Манфред.
Действие второе

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Манфред. Действие второе (старая орфография)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Хижина в бернских Альпах.
Манфред и охотник,

ОХОТНИК.

Нет, нет, постой; я не пущу тебя;

Нельзя еще душе твоей и телу

Довериться друг другу; погоди

Хоть несколько; когда же будет лучше

Тебе, тогда я провожу тебя;--

Скажи, куда?

МАНФРЕД.

Не нужно; сам я знаю

Дорогу; для чего вожатый мне?

ОХОТНИК.

Твой вид и платье говорят, что знатен

Ты родом и один из тех господ,

Которых замки там, с утесов смотрят

В глубокия долины; но какой

Я их по виду; образ жизни мой

Лишь изредка мне доставляет случай

Погреться у обширных очагов

Тех древних зданий, и вести беседу

С вассалами; но все пути в горах,

К воротам их, с ребячества я знаю:

Который твой?

МАНФРЕД.

Что нужды?

ОХОТНИК.

За вопрос

Прости меня и будь повеселее,

Отведай-ка вина: оно старо,

И в ледниках меня отогревало

Не раз; пускай послужит и тебе.

Ну, чокнемся; развеселись!

МАНФРЕД.

Прочь, прочь!

Здесь в кубке кровь! Ужели никогда

ОХОТНИК.

Что с тобою?

Ты вне себе.

МАНФРЕД.

Я говорю тебе,

Что это кровь моя, тот чистый, теплый

Её поток, который пробегал

По жилам наших предков и по нашим,

Как молоды мы были, и одно

В нас было сердце и когда друг друга

Любили мы, но не так, как должно.--

И пролилась та кровь, и все дымится,

И красит тучи, запирая вход

На небеса - туда, где нет тебя,

Где не бывать и мне.

ОХОТНИК.

Муж с речью странной

К безумью близкий дух твой создает

Видения пустые; но хоть страшен

Духовных лиц советы и святое

Терпенье.

МАНФРЕД.

Все терпенье, до терпенье!

Для вьючных лишь животных это слово

Сотворено, а не для хищных птиц!

Ступай, его тем смертным проповедуй,

Которых персть равна твоей; а я

Не твоего десятка.

ОХОТНИК.

Слава Богу!

Я не хотел бы стать таким, как ты

За славу всю Вильгельма Теля. Впрочем,

Каким бы ты недугом ни страдал,

Сносить его ты должен: изступленье

Помочь тебе не может.

МАНФРЕД.

Разве я

И не сношу его? Взгляни - я жив,

.

Такая жизнь - не жизнь, а содроганье.

МАНФРЕД.

Послушай, я уж много прожил лет,

Лет долгих; но они ничто в сравненьи

С тем, что еще прожить мне суждено;

Века, века, - нет - безпредельность, вечность,

С сознанием, с ужасной жаждой смерти

Неутолимой.

ОХОТНИК.

А на взгляд,

Чело твое - едва ли зрелый возраст

Успел своей печатью заклеймить;

Гораздо старше я.

МАНФРЕД.

Но как ты мыслишь?

От времени ль зависит наша жизнь?

Да, но эпохи в ней - деянья наши:

Я сделал то, что стали дни мои

И ночи все безсмертны, бесконечны.

Песчинки без числа сливаясь

В одну холодную, пустую степь,

Куда, ярясь, бьют волны, оставляя

На ней лишь остовы, обломки скал,

И горькия, печальные растенья.

ОХОТНИК.

Увы! помешан он, но все-ж его

Оставить я не должен.

МАНФРЕД.

О, когда б

Помешан был я точно; - все, что вижу,

Я мог бы счесть тяжелым сном.

ОХОТНИК.

Но что ж

Ты видишь здесь? иль думаешь что видишь?

МАНФРЕД.

Себя с тобой: жильца простого гор,

Твой скромный быть, твой кровь гостеприимный,

Смиренный твой, благочестивый дух,

Твое к себе - невинных мыслей плод,

Безгрешные труды, которым цену

Опасность придает;, надежды все

Веселых дней под старость, и могилу

Спокойную с гирляндой и крестом

На свежем дерне; вместо эпитафий --

Любовь живую внуки, - вот, что я

Здесь вижу; и потом я взоры устремляю

В себя... но что! - моя душа

Опалена давно.

ОХОТНИК.

