Пора на все дастъ намъ случай.

XII.

"Впередъ! впередъ! мой конь, и я,
На крыльяхъ ветра, миновали
Въ пути все признаки жилья!
Какъ метеоръ, когда за нимъ,
Потухшимъ съ трескомъ громовымъ,
Огни зарницъ браздятъ мракъ ночи.
Стремлю окрестъ я робко очи --
Въ виду ни города, ни сёлъ!
Но разстилался дикiй долъ,
Дремучимъ боромъ окружонный;
Да лишь, чернея въ стороне,
Громады башенъ зрелись мне
На высотахъ, сооружоппыхъ
Встарь отъ грозы татарскихъ ордъ.
Повсюду глушь. Предъ темъ за годъ
Тутъ войско Турокъ проходило:
Где кони спаговъ протекли,
Окрававленной той земли
Ужъ мурава не зеленила.
Взглянулъ я въ высь - и надо мной,
Какой-то тяжкой, сизой мглой
Омрачено все небо было.
Передразсветный ветерокъ.
Хотелъ-бы съ нимъ я вздохомъ слиться --
Но быстръ впередъ, впередъ нашъ скокъ.
И напрягая грудь, не могъ
Я ни вздохнуть, ни помолиться.
Холодный потъ, какъ градъ, съ меня
Струясь, на гриву лилъ коня;
Отъ страха, гнева, онъ храпелъ,
И бурно вдаль, все вдаль летелъ.
Порой надежду я таилъ,
Что конь мой выбьется изъ силъ.
Но нетъ! для бури столь могучей
Ничтоженъ былъ мой станъ летучiй,
И только шпоры заменялъ!
Освободить-ли я искалъ
Отъ узъ распухнувшiе члены,--
Въ коне усильемъ напряженнымъ
Лишь пуще гневъ я раздражалъ.
Порой вскричать я покушался --
Но дикiй зверь, какъ отъ бича,
При каждомъ звуке содрогался,
Какъ-бы трубы внезапный громъ
Онъ слышалъ въ голосе глухомъ!
Межъ темъ, изъ ранъ всехъ выступая,
На членахъ крепко кровь густая
Ряды веревокъ запекла
И страшно жажда неземная
Палить гортань мне начала.

XIII.

"Предъ нами лесъ. Смотрю кругомъ --
Пределовъ нетъ ему... Местами...
Деревья хмурилися въ немъ,
Произращонные веками;
И устилая следъ бедами,
Несясь изъ недръ Сибирскихъ странъ,
Ихъ не колеблетъ ураганъ
Своею силою могучей!..
А вдаль, подъ сенью ихъ дремучей,
Вилась цепь зелени густой,
Непоражонной еще той,
Когда хладъ осени суровой,
Мертвя дубравы, листья ихъ
Пятнаетъ краскою багровой;
И рдеетъ этотъ знакъ на нихъ,
Какъ кровь на трупахъ незарытыхъ
Въ сраженьи ратниковъ побитыхъ,
У коихъ воронъ не пронзитъ
Морозомъ стянутыхъ ланитъ;
То, зеленея, разстилался
Кустарникъ дикой. - Здесь и тамъ
Каштаны высились; очамъ
То дубъ могучiй попадался,
То сосны мрачныя кой-где,
Но порознь все - или-бъ беде
Не миновать. Намъ уступали
Деревья путь; и не терзали
Сучки мне ребръ; упасть съ коня --
Напрасный страхъ; не одолели
Какъ ветръ мы листьями шумело!--
И вотъ въ мгновенье облетели
Деревья, зелень о волковъ!--
Я слышалъ, сердцемъ замирая,
Ихъ шумъ во-следъ своихъ следовъ!
Какъ ураганъ неслась ихъ стая,
За нами въ сумракъ ночномъ!
Куда-бъ мы бегъ не устремили,
Повсюду волки за конёмъ,
До всхода солнца насъ следили!
Ихъ на разсвете виделъ я:
Ихъ рой на шагъ лишь отъ коня
Сквозь чащу леса прорывался!
А въ мраке ночи раздавался
Во-следъ намъ топотъ ихъ глухой!
О! что-бъ кинжалу быть со мной,
Я вторгся-бъ въ ихъ среду съ отрадой!
И еслибъ гибель обрести
Должно - я палъ-бы, но среди
Какъ конь сперва понесъ меня --
Желалъ предела бегу я --
Теперь боязнь меня томила,
Чтобъ не утратилась въ немъ сила,--
Напрасно! дикiй сынъ степей
Стремился серной быстроногой.
Играетъ вьюга не быстрей
Зимой вкругъ хижины убогой,
Какъ онъ летелъ путемъ глухимъ!
Суровъ, свирепъ, неукротимъ,
Весь буря, пламень, образъ ада,
Какъ избалованное чадо,
Какъ своенравная жена,
Когда обижена она.

