Мазепа

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Байрон Д. Г., год: 1819
Категория:Поэма
Входит в сборник:Стихотворения Байрона (разные переводчики)
Связанные авторы:Гогниев И. Е. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Мазепа (старая орфография)

МАЗЕПА

ПОВЕСТЬ ЛОРДА БАЙРОНА.

I.

Над Карлом, в страшный день Полтавы,
Потухла счастия звезда:
Разбитый в прах, с стези кровавой
Он там сведен был навсегда.
И власть, и слава одоленья,
Неверные, как поколенья
Их обожателей - людей,
К стопам Царя послушно пали!
И стен московских не видали
Враги, и бури миновали
Москву, пока черней, грозней
Година не настала ей.
Когда судьбы долженствовали
Позору, гибели предать
Славней вождя, несметней рать!

II.

Так неизбежный рок свершился!..
И, силясь раны превозмочь,
Чрез реки, степи, день и ночь.
Его рать сгибла; но в несчастья
Щадит его упреков глас.
Хоть правда смело в этот час
Могла греметь пред самовластьем.
Несется Карл - коня его
Разит свинец, и своего
Ему Гиета {Gieta - полковник шведский.} уступает.
Сам гибнет в-чуже. Но и тот
Под Карлом мертвый упадает,
Свершив так браво свой полет!..
И в дебрях, сумраком одетых,
В воду сверкающих огней
Сквозь лес, на вражеских бекетах,
Король с дружиною своей
Ночлег опасный обретает.
За эти-ль лавры межь царей
Так брань неистово пылает?--
Изнеможен, окрававлен,
Его бьет дрожь; пылают раны:
Оне глубоки... Ночь мрачна.
Смыкает очи Карл - нет сна;
И дышут холодом туманы.
Но не скорбел, не унывал,
И как вассалов подчинял
Все роды зол своей он воде.
В дань року духа не принес;
Позор паденья в тяжкой доле
Монарх по-царски перенес!

III.

Вожатых рой! Увы, как мало
Их с поля смерти ускакало!
Но полн отваги пыл сердец
В остатке этом! - Наконец,
Толпа героев, омраченных
Тоской, безмолвие храпя,
Садится на земь, вкруг царя,
И подле копей утомленных.
В нужде мы все друзья: судьба
Мазепа ложе избирает
Под старым дубом для себя.
Украйны Гетман, бодрый, смелый,
Угрюм, как дуб его дебелый,
И также стар почти, суров;
Но наперед вождь Козаков
С коня стер мыло; торопливо
Ему постель из листьев склал;
Разгладил чолку, вытер гриву,
И разнуздал его, и живо
Взор старца радостью сверкал,
Когда увидел он, как жадно
Усталый конь на корм напал;
А то он ждал, что к ночи хладной
Пренебрежет скакун травой,
Покрытой позднею росой.
Но без причуд был копь ретивый,
Как сам ездок, и терпеливо
Нужду и труд переносил.
Как вихрь он Гетмана носил!
От звука шпор, отваги полный,
Рад был лететь в огонь и волны!
На зов знакомый он бежал;
Мазепу в сонмах узнавал;
Кипи народ окрест пучиной,
И в мрак ночи ни единой
Не брезжи звездочки с высот,--
Свободной степи сын свирепый,
Он бодро несся-б за Мазепой
С заката солнца по восход!--

IV.

И вот Мазепа разстилает
Широкий плащ; под дуб густой
Вонзил копье, и озирает,
Снаряд в порядке-ль боевой:
Булат осматривает ловко;
Глядит - прикреплены-ль ножны;
Не разсорился-ль порох с полки;
Курки надежно-ль взведены.
Готовить ужин; и свободно,
Без царедворческих затей,
Им угощать поочерёдно
И венценосца и вождей.
Превозмогая скорбь и раны,
Упрямо твердость Карл хранит;
И делит ужин с свитой бранной.
И вот Мазепе говорит:
"Взгляни - хоть все в толпе героев
"Моих, сильны рукой, тверды
"Душой - но в стычке-ль, в вихре-ль боев --
"Ни одного из их среды
"Тебя отважнее, удалый!
"С дней Александра не бывало
"На рубежах земли четы,
"Друг с другом сродной так, как ты
"С своим, Мазепа, Буцефалом.
"Вся слава Скифов пред тобой
"Ничто, когда летишь стрелой
"Ты через глубь, иль в чистом поле."
А тот в ответ: "Проклятье школе,
"Где удаль эту я постиг! "
--"За что-же, если в ней, старик,
"Ты славно так образовался?"
--"Не время говорить о том: 5
"Еще неравный спор с врагом
"Для нас в степях не миновался;
"Еще не раз взмахнуть мечом
"Придется нам в отбой погони,
"Пока свободно за Днепром
"Не раздохнутся наши кони.
"И должно, Царь, чтоб слабость сил
"Ты сном целебным подкрепил.
"А я дружины утомленной
"Меж-тем возьмусь стеречь покой."
--"Нет, старый Гетман, непременно
"Хочу рассказ я слышать твой.
"И, может, час успокоенья
"Навеет повесть мне твоя.
"Теперь-же-бь кстати - нет терпенья!
"Томит безсонница меня."