Так, стало быть,

Судьбою ты со мной бы поменялся.

МАНФРЕД.

Нет, друг, вредить тебе я не хочу:

Своей судьбы менять не соглашаюсь

Я с существом живым; я сам могу

Снести, - хоть с муками, - но все снести

На деле то, что для других и в грезах

ОХОТНИК.

И с такой

Боязнию за чуждые страданья

Ты очернен проступком страшным? Нет,

Кто с нежною душою, способен к мести

Безжалостной врагам?

МАНФРЕД.

О нет, нет, нет!

Вредил я только тем, кого любил я

Нежней всего, тем, кто любил меня!

Врага теснил лишь в праведной защите,

Но пагубны мои объятья были.

ОХОТНИК.

Пошли Господь тебе покой, и пусть

Раскаянье твою врачует душу;

Я за тебя молиться буду.

МАНФРЕД.

Нет!

Не нужно мне молитв, но состраданье

Твое могу снести я. Я иду;

Ни слова: это долг! - ней ли за мной!

Я знаю путь: опасность миновала,

Еще раз говорю: нейди за мной!

(Уходит.)

СЦЕНА II.

Долина в Альпах. Водопад.

МАНФРЕД.

Еще нет полдня: радуги лучи

Окрасили поток цветами неба;

Сребристый столп, волнуясь, вниз летит

С отвесного утеса, отделяя

Во все концы ряды блестящих брызг,

И кажется хвостом коня седого,

Гиганта, на котором сядет смерть,

Как нам гласит апокалипсис; только

Одни мои глаза пьют этот вид

Пленительный. О, как бы я хотел

Здесь жить один в убежище отрадном

И с Феей этих мест делиться током

Манфред берет поды на ладонь и бросает ее в воздух, произнося заклинание. Чрез несколько времени Фея Альпов является над радугою потока.

Прекрасный дух, увенчанный лучами!

Величие очей твоих слепит; \

В тебе красы прелестных дев земли

До формы не земной чудесно возросли,

До красоты стихий чистейших.

Цвет юности, румянец нежный щек --

У спящого, прекрасного младенца,

Которого колышет сердцем мать,

Иль отблеск розовый, который летом

Кладет закат на девственных снегах

Высоких гор, - земли стыдливой краска,

Когда ее лобзают небеса,--

Твой райский лик румянит, затмевая

Всю красоту блестящей той дуги,

Которая согнулась над тобою.

Дух светлый! на челе твоем спокойном

Вся чистота души отражена,

Сама в себе безсмертья верный признак.

Которому согласьем тайных сил

Дано по временам сближаться с ними

Волшебством чар. Прости мне, что дерзнул

Я вызывать тебя; прости, что на мгновенье

Вопьюсь в тебя глазами.

ФЕЯ.

Сын земли!

Я знаю и тебя, и все те силы,

Которыми власть чар тебе дана!

Я знаю, что мыслитель ты глубокий,

До крайности доходишь, как в добр,

Так и во зле, твой рок-страдать; ждала я,

Что ты придешь. На что-ж меня ты звал?

МАНФРЕД.

На красоту твою взглянуть - и только.

Лицо земли мне возмутило дух;

Я в таинствах её искал приюта

И в тем, кто ею правит проникал,

Но мне они не помогли, просил я

У них того, чего не могут дать,

ФЕЯ.

Но чего же

Просить ты мог, что не во власти тех,

Кто всех сильней, правителей могучих,

Невидимых?

МАНФРЕД.

Лишь дара одного,

Но повторять зачем о том... напрасно!

ФЕЯ.

Я этого не знаю, - говори!

МАНФРЕД.

Так пусть себя измучу; все равно,

Страданиям тяжелым дам я голос.

От юных лет мой дух не шел дорогой

Других людей, на землю не смотрел

Я теми же глазами, как все люди;

Желания их не были моими,

Цель жизни их моею не была.

И радостью, и скорбью, и страстями,

И свойствами я людям был чужой,

Под образом людским не ощущал я

И вкруг меня из всех детей земли...

Одна лишь, подойдет и до нея.