XIV.

Лесъ мимо. День ужъ вечерелъ.
Но воздухъ, чувствую, свежелъ,
Хоть былъ iюнь тогда. Иль въ жалахъ
Моихъ ужъ кровь, быть-можетъ, стыла.
Подъ пыткой медленной падетъ
Въ ту пору былъ. Нетерпеливый,
Стремительный, какъ бурный токъ,
Чувствъ необузданныхъ порывы
Я прежде изъявлялъ, чемъ могъ
Постичь причину ихъ стремленья.--
И мудрено-ль, что изнемогъ
Я на-минуту отъ мученья.
Страхъ, пытка, бешенство и стыдъ,
Быть такъ свирепо осужденнымъ --
Всехъ этихъ золъ сосудъ испитъ
Вполне былъ темъ, кому врожденнымъ
Въ крови остался свойствомъ пылъ,
Который въ злобе походилъ
На смертью дышущее жало.--
Земля, казалось мне, бежала;
Небесный сводъ ходилъ кругомъ;
Съ коня валюсь - но нетъ, на нёмъ
Скрученный, крепко я держался;
Мой мозгъ трещалъ; духъ занимался,
То обмиралъ я - небеса,
Какъ-бы громада колеса
Неизмеримаго катились;
Деревья падали, кружились;
Вдругъ блескъ мгновенный мне въ глаза --
И тьма настала... Нетъ, на свете,
Никто ужасно такъ, какъ въ эти
Минуты я, не умиралъ.
Мракъ наступалъ и исчезалъ.
Хочу опомниться - напрасно!
Усилью чувство неподвластно.
Такъ на обломке корабля
По бездне носится несчастный,
Когда валы, всхолмясь, тебя
Въ морскую пропасть погружаютъ;
И въ то-жъ мгновенье, изъ себя
Въ мiръ дикихъ дебрей извергаютъ!
Волненьемъ чувствъ я походилъ
На призракъ быстрыхъ техъ светилъ,
Въ полночной мгле - когда палить
Нашъ мозгъ горячка начинаетъ.
Волненiй этихъ вскоре нить
Перервалась. Но не забыть
Следовъ ихъ. - Страшно если то-же
Меня ждетъ вновь на смертномъ ложе!
Однако намъ, какъ надо мнить,
Горчей придется чашу пить
Въ часы предсмертнаго страданья.--
Но что о томъ! - смерть не беда:
Отважный Гетманъ ей всегда
Смотрелъ въ лицо безъ содроганья.

XV.

"Очнулся... Где-жъ былъ я? Какъ ледъ,
Весь хладенъ; члены въ онеменье;
И мракъ и головокруженье
Туманятъ разумъ мой. Но вотъ
Сталъ биться пульсъ... И въ сердце мало-"
По-малу жизнь затрепетала...
Какъ вдругъ опять меня всего
Вся къ сердцу кровь, а до-того
Она такъ медленно струилась!..
И дивный шумъ въ ушахъ моихъ!..
И сердце вновь затрепетало...
Прозрели очи вдругъ; но ихъ
Какъ-будто влагой заливало;
Какъ где-то слышу я шумъ волнъ...
И вижу - звездами сверкаетъ
Небесный сводъ - то былъ не сонъ --
Мой конь реку переплываетъ!
И широко, окрестъ себя,
За зыбью, съ шумомъ, зыбь клубя,
Дикарь пучину раздвигаетъ!.
Борясь съ хаосомъ волнъ и тьмы,
На середине вотъ ужъ мы!
Вода боль ранъ моихъ смягчила;
И истомленнымъ членамъ сила
На-время новая дана.
Широкой грудью, конь отважно,
И воетъ въ-следъ насъ глубина!
Но вотъ и берегъ, сномъ объятый...
И мне ни сколько въ томъ отрады!
За мною смерть и тьма была!
Напротивъ - глушь и ночи мгла!
Какъ долго съ смертью я сражался,
Въ припадке судорожномъ спалъ --
Не помню. Чуть лишь понималъ,
Въ какомъ я мiръ обретался.