V.

--"Изволь Монарх: в надежд этой
Готовь давно-минувши лета
Старик на память принести.
Да, так, я был лет двадцати.
И Казимир владел короной --
Ян Казимир. - А я пажом
Седьмой уж год служил при нем.
Вот истинно был царь учоной!
С тобой подобия - ни в чом.
Он не терпел кровавой брани;
Соблазн воинственных стяжаний
Его души не искушал.
И Ян, не будь лишь сеймских прений,
Премирно-б царством управлял.
Я не скажу, чтоб огорчений
Житейских вовсе он не знал:
Ян муз и женщин обожал,
А с ними ладить труд не малый.
Что Ян в отчаяньи, за-чем
Он ни ведет войны ни с кем.
Но чуть лишь буря утихала,
Он книгу новую читал,
В другую женщину влюблялся,
И пышные пиры давал!
И целый город собирался
Взглянуть на роскошь тех пиров!
Ян ото всех своих певцов
Честим был польским Соломоном.
Но обойденный пенсионом,
Из них один лишь очернил
Его в язвительной сатир,-
И страх как хвастался, что в мир
Он никому льстить но любил.
То двор затей различных был,
Где без изъятья, все вельможи,
Пускались рифмы плесть. Я тоже
Стихами бредил иногда,
"Тирсис унылый".
В Польше сильный
Жил воевода той порой:
Граф блеском, древностью фамильной
Известный всем в земле родной;
Богат как рудник золотой!
И горд был он, высокомерен,
Как в этом всякой уж уверен.
Граф так был знатен, так богат,
Что в целом Царстве Польском вряд,
Ему нашолся-ли-б кто ровный.
И блага так он обожал,
И в дурь такую он впадал,
Своей любуясь родословной,
Что доблесть предков безусловно
Своею собственной считал.
Не то супругу занимало.
Моложе мужа, проклинала
И власть его, и жизнь свою.
А после тягостных волнений,
Надежд, желаний, опасений,
Прощальных славе доброй слез,
Одной иль двух нестройных грез,
Романсов, вальсов, объяснений
С толпой поклонников, - должно
Известных случаев ждать было.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

VI.

"Мазепа сумрачный тогда
Красавцем слыл; в мои года
Уж мне так выразиться можно.
На утре жизни безтревожной,
Из юной знати той земли,
Взять верх немногие могли
В дарах природы надо мною.
Я молод, весел, ловок был;
На ныне видимый тобою.
Как смугл и груб теперь стал он --
Так нежен, свеж, был той порою.
Войной, летами удручон,
Я как-бы весь переродился,
Случись родных мне повстречать --
Из них никто-б теперь признать
Меня своим по согласился.
Но безобразием морщин
За-долго страсти до седин,
Мое лицо так исказили;
Ты знаешь, годы не убили
Ни сил, ни бодрости моей,
А то-б про быль минувших дней,
Под этим дубом и средь этой
Холодной тьмы, тебя беседой
Не занимал теперь старик...
Но слушай-же: - Терезы лик...
Она, мне кажется, строптиво
Воспоминание об ней!--
Но нет, я не найду речей,
Для описанья тени милой;
Тереза пламенем очей
На Азиатку походила;
В них отразилась вся краса
Соседок Польши сладострастных:
Как у Турчанок, также ясны,
Черны, как эти небеса,
У милой Польки были очи!--
И в мгле их луч сверкал живой,
Как будто месяц молодой
Из-под покрова полуночи!
Большие, чорные, оне
Купались в влаге сладострастной;
И мнилось, сумрак их прекрасный,
Растает в собственном огне;
И полу-живы, полу-томны,
Оне взирали, как гор,
Взирает праведник безмолвный.
Чело, как лоно вешних вод,
Когда их глубь зарей златится:
Не ропщут волны, и глядится
В их синеву небесный свод.
Уста, ланиты - по напрасно
Распространяться так о ней.
Ее любил я; к ней пыл страстный
Горит досель в груди моей.
А кто таков, как я, - не знает
Границ в сей страсти, и пылает
Душой средь благ и в буре бед. - -
В ожесточеньи самом даже
Мы верны ей; идем под стражей
Любви до самых поздних лет.
И вот пример тому Мазепа,
Досель ей преданный так слепо.