Я говорю, что мало сообщенья

Имел с людьми и мыслями людей;

За то восторг я ощущал в пустынях,

Любил вдыхать тяжелый воздух гор

На ледяных вершинах, где ни птицы

Не смеют свить гнезда, ни мотылек

На задавал крылом скалы безтравной

Любил нырять в поток, бросаться в бунт

Речных валов или морских приливов;

В них находил восторг для юных сил;

Или следил всю ночь за лунным бегом,

Звездами и развитьем их; смотрел

На молнию, пока в глазах темнело,

И замечал полет листов, когда

Осенний ветр вечернюю пел песню.

Вот как любил я время проводить;

Но все один; При встрече с существами,

Я чувствовал, что упадал душой

Опять до них, и весь был снова прахом.

Так странствуя, порой я заходил

В жилища тихой смерти, и хотел

В её следах найти её причину.

Я извлекал из черепов изгнивших,

Сухих костей и праха страшных грудь

Запретные познанья. Ночи многих лет

Я посвящал наукам, что известны

Лишь древности глубокой. Время, труд,

Ряд опытов тяжёлых и лишенья,

(Которые одни дать могут власть

Над духами земли и царств воздушных,

Которым нет пределов), послужили

К тому, что я взор с вечностью сдружил,

Как маги, как мудрец, который вызвал

Из тайного жилища родников

Эроса и Антероса в Гадаре, (*)

(*) Философ Ямвлик. Евпатий, описывая жизнь его, говорит, что купаясь однажды в Гадаре, в Сирии, с учениками своими, спорившими с ним о качестве различных тамошних вод, он приказал им спросить у жителей имена двух ближайших и красивейших источников, и получил в ответ, что неизвестно почему один называется Эросом, а другой Антеросом. Тогда Ямвлик сел у одного из этих источников, опустил руку в воду и прошептав несколько слов, вызвал оттуда прелестного мальчика, с золотыми локонами, потом пошел к другому источнику, и таким же образом вызвал другого амура с черными кудрями; оба купидона прильнули к Ямвлику, но он тотчас же велел им возвратиться по местам. После того, друзья уже во-всем верили ему.

Росла все жажда знания, и сила,

И мудрости блистательный восторг,

Пока...

ФЕЯ.

Что ж? продолжай!

МАНФРЕД.

О, я нарочно длю

Слова мои, нарочно набираю

Тьму возгласов, за тем, что близок час

К зародышу моей сердечной скорби.

Но к делу... я не говорил тебе

Про мать, отца, любовницу иль друга,

Про существо, с которым бы я был

Земною цепью связан, если были

Такие, то не тем казались мне...

Но среди всех одна...

ФЕЯ.

Оканчивай смелее.

МАНФРЕД.

Она была похожа на меня,

Черты, глаза и волосы, все, даже

Но все нежней и смягчено красою.

Она была полна тех самых дум:

Одна, как я, блуждала с жадной страстью

К познаниям таинственным, с душой,

Способною постигнуть тайны мира;

Но с этим всем явленья были в ней

И нежные: улыбка, жалость, слезы,

Которых я не знал, и нежность, - но ее

К ней чувствовал и сам я - и смиренье,

Которого не знал я никогда,--

Все недостатки в ней - моими были,

Все доброе - её, одной её... любил я --

И погубил ее.

ФЕЯ.

Своей рукою?

МАНФРЕД.

Нет, не рукой, а сердцем; им разбил

Я сердце ей: оно в мое глядело

И от того поблекло. Лил я кровь,

Но не её, а между тем, была

И помешать не мог.

ФЕЯ.

И для нея,

Для члена племени, к которому презеьнье.

Ты чувствуешь, бросаешь ты дары

Таинственных познаний, унижаясь

До смертности трусливой?... Прочь!

МАНФРЕД.

Дочь воздуха! скажу тебе, что я

С минуты той, но что слова? - дыханье..

Нет, на меня взгляни, когда я сплю,

Днем наблюдай за мною, сидя возле.

Когда один я, - я не одинок,

А Фурии со мной; не раз зубами

Я скрежетал всю ночь до утра, а потом

Клял сам себя до захожденья солнца;

Безумия, как милости, просил;

Напрасно! Шел не раз на встречу смерти;

Но средь борьбы стихийной, от меня

Бежали прочь валы и проносились

Смертельные гонцы: рукой холодной

Безжалостный какой-то демон зла

Меня держал на волоске, который

Никак не мог порваться. Я нырял

В фантазию, в поток воображенья,

В приливы все души, которая была

Когда-то Крезом в торжеств, но тщетно:

Как бы отлив могучий относил

Меня опять в залив бездонных мыслей;

Мешался я в толпе людей, искал

Забвение везде - но там лишь только,

Где мог найти его; - стремлюся я

Его узнать; мои познанья, опыт

И высших сил пособье - смертны здесь.