XII.

"И съ влажной шерстью, мокрой гривой,
Клубами пара окружонъ,
Мой конь бросается изъ волнъ
На скользкiй берегъ горделиво.
Вскочилъ. - И залитое мглой,
Безбрежье степи предо мной!
И вотъ, терялся въ эфире,
Растетъ все шире, шире, шире,
Какъ зримымъ пропастямъ во сне --
Нигде конца! - На вышине
И полнымъ светомъ озарилъ
Ряды разсеянныхъ кургановъ.
Какъ море зыблясь, серебрилъ
Всю степь ковыль седой! Напрасно
Раздолье взоромъ мерилъ я --
Нигде и признака жилья
Не озарялъ вкругъ месяцъ ясный!
Хоть-бы где светочъ одинокой
Сверкнулъ приветомъ издалёка!
Или блудящiй огонёкъ
По степи сумрачной пробегъ --
И тотъ мне былъ-бы въ утешенье!
Завидя светъ вдали пустой,
Я обманулся-бъ хоть мечтой,
Что не далеко до селенья.

XVII.

"Впередъ мой конь! но ужъ изъ силъ
Онъ выбился; склонясь главою,
Онъ шаткой, медленной стопою,
И взмыленъ весь, меня влачилъ.--
Могъ съ нимъ управиться тогда-бы,
Но что-же въ этомъ было мне?
Лежалъ скручинъ я на коне.
Но будь и воленъ, - можетъ, сила
Мне и тогда-бы изменила;
Порой решался я, и рвалъ
Веревки, злобой обаянный,
Все тщетно - пуще только раны
Я, порываясь, растравлялъ;
Измученъ пыткою свирепой,
Я бросилъ замыселъ нелепый,
И ждать, что будетъ, сталъ. - Кой-где,
Мерцанье света въ высоте,
Восходъ мне солнца возвещало...
Увы! какъ медленно светало!
Казалось, векъ въ степи глухой
Не снимется туманъ седой!
Какъ онъ лениво распадался!..
На горизонте показался
Звезда потухла за звездой.
И вотъ, всплывая надъ востокомъ,
Заря въ величьи одинокомъ
Пожаромъ по небу пошла,
И землю огненнымъ потокомъ
Съ высотъ престольныхъ залила.

XVIII.

"Вскатилось солнце! расклеился
Туманъ волнистый надъ страной,
Повсюду мертвой тишиной
Объятою. - Куда-жъ конь мой
Такъ необузданно стремился
Чрезъ глушь лесовъ, чрезъ бездну рекъ?
Ни дикой зверь, ни человекъ,
Не промелькнутъ въ краю забытомъ!
Нигде стопой, нигде копытомъ
Напечатленнаго следа,
Ни знака жизни, ни труда!
И самый воздухъ былъ молчанье:
Ни птички утренней напевъ,
Ни изъ-подъ травки, ни съ деревъ,
Тамъ по заре не раздавался.
Давно чуть движась, подо мной
Изнеможенный конь шатался;
Давно духъ бурный занимался
Ужъ въ немъ предсмертной хрипотой.
И мертво все вокругъ васъ было...
Но наконецъ, изъ-за ветвей,
Какъ-будто ржанье лошадей,
Я слышу, воздухъ огласило...
Не ветеръ-ли въ бору реветъ?
Нетъ! нетъ! то изъ-за лесу мчится
Табунъ, шумя - онъ близокъ - вотъ!
Громовой тучею стремится!
Я вскрикнуть - силъ не достаетъ.
Летъ коней прахъ столбомъ вздымаетъ!
Но где-жъ они? Кто управляетъ
Неукротимымъ табуномъ?
Нетъ всадника. Хвосты ихъ, гривы,
Клубятся по ветру игриво;
Раздуты ноздри; мундштукомъ
У нихъ въ кровь морды не размыты;
Гвоздьми не пробиты копыты,
Крутыя бедра не изрыты
Ни острой шпорой, ни бичомъ,--
Тьма коней, бурныхъ, дикихъ, вольныхъ,
Какъ ураганъ, морскiя волны,
Неслось на-встречу намъ! Табунъ
Завидя, ожилъ мой скакунъ.
Съ минуту онъ перемогался,
На гулъ знакомый отозвался
Охриплымъ ржанiемъ... и палъ.
Конецъ! онъ путь свой пробежалъ!
Потухъ въ могучемъ пламень гордый!
Клубами паръ съ боковъ валитъ!
Волною пена хлещетъ съ морды!
Притекъ табунъ... и вотъ глядитъ...
Узря поверженныхъ на прахе...
Они стоятъ, они дрожатъ...
На ветеръ морды... пеной прыщутъ...
И вотъ шарахнулись... и рыщутъ,
Кружатъ по степи... и назадъ,
Грохоча, дружнымъ мчатся скокомъ,
Водимы воронымъ конемъ,
Главой табуна, и ни клока,
Ни струйки белизны на немъ!
Вновь-ржатъ, храпятъ... за страже ухо!
И вдругъ все врознь... и вотъ взвились...
И снова къ лесу понеслись
Отъ человеческаго духа!
Они покинули меня!
Къ хребту издохшаго коня
Привязанный остался я!
И ни его, и ни себя,
Не находилъ я ни уменья,
Ни силъ, избавить отъ мученья.
И вотъ лежимъ! На охладеломъ
Охладевающiй! Не смела
Дружиться мысль уже со мной,
Что солнце встречу я живой
Заутра въ крае опустеломъ.