VII.

"Нам случай видеться бывал;
В нас встреча пламень раздувала;
ей в очи - я вздыхал,
Она без слов - по отвечала.
Примет и средств не перечесть,
В которых тайна для нас есть
Друг-друга молча понимать.
Но в чом она - но рассказать...
Есть искры - мыслей отраженье --
И что не скрыто в глубине
Души - всему дают он
Таинственное выраженье.
И огненная цепь из них
Куется силой чудотворной,
И ей связуются невольно
Сердца любовников младых.
С Терезой встретясь, я вздыхал,
Я плакал - но не забывал,
Какой рубеж нас разделяет.
И наконец к ней обретает
Мазепа доступ - и с-тих-нор,
Наш с ней свободно начинался.
О! сколько раз я покушался
Открыться ей, - но робость, страх,
Мой замысл вечно разрушали...
Я говорить - и на устах
Моих, как прежде, замирали,
Рождаясь, звуки... Но пора
Моя настала. Есть игра,
Пустая, вздорная; за нею
Проводят день; по не умею
Ее назвать. Не помню, раз,
Какой свел случай вместе нас.
За той, мы кажется, сидели
Игрой. - Но думать об игре-ли
Я мог? - В умь лишь было то,
Что я один в минуты эти
Близь той, которую ни что
Не заменяло мне на свете!--
И за Полячкой молодой
Пусть в эту темнеть нашей стражей
Преобладает зоркость таже.
И было так... Вдруг вижу я,
Она задумываться стала;
Развлечена, не замечала
Своей игры. Игра моя --
И не грустит; была за ней --
Не веселится; и хоть явно
Наперекор удача ей --
Но длить забаву своенравно
Не престает. - Уж ей пора --
И все ни с места - та-ж игра,
Ta-ж развлечонная беседа!--
И вдруг, как молния вот эта,
Сверкнула мысль во мне. у ней
   В лице такое что-то было,
В чом все надеждой так светило.
За мыслью хлынул ток речей!
И хоть в них мало было склада,
А только этого и надо.
Вняла-ли женщина нам раз
В другой - готова слушать вдвое.
В ней сердце, верь, не ледяное,
Её суровость - не отказ.

VIII.

"И я любил, и был любим.
Ты, говорят, Монарх, крушим
Весь век свой не был страстью нежной.
А если так, то про мятежный,
И сладкий пыл любви, тебя
Не утомлю рассказом я.
А то-б он для души холодной
Твоей был вздорен и смешон.
Не всякой в мире сотворен
Повелевать, тебе подобно,
Страстями сердца и судьбой
Народов! Я был сам главою,
Вожатым тысяч, и за мной,
На гибель первым тёк любой
Не властен был я над самим
Собой. - Но речь возобновим:
Я обожал, и был любим.
Любовь плен сладкий, правда, только
Он сопряжен с развязкой горькой.
Видались тайно мы; и час
К тому условный, каждый рать
Был благ небесных ожиданьем!
Дни, ночи - были для меня
Ничто - вся жизнь ничто! Заря,
Закат мой - ясны вспоминаньем
Часов свиданья лишь. - Опять
Готов Украйну б я продать,
Что-б возвратить их сладость снова,
Преобразиться вновь в того,
Кто был владыкой одного
Тогда сокровища такого;
В того счастливца молодого,
Кого лелеяли в те дни
Краса и юность золотая.
Видались тайно мы - (двойная
Услада сердцу, говорят,
В таком свиданьи) может-статься!
Что-ж до меня, то я, признаться,
Всегда был бешенством объят,
Что лишь украдкою такою
Могли делиться мы душою.
Я был-бы жизнь готов отдать,
Что-б только вслух ее назвать
Своей пред небом и землею.