С отчаяньем везде я, с ним живу я

И все живу.

ФЕЯ.

Но, может быть, могу

Я здесь тебе помочь.

МАНФРЕД.

Должна уметь ты мертвых пробуждать,

Или меня к ним положить в могилу.

Исполни: как, когда - мне нужды нет,

С мученьями, какими хочешь; лишь бы только

Все кончить.

ФЕЯ.

Не в власти то моей;

Но если ты произнесешь мне клятву

В покорности и будешь исполнять,

Что я велю, найти в том можешь помощь

МАНФРЕД.

Нет, не хочу! Покорность, а кому?

Не духам ли, которыми я правлю?

Рабом стать тех, кто прежде мне служил?

Нет, никогда!

ФЕЯ.

И все тут? Ты не дашь мне

Поласковей ответа? Посмотри:

Одумайся, пока меня отвергнешь.

МАНФРЕД.

Я все сказал.

ФЕЯ.

Сокрыться я, прикажешь ли?

МАНФРЕД.

Сокройся!

(Фея исчезает)

Мы времени и ужаса шуты;

Дни вновь идут к нам и от нас уходят,

А мы, живем все, ненавидя жизнь,

Но в вечном страхе смерти, во все время,

Пока на нас несносное ярмо,

Живая цепь на борющемся сердце,

Которое - то в скорби упадает,

То вдруг сильней забьется от страданий,

Иль радости, переходящей вдруг

В мученья или слабость; - во все дни

Прошедшие и будущие (в жизни

Что можно настоящим звать?), как мало,

Как менее, чем мало, мы начтем

Таких часов, в которые пред смертью

Мы не дрожим, но и тогда от ней

Хоть холод и мгновенный. Средство мне

Еще одно осталось - вызвать мертвых,

Спросить у них: чего боимся мы?

Ответом худшим может быть:"могилы! "

А что она? А если не дадут

Ответа мне? но ведь пророк из гроба

Волшебнице Эндорский дал ответ (*)

(*) Самуил, дух которого вызван был Эндорскою гадательницею, по желанию Саула и предсказал ему смерть.

И Спарты царь дух византийской девы

Не дремлющий к ответу понуждал,

Чтобы узнать судьбу свою, - в незнаньи

Убил он ту, которую любил,

И умер не прощеный, хот на помощь

Фиксийского звал Зевса, прибегал

В Фигалии к волшебникам аркадским

Тень злобную просил он гнев смирить

Или предел назначить для отмщенья.

Но он сбылся (*). Когда-б я вовсе не жил,

(*) Павзаний, царь спартанский, во время пребывания своего в Византии, убил по неосторожности любимую им девицу Клеонису, и дух убитой не переставал потом тревожить его. Желая умилостивить гневную тень, Павзаний отправился в Ираклею, и там, в храме, где вызывали тени усопших, вызвал Клеонису и умолял ее о прощении. Она явилась и сказала ему, что "он избавится от всех безпокойств по возвращении своем в Спарту". Это было загадочным предсказанием смерти Павзания.

Любезная моя была б жива;

Когда бы не любил я, и теперь бы

Любезная моя цвела красой,

Средь счастия, и счастием дарила.

И чтож она? о, что она теперь?

Страдалица за грешный дух мой; что то,

О чем боюсь и мыслить, иль - ничто.

О, скоро я не буду звать напрасно;

Но в этот час я трепещу того.

На что решусь в последствии. Досел

Безтрепетно взирал я на духов,

Как добрых, так и злых, теперь дрожу я

И чувствую какую-то росу

Холодную на сердце; но могу я

Творить и то, что ненавистно мне

Повелевать и страхом. Ночь близка.

СЦЕНА III.

Луна взошла: она полна, ярка

И на снегах, не попранных стопами

Ничтожными людскими, по ночам

Мы без следов скользим, над диким морем --

Зеркальным океаном горных льдов,

По их буграм суровым, вид которых

Похож за рой бунтующих валов,

Замерзших вдруг, - картину мертвой бури. -

Вот этот фантастический утес,

Внезапное дитя землетрясенья,

Где облака привыкли отдыхать,--

Святилище забав и таинств наших.