XIX.

"Проходитъ утро, день, но путы,
Съ меня не пали, и минуты
Судьбы ужасной, роковой,
Ужъ тяготели надо мной.
И чуть могли мои зеницы
Взирать на рдеющiй закатъ
Последней для меня денницы.
Ужъ я былъ мракомъ темъ объятъ,
Когда разсудокъ заставляетъ
Насъ слепо ввериться тому,
Что вещiй голосъ летъ, уму
Последнимъ страхомъ предрекаетъ,
Чего никто не избежитъ,
Въ чомъ
Порой, но отъ чего, однако,
Готовъ-бы опрометью всякой
Бежать, какъ-будто-бъ зверь какой
Гнался за нимъ; чего порой
Мы такъ желали, умоляли,
Порой неистово искали
Съ мечомъ въ рукахъ - и все напрасно!
Смерть людямъ вечный врагъ. Какой
Не придавай ей видъ умъ твой --
Во всякомъ, грозная, ужасна!
И странно! счастiя сыны,
Въ уделъ которымъ суждены
Все наслажденья жизни дольной --
Они встречаютъ смерть спокойно,
Спокойней, можетъ-быть, чемъ тотъ,
Кого въ загробный край ведетъ
Дорога бедности суровой.
Все, что ни мило въ ней, ни ново,
Онъ ничего не ждетъ ужъ въ ней;
Здесь ничего не покидаетъ:
И, кроме помысла въ тиши,
О темной вечности, души
Его ничто не возмущаетъ...
Беднякъ-же верой полнъ... все ждетъ,
Что горе кончится... но вотъ
Туманъ его объемлетъ вежды,
Приходитъ смерть, и дерзко жнётъ
Имъ насажденный садъ надежды,--
За утро-бъ, можетъ, онъ донесъ
Свой тяжкiй крестъ; вознаградились
Его утраты; прекратились
Недуги сердца, токи слезъ;
За утро-бъ можетъ онъ впервые
Творца за жизнь благословилъ,
И пролилъ слезы-бы святыя,
И годы бедствiи роковые
За утро-бъ онъ былъ грозенъ силой,
Имелъ и власть, и блескъ царя --
И утра этого заря
Должна-ль рдеть надъ его могилой?

XX.