IX.

Глаз зорких много за четой
Любовников. Надзор такой "
Был и за нами. Демон злобный,
Поступком, нашему подобным,
Уж верно, не был раздражон.
Не знаю кем, но на влюбленных,
В одну из но
Был рой шпионов наведен.
Схватили нас. Вулканом ярым
Пылала злоба в Графе старом.
Обезоруженный, с толпой
Я не отважился на бой:
Мой подвиг был-бы безуспешен,
Да и тогда-б мне не помог,
Когда-б хоть с темя и до ног,
Я был оружием обвешен.
К тому-ж толпой был схвачен я
Близь замка Графа, от жилья,
Людей и помощи далёко!
Еще тогда сквозь мрак глубокой
Нигде не брезжилась заря.
Не ждал я, чтоб сиянье дня
В числе живых меня застало.
Казалось, смерть уж сосчитала
Мои минуты; и в тиши,
Изливши исповедь души
Молитвой с гробом примиренный,
Я предался моим врагам.
Меня ватага к воротам
Большого замка проводила.
Не знал я, что с Терезой было,
Какой над бедной суд свершон.--
Судьба с-тех-пор нас разлучила.
Свирепый, грозный муж был он,
Надменный этот воевода.
Старик вину такого рода
Мог и забвенью-бы продать;
Но к мести звало опасенье,
Чтобы такое-ж приключенье
Не повторилося опять
В его грядущем поколенье:
Да и фамильный герб его
Страдал не мало от того.
А воевода оскорбленный
Был солнце рода своего,
Таким он сам себя казал
В глазах вельмож высокомерных
Меня-ж, ничтожного, наверно
И человеком не считал.
О срам!.. вмешайся в это дело
Какой-нибудь блестящий род,
Тогда-б, быть-может, оборот
Совсем другой оно имело.
Но паж ничтожный... О! каким
Граф был неистовством палим!..

X.

Коня!.. и конь был подведен.
То правда - копь был бравый, статный,
Украйной вскормлен благодатной!
Казалось, весь он превращон
В порыв был мысли. Дик был он,
Как серна дик, не укрощон.
Бичом, ни шпорой не изранен,
Лишь накануне заарканен;
Свирепо-бешен, и с грозой,
Храпел, дрожал он, - дыбом грива!
Весь в пене, в страхе, предо мной
Стоял дикарь нетерпеливый.
И вот рабов свирепых рой,
С его хребтом меня ремнями
Перекрутил. Аркан долой!
Внезапно бич гремит над нами...
Вперед! вперед! - И мы в опор!
Быстрей, шумней потоков гор!

XI.

"Вперед! вперед! дух замер мой!
Не взвидел я, куда со мной
Понесся конь; разсвет дневной
Еще чуть брезжился с высот --
А мы стремглав, вперед! вперед!
И вмиг толпе врагов незримы!
Последним звуком вслед коня
Был дикий хохот, доносимый
От буйных ветров до меня.
Взбешон, насмешливой толпою,
И вот как не было ремня,
Которым был притянут я
За шею к гриве лошадиной.
И приподнявшись в половину,
Врагам проклятья посылал.
Но грохот конский не давал
Им доходить до них, быть-может,
И эта мысль меня тревожит.
Мне-б не хотелось уступить,
Но злом за зло врагам отмстить!
Нас время после поквитало:
Там замка гордого не стало.
Его тяжолые врата,
Пруды, окопы, рвы, ограды --
Все в прах и пламень без пощады!
Окрест ни травки, ни куста!
Koои-где лишь плющ осиротелый
По сводам вьется обгорелым.
Лежит-ли путнику там след,
Что замок тут стоял когда-то.
Я зрел, как пламенем объятой,
С высот, там башен рухнул ряд.
Как лава с рдеющих палат,
Шумя, свинец лился кипучий.
Ничто все скрепы против тучи
Свирепых мстителей врагов!
Ватага буйная рабов
В то время, верно, не мечтала,
Когда, как молния, помчало
От них чудовище меня,
Что час настанет мой, и я,
Должник признательный, к их пану,
На тучах конницы нагряну,
За шутку шуткой отплатить.
Пора на все даст нам случай.

XII.