Здесь жду теперь своих, чтобы потом

Отправиться всем в замок Арамана:

Там праздник в эту ночь. Но что-ж их нет?

НЕВИДИМЫЙ ГОЛОС ПОЕТ.

С престола низвергнут,

В оковах злодей.

В темницу он ввергнут:

Я сон в нем разсею,

Цепь мигом спадет;

Дам войско злодею,

Тиран оживет.

Он за труд мне воздаст кровью целых племен,

И всеобщей бедой за свой стыд и свой плен.

ДРУГОЙ ГОЛОС.

Корабль плывет, корабль скользит;

С него парус летит, с него мачта летит;

Я все доски его разметала кругом --

И души нет живой, чтобы плакать по нем:

Одного я спасла, как в смятеньи он плыл,

Но заботу мою этот сам заслужил;

Он пират на волнах, он на суше злодей:

Я спасла его с тем, чтоб губил он людей!

ПEPВAЯ ПАРКА.

Спит город в молчаньи,

Заря окропит

Слезами страданья,

Чума налетит:

Все в прах под грозою.

От трупов громады

Живые бегут,

Родных бросить рады;

Но в скорби глубокой

От доли жестокой

Они не уйдут.

Гроза во всей силе

Льет ужас в народе:

Блажен, кто в могиле

Не видит страданий,

К кому не дойдет

Вопль страшных стенаний.

Гибель царств в ночь одну - вот забава моя

Искони, и всегда ей верна буду я!

Входят вторая и третья Парки,

ХОР.

Сердца людей в руках у нас,

А прах их под ногами:

Но быть опять им с нами.

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Привет вам, сестры, где же Немезида?

ВТОРАЯ ПАРКА.

Не знаю, чем - то важным занята --

И у самой меня дел были полны руки.

ТРЕТЬЯ ПАРКА.

Вот и она.

Входит Немезида.

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Скажи, где ты была?

Замешкалась ты точно как и сестры.

НЕМЕЗИДА.

Да, занята была я. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . внушала людям

Месть ко врагам, и после их самих

Раскаяться в той мести заставляла;

В безумие вгоняла мудрецов,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . Но опоздали мы.

Пора давно; на облака скорее!

СЦЕНА IV.

Дворец Аримана. Ариман сидит на огненном шаре, окруженный духами.

ГИМН ДУХОВ.

Владыка наш! Царь неба и земли

И вод, и тучь, прими привет смиренный!

В руке твоей скиптр мощный: повели --

И нет стихий, и хаос во вселенной!

Дохнул - валы ярятся на морях;

Сказал - и гром по облакам катится;

Взглянул - и нет светил на небесах;

Махнул - и мир на части разлетится;

Где ты ступил - волкан родит земля;

Твои гонцы - трескучия кометы;

Зараза - тень могучая твоя,

И яростью ты пепелишь планеты.

На твой алтарь тьму жертв кладет война

Жизнь с бездной мук тебе подчинена

И всякий раб тебе, кто душу в теле носит.--

Входят Парки и Немезида.

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Честь Ариману! власть его ростет;

Исполнили его веленья сестры,

И на земле я долг свой соблюла.

ВТОРАЯ ПАРКА.

Честь Ариману! люди перед нами

Во прахе; мы - во прахе перед ним!

ТРЕТЬЯ ПАРКА.

Честь Ариману! мы покорны знаку

Его руки...

НЕМЕЗИДА.

О, царь царей! мы все твои,

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . много

Забот у нас умножить власть свою,

Твою тем умножая; но бодры мы;

Исполнены все в точности.

Входит Манфред.

ПЕРВЫЙ ДУХ.

Кто это?

Как? смертный? О, ничтожный, дерзкий раб!

Скорей во прах!

ВТОРОЙ ДУХ.

Скорей во прах, презренный! иль не знаешь

Ты своего и нашего царя.

Дрожи и повинуйся!

ВСЕ ДУХИ.

В прах повергни

Персть грешную свою, дитя земли!

Или-всех зол страшись!

МАНФРЕД.

Я это знаю;

Но видите, что я колен не гну.

ЧЕТВЕРТЫЙ ДУХ.

Научим мы тебя!

МАНФРЕД.