"Садилось солнце; все скручонъ
Лежу на трупе я. И съ страхомъ
Сталъ помышлять, что съ конскимъ прахомъ
И мой смешаться обречонъ.
И смерти требовали вежды.
Мой часъ ударилъ, нетъ надежды!
Я бросилъ взглядъ последнiй свой
На небеса - и тамъ въ тумане
Ужъ вился воронъ надо мной.
Онъ насъ терзать алкалъ заране,
Чемъ возродится голодъ въ немъ;
Остынемъ оба мы съ конемъ...
То отлетитъ, то къ намъ онъ снова...
И къ трупу онъ, что поворотъ,
То ниже, ниже все... и вотъ
Ужъ веялъ холодъ мне на ликъ,
Но мой глухой могильный вскрикъ,
Руки усильное движенье
Остановили нападенье...
И воронъ скрылся отъ очей...
Не помню болье. Моей
Мечтой последней что-то было
О звездочке... Въ пустынной тьме
Она то гасла... то светила,
И издалёка подходила,
Сверкая, ближе все ко мне.
Я, мнилось, въ волны погружался;
Вдругъ цепенелъ и возвращался
Вновь къ ощущенью бытiя.
Потомъ опять, какъ мертвый я,
И вновь перевожу дыханье...
Какой-то вдругъ недужный мразъ
Сдавилъ мне сердце, и изъ глазъ
Исторглись искры... тошно... горько...

XXI.

"Очнулся... Где я?... что со мною?
Кто это смотритъ на меня?
Лежу на ложе-ль?.. надъ главою
Моею кровля-ль? точно-ль я
Въ прiюте мирномъ состраданья?
И очи смертнаго-ль созданья
Такъ на меня устремлены?
Сочтя, что это еще сны
Недуга, вновь закрылъ глаза я.
Длинноволосая, младая,
Стройна, какъ пальма, у стены
Сидела дева. Быстро томной,
Такъ полный дикаго огня,
Казачка взоръ свой на меня
Бросала въ горести безмолвной.
Сверкавшiй пламень глазъ ея
Чуть только ожилъ, встретилъ я,
До-той-поры былъ къ ней приковавъ
Пока уверился, что нетъ,
Но что я живъ, гляжу на светъ.
И стаей врановъ не расклеванъ.
Открылся взоръ, и на лице
Казачки радость заиграла;
Я говорить хотелъ - но мне
Приметно сила изменяла.
И дева къ ложу подошла,
И перстъ къ устамъ прижавъ, дала
Понять, чтобъ я хранилъ молчанье,
Пока совсемъ пройдетъ страданье
Пока безъ боли, безъ труда,
Я отверзать могу уста.
И за руку меня въ безмолвье
Она беретъ, и изголовье
Мое она приподняла;
Потомъ неслышимо пошла
Отъ ложа прочь, и отворила
Легонько дверь, проговорила
Тамъ что-то шопотомъ; я мнилъ
И самый шумъ походки девы
Въ себе ту-жъ музыку таилъ!
Но те, къ кому тотъ шопотъ былъ,
Не пробуждались. И порхаетъ
Казачка вонъ; но напередъ
Она свой взоръ въ меня вперяетъ;
Еще разъ знакъ мне подаетъ,
Что скоро вновь она придетъ,
И что мне нечего страшиться;
Что не замедлитъ все явиться
На зовъ мой. - И что вынесъ я,
Какъ скрылась дева отъ меня?

XXI.

"Казачка вновь вошла съ отцомъ
И матерью. - Но что-жъ потомъ?
Я о своей превратной доле
Съ-техъ-поръ, какъ принятъ былъ подъ кровъ
Гостепрiимныхъ казаковъ,
Не продолжу разсказа боле.--
Они въ степи меня нашли;
Меня подъ кровлю хаты ближней;
Меня призвали снова къ жизни...
Меня, чтобъ властвовать потомъ
Надъ краемъ ихъ...
Пусть малодушье не тревожитъ
Ни чьихъ надеждъ, ни чьихъ сердецъ!
Затихнетъ скоро гулъ погони;
За-утра будутъ наши кони
На той стране ужъ Борисфена;
Съ какимъ приветомъ я колена
Передъ Днепромъ склоню, когда,
Богъ дастъ, минуетъ насъ беда.
Увидятъ... Братья, доброй ночи!..."
И вотъ раскинулся старикъ
На листьяхъ, настланныхъ подъ дубомъ,
Одре не новомъ и не грубомъ
Везде покоиться, где-бъ только
Не довелось ему, нисколько
Не мысля, где, на чомъ. Какъ разъ
Мазепа крепкимъ сномъ забылся.
Спасибомъ Карломъ не поплатился?
Мазепа вовсе не дивился:
Карлъ спалъ назадъ тому ужъ съ часъ.

И. ГОГНІЕВЪ.

"Репертуаръ и Пантеонъ", т. 8, кн. 10, 1844