"Вперед! вперед! мой конь, и я,
На крыльях ветра, миновали
В пути все признаки жилья!
Как метеор, когда за ним,
Потухшим с треском громовым,
Огни зарниц браздят мрак ночи.
Стремлю окрест я робко очи --
В виду ни города, ни сёл!
Но разстилался дикий дол,
Дремучим бором окружонный;
Да лишь, чернея в стороне,
Громады башен зрелись мне
На высотах, сооружоппых
Встарь от грозы татарских орд.
Повсюду глушь. Пред тем за год
Тут войско Турок проходило:
Где кони спагов протекли,
Окрававленной той земли
Уж мурава не зеленила.
Взглянул я в высь - и надо мной,
Какой-то тяжкой, сизой мглой
Омрачено все небо было.
Передразсветный ветерок.
Хотел-бы с ним я вздохом слиться --
Но быстр вперед, вперед наш скок.
И напрягая грудь, не мог
Я ни вздохнуть, ни помолиться.
Холодный пот, как град, с меня
Струясь, на гриву лил коня;
От страха, гнева, он храпел,
И бурно вдаль, все вдаль летел.
Порой надежду я таил,
Что конь мой выбьется из сил.
Но нет! для бури столь могучей
Ничтожен был мой стан летучий,
И только шпоры заменял!
Освободить-ли я искал
От уз распухнувшие члены,--
В коне усильем напряженным
Лишь пуще гнев я раздражал.
Порой вскричать я покушался --
Но дикий зверь, как от бича,
При каждом звуке содрогался,
Как-бы трубы внезапный гром
Он слышал в голосе глухом!
Меж тем, из ран всех выступая,
На членах крепко кровь густая
Ряды веревок запекла
И страшно жажда неземная
Палить гортань мне начала.

XIII.

"Пред нами лес. Смотрю кругом --
Пределов нет ему... Местами...
Деревья хмурилися в нем,
Произращонные веками;
И устилая след бедами,
Несясь из недр Сибирских стран,
Их не колеблет ураган
Своею силою могучей!..
А вдаль, под сенью их дремучей,
Вилась цепь зелени густой,
Непоражонной еще той,
Когда хлад осени суровой,
Мертвя дубравы, листья их
Пятнает краскою багровой;
И рдеет этот знак на них,
Как кровь на трупах незарытых
В сраженьи ратников побитых,
У коих ворон не пронзит
Морозом стянутых ланит;
То, зеленея, разстилался
Кустарник дикой. - Здесь и там
Каштаны высились; очам
То дуб могучий попадался,
То сосны мрачные кой-где,
Но порознь все - или-б беде
Не миновать. Нам уступали
Деревья путь; и не терзали
Сучки мне ребр; упасть с коня --
Напрасный страх; не одолели
Как ветр мы листьями шумело!--
И вот в мгновенье облетели
Деревья, зелень о волков!--
Я слышал, сердцем замирая,
Их шум во-след своих следов!
Как ураган неслась их стая,
За нами в сумрак ночном!
Куда-б мы бег не устремили,
Повсюду волки за конём,
До всхода солнца нас следили!
Их на разсвете видел я:
Их рой на шаг лишь от коня
Сквозь чащу леса прорывался!
А в мраке ночи раздавался
Во-след нам топот их глухой!
О! что-б кинжалу быть со мной,
Я вторгся-б в их среду с отрадой!
И еслиб гибель обрести
Должно - я пал-бы, но среди
Как конь сперва понес меня --
Желал предела бегу я --
Теперь боязнь меня томила,
Чтоб не утратилась в нем сила,--
Напрасно! дикий сын степей
Стремился серной быстроногой.
Играет вьюга не быстрей
Зимой вкруг хижины убогой,
Как он летел путем глухим!
Суров, свиреп, неукротим,
Весь буря, пламень, образ ада,
Как избалованное чадо,
Как своенравная жена,
Когда обижена она.

XIV.