О, сколько раз я ночью на земле

На прах сырой лицем своим склонялся

И голову золою посыпал;

Я осушил всю чашу униженья;

Я падал пред отчаяньем моим,

И в прах преклонял колена

Пред собственной тоской...

ПЯТЫЙ ДУХ.

Как смеешь ты

Отказывать престолу Аримана,

В том, чем его почтила вся земля,

Не видя, как ужасен он во славе.

В прах, говорю!

МАНФРЕД.

Пусть он падает во прах

Пред Высшим, Всемогущим, Безконечным,

Перед Творцом, который сотворил

Его не с тем, чтоб был он нам кумиром;

Пусть он падет, так вместе мы падем!

ДУХИ.

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Прочь, прочь! он мой! О, царь незримых сил!

Он - смертный не такой, как все другие;

Присутствие его и гордость здесь,--

Свидетели тому; его страданья

Природою безсмертны, как и мы;

А знание, могущество и воля

Как только персть позволить то могла,

(Которая эфир души стесняет),

Являлись с ним такими, как земля

Лишь изредка родит; его стремленье

Летело вдаль от жителей земли

И одному его лишь научило,

Что знаем мы - что знание не есть

Блаженство, и науки все - обмен лишь

Невежества на новый только вид

Невежества того же; но не все тут:

Земли и неба принадлежность - страсти,

Которых, начиная с червяка,

Ему разбили сердце, и его

Тем сделали, что я хоть не жалею

Его сама, - но и винить тех не могу,

В ком жалость есть к нему. Он мой, быть может,

И твой; - так или нет, по у других

Духов здесь нет такой души, как эта,

Ни власти над его душой.

НЕМЕЗИДА.

За чем же

Он здесь?

ПЕРВАЯ ПАРКА.

Пускай на то ответит сам.

МАНФРЕД.

Вы знаете, что знаю я; без власти

Не мог бы я быть здесь; силы есть

Могучей вас; пришел я, чтоб их вызвать

И получить от них, что нужно мне.

НЕМЕЗИДА.

Чего ж ты хочешь?

.

Ты мне не ответишь.

Зови умерших; им я дам вопрос.

НЕМЕЗИДА.

Великий Ариман! соизволяешь

Ты на его желанье?

АРИМАН.

Да!

НЕМЕЗИДА.

Кого же

Ты воплотить желаешь?

МАНФРЕД.

Зови Астарту мне.

НЕМЕЗИДА.

Дух безтелесный!

Где бы ни жил ты,

Силой чудесной

Все сохранил ты

Часть твоей формы природной,

Персти бывалой твоей

Что в земле спишь холодной:

Образ тот, в каком жил ты,

Слей с душою своей,

И тот вид, что носил ты,

Возврати от червей!

Покажись, покажись, покажись,

Тем, по чьей воле ты там, здесь явись!

Тень Астарты является по середине.

МАНФРЕД.

И это смерть? румянец на щеках...

Нет, вижу я теперь, то не румянец;

А мертвый цвет, как лживый пурпур тот,

Которым лист изсохший покрывает

Длань осени! Все таже, Боже мой!

И до того я дожил, что страшу е я

Взор бросить на нее. Астарта, нет!

Я не могу с ней говорить, велите

Ей осудить меня или простить.

НЕМЕЗИДА.

Перст которой тебе стены гроба разбил;

Отвечай ты тому, кто сейчас говорил,

Или тем, кто тебя разлучить мог с могилой.

Она безмолвна; но её молчанье

Понятней мне ответа.

НЕМЕЗИДА.

Власть моя

Итти не может дальше. Царь воздушный!

Еще твоя осталась: повели

Ей говорить.

АРИМАН.

Дух, скиптру Аримана

Покорствуй!

НЕМЕЗИДА.

Все молчит; она не наша,

Другим властям принадлежит. Напрасно

Твое старанье, смертный; здесь и мы --

Безсильны.

МАНФРЕД.

Астарта, ангел мой! скажи хоть слово;

Я много так терпел, я так терплю;

Взгляни, тебя не так могила изменила,

Как чрез тебя я изменен. Любила

Меня ты слишком, как и я тебя;

Не для того, чтоб так терзать друг друга

Сотворены мы были, хоть грехом

Смертельным в нас была любовь такая,

Какою мы любили. О, скажи,

Что я