Лес мимо. День уж вечерел.
Но воздух, чувствую, свежел,
Хоть был июнь тогда. Иль в жалах
Моих уж кровь, быть-может, стыла.
Под пыткой медленной падет
В ту пору был. Нетерпеливый,
Стремительный, как бурный ток,
Чувств необузданных порывы
Я прежде изъявлял, чем мог
Постичь причину их стремленья.--
И мудрено-ль, что изнемог
Я на-минуту от мученья.
Страх, пытка, бешенство и стыд,
Быть так свирепо осужденным --
Всех этих зол сосуд испит
Вполне был тем, кому врожденным
В крови остался свойством пыл,
Который в злобе походил
На смертью дышущее жало.--
Земля, казалось мне, бежала;
Небесный свод ходил кругом;
С коня валюсь - но нет, на нём
Скрученный, крепко я держался;
Мой мозг трещал; дух занимался,
То обмирал я - небеса,
Как-бы громада колеса
Неизмеримого катились;
Деревья падали, кружились;
Вдруг блеск мгновенный мне в глаза --
И тьма настала... Нет, на свете,
Никто ужасно так, как в эти
Минуты я, не умирал.
Мрак наступал и исчезал.
Хочу опомниться - напрасно!
Усилью чувство неподвластно.
Так на обломке корабля
По бездне носится несчастный,
Когда валы, всхолмясь, тебя
В морскую пропасть погружают;
И в то-ж мгновенье, из себя
В мир диких дебрей извергают!
Волненьем чувств я походил
На призрак быстрых тех светил,
В полночной мгле - когда палить
Наш мозг горячка начинает.
Волнений этих вскоре нить
Перервалась. Но не забыть
Следов их. - Страшно если то-же
Меня ждет вновь на смертном ложе!
Однако нам, как надо мнить,
Горчей придется чашу пить
В часы предсмертного страданья.--
Но что о том! - смерть не беда:
Отважный Гетман ей всегда
Смотрел в лицо без содроганья.

XV.

"Очнулся... Где-ж был я? Как лед,
Весь хладен; члены в онеменье;
И мрак и головокруженье
Туманят разум мой. Но вот
Стал биться пульс... И в сердце мало-"
По-малу жизнь затрепетала...
Как вдруг опять меня всего
Вся к сердцу кровь, а до-того
Она так медленно струилась!..
И дивный шум в ушах моих!..
И сердце вновь затрепетало...
Прозрели очи вдруг; но их
Как-будто влагой заливало;
Как где-то слышу я шум волн...
И вижу - звездами сверкает
Небесный свод - то был не сон --
Мой конь реку переплывает!
И широко, окрест себя,
За зыбью, с шумом, зыбь клубя,
Дикарь пучину раздвигает!.
Борясь с хаосом волн и тьмы,
На середине вот уж мы!
Вода боль ран моих смягчила;
И истомленным членам сила
На-время новая дана.
Широкой грудью, конь отважно,
И воет в-след нас глубина!
Но вот и берег, сном объятый...
И мне ни сколько в том отрады!
За мною смерть и тьма была!
Напротив - глушь и ночи мгла!
Как долго с смертью я сражался,
В припадке судорожном спал --
Не помню. Чуть лишь понимал,
В каком я мир обретался.

XII.

"И с влажной шерстью, мокрой гривой,
Клубами пара окружон,
Мой конь бросается из волн
На скользкий берег горделиво.
Вскочил. - И залитое мглой,
Безбрежье степи предо мной!
И вот, терялся в эфире,
Растет все шире, шире, шире,
Как зримым пропастям во сне --
Нигде конца! - На вышине
И полным светом озарил
Ряды разсеянных курганов.
Как море зыблясь, серебрил
Всю степь ковыль седой! Напрасно
Раздолье взором мерил я --
Нигде и признака жилья
Не озарял вкруг месяц ясный!
Хоть-бы где светоч одинокой
Сверкнул приветом издалёка!
Или блудящий огонёк
По степи сумрачной пробег --
И тот мне был-бы в утешенье!
Завидя свет вдали пустой,
Я обманулся-б хоть мечтой,
Что не далеко до селенья.

XVII.

"Вперед мой конь! но уж из сил
Он выбился; склонясь главою,
Он шаткой, медленной стопою,
И взмылен весь, меня влачил.--
Мог с ним управиться тогда-бы,
Но что-же в этом было мне?
Лежал скручин я на коне.
Но будь и волен, - может, сила
Мне и тогда-бы изменила;
Порой решался я, и рвал
Веревки, злобой обаянный,
Все тщетно - пуще только раны
Я, порываясь, растравлял;
Измучен пыткою свирепой,
Я бросил замысел нелепый,
И ждать, что будет, стал. - Кой-где,
Мерцанье света в высоте,
Восход мне солнца возвещало...
Увы! как медленно светало!
Казалось, век в степи глухой
Не снимется туман седой!
Как он лениво распадался!..
На горизонте показался
Звезда потухла за звездой.
И вот, всплывая над востоком,
Заря в величьи одиноком
Пожаром по небу пошла,
И землю огненным потоком
С высот престольных залила.

XVIII.

"Вскатилось солнце! расклеился
Туман волнистый над страной,
Повсюду мертвой тишиной
Объятою. - Куда-ж конь мой
Так необузданно стремился
Чрез глушь лесов, чрез бездну рек?
Ни дикой зверь, ни человек,
Не промелькнут в краю забытом!
Нигде стопой, нигде копытом
Напечатленного следа,
Ни знака жизни, ни труда!
И самый воздух был молчанье:
Ни птички утренней напев,
Ни из-под травки, ни с дерев,
Там по заре не раздавался.
Давно чуть движась, подо мной
Изнеможенный конь шатался;
Давно дух бурный занимался
Уж в нем предсмертной хрипотой.
И мертво все вокруг вас было...
Но наконец, из-за ветвей,
Как-будто ржанье лошадей,
Я слышу, воздух огласило...
Не ветер-ли в бору ревет?
Нет! нет! то из-за лесу мчится
Табун, шумя - он близок - вот!
Громовой тучею стремится!
Я вскрикнуть - сил не достает.
Лет коней прах столбом вздымает!
Но где-ж они? Кто управляет
Неукротимым табуном?
Нет всадника. Хвосты их, гривы,
Клубятся по ветру игриво;
Раздуты ноздри; мундштуком
У них в кровь морды не размыты;
Гвоздьми не пробиты копыты,
Крутые бедра не изрыты
Ни острой шпорой, ни бичом,--
Тьма коней, бурных, диких, вольных,
Как ураган, морския волны,
Неслось на-встречу нам! Табун
Завидя, ожил мой скакун.
С минуту он перемогался,
На гул знакомый отозвался
Охриплым ржанием... и пал.
Конец! он путь свой пробежал!
Потух в могучем пламень гордый!
Клубами пар с боков валит!
Волною пена хлещет с морды!
Притек табун... и вот глядит...
Узря поверженных на прахе...
Они стоят, они дрожат...
На ветер морды... пеной прыщут...
И вот шарахнулись... и рыщут,
Кружат по степи... и назад,
Грохоча, дружным мчатся скоком,
Водимы вороным конем,
Главой табуна, и ни клока,
Ни струйки белизны на нем!
Вновь-ржат, храпят... за страже ухо!
И вдруг все врознь... и вот взвились...
И снова к лесу понеслись
От человеческого духа!
Они покинули меня!
К хребту издохшого коня
Привязанный остался я!
И ни его, и ни себя,
Не находил я ни уменья,
Ни сил, избавить от мученья.
И вот лежим! На охладелом
Охладевающий! Не смела
Дружиться мысль уже со мной,
Что солнце встречу я живой
Заутра в крае опустелом.

XIX.

"Проходит утро, день, но путы,
С меня не пали, и минуты
Судьбы ужасной, роковой,
Уж тяготели надо мной.
И чуть могли мои зеницы
Взирать на рдеющий закат
Последней для меня денницы.
Уж я был мраком тем объят,
Когда разсудок заставляет
Нас слепо ввериться тому,
Что вещий голос лет, уму
Последним страхом предрекает,
Чего никто не избежит,
В чом даже милость смертный зрит
чего, однако,
Готов-бы опрометью всякой
Бежать, как-будто-б зверь какой
Гнался за ним; чего порой
Мы так желали, умоляли,
Порой неистово искали
С мечом в руках - и все напрасно!
Смерть людям вечный враг. Какой
Не придавай ей вид ум твой --
Во всяком, грозная, ужасна!
И странно! счастия сыны,
В удел которым суждены
Все наслажденья жизни дольной --
Они встречают смерть спокойно,
Спокойней, может-быть, чем тот,
Кого в загробный край ведет
Дорога бедности суровой.
Тот, кто изведал в жизни сей,
Он ничего не ждет уж в ней;
Здесь ничего не покидает:
И, кроме помысла в тиши,
О темной вечности, души
Его ничто не возмущает...
Бедняк-же верой полн... все ждет,
Что горе кончится... но вот
Туман его объемлет вежды,
Приходит смерть, и дерзко жнёт
Им насажденный сад надежды,--
За утро-б, может, он донес
Свой тяжкий крест; вознаградились
Его утраты; прекратились
Недуги сердца, токи слез;
За утро-б может он впервые
Творца за жизнь благословил,
И пролил слезы-бы святые,
И годы бедствии роковые
В избытке благ он позабыл;
Имел и власть, и блеск царя --
И утра этого заря
Должна-ль рдеть над его могилой?

XX.

"Садилось солнце; все скручон
Лежу на трупе я. И с страхом
Стал помышлять, что с конским прахом
И мой смешаться обречон.
И смерти требовали вежды.
Мой час ударил, нет надежды!
Я бросил взгляд последний свой
На небеса - и там в тумане
Уж вился ворон надо мной.
Он нас терзать алкал заране,
Чем возродится голод в нем;
Остынем оба мы с конем...
То отлетит, то к нам он снова...
И к трупу он, что поворот,
То ниже, ниже все... и вот
С широких крыл его гробовый
Но мой глухой могильный вскрик,
Руки усильное движенье
Остановили нападенье...
И ворон скрылся от очей...
Не помню болье. Моей
Мечтой последней что-то было
О звездочке... В пустынной тьме
Она то гасла... то светила,
И издалёка подходила,
Сверкая, ближе все ко мне.
Я, мнилось, в волны погружался;
Вдруг цепенел и возвращался
Вновь к ощущенью бытия.
Потом опять, как мертвый я,
И вновь перевожу дыханье...
Какой-то вдруг недужный мраз
Сдавил мне сердце, и из глаз
Исторглись искры... тошно... горько...
И вот вновь трепет, вздох - и только.

XXI.

"Очнулся... Где я?... что со мною?
Кто это смотрит на меня?
Лежу на ложе-ль?.. над главою
Моею кровля-ль? точно-ль я
В приюте мирном состраданья?
И очи смертного-ль созданья
Так на меня устремлены?
Сочтя, что это еще сны
Недуга, вновь закрыл глаза я.
Длинноволосая, младая,
Стройна, как пальма, у стены
Сидела дева. Быстро томной,
Так полный дикого огня,
Казачка взор свой на меня
Бросала в горести безмолвной.
Сверкавший пламень глаз её
Чуть только ожил, встретил я,
До-той-поры был к ней приковав
Пока уверился, что нет,
Я не мечтою очарован,
И стаей вранов не расклеван.
Открылся взор, и на лице
Казачки радость заиграла;
Я говорить хотел - но мне
Приметно сила изменяла.
И дева к ложу подошла,
И перст к устам прижав, дала
Понять, чтоб я хранил молчанье,
Пока совсем пройдет страданье
Пока без боли, без труда,
Я отверзать могу уста.
И за руку меня в безмолвье
Она берет, и изголовье
Мое она приподняла;
Потом неслышимо пошла
От ложа прочь, и отворила
Легонько дверь, проговорила
Там что-то шопотом; я мнил
Что слышу райские напевы!
В себе ту-ж музыку таил!
Но те, к кому тот шопот был,
Не пробуждались. И порхает
Казачка вон; но наперед
Она свой взор в меня вперяет;
Еще раз знак мне подает,
Что скоро вновь она придет,
И что мне нечего страшиться;
Что не замедлит все явиться
На зов мой. - И что вынес я,
Как скрылась дева от меня?

XXI.

"Казачка вновь вошла с отцом
И матерью. - Но что-ж потом?
Я о своей превратной доле
Гостеприимных казаков,
Не продолжу рассказа боле.--
Они в степи меня нашли;
Они, как труп перенесли
Меня призвали снова к жизни...
Меня, чтоб властвовать потом
Над краем их...
Кто предузнать свои жребии может?
Ни чьих надежд, ни чьих сердец!
Затихнет скоро гул погони;
За-утра будут наши кони
Пастись свободно наконец
С каким приветом я колена
Перед Днепром склоню, когда,
Бог даст, минует нас беда.
И берег дружний наши очи
"
И вот раскинулся старик
На листьях, настланных под дубом,
Одре не новом и не грубом
Тому, кто в жизни сей привык
Не довелось ему, нисколько
Не мысля, где, на чом. Как раз
Мазепа крепким сном забылся.
И странно-ль вам, что за рассказ
Мазепа вовсе не дивился:
Карл спал назад тому уж с час.

И. ГОГНИЕВ.

"Репертуар и Пантеон", т. 8, кн. 10, 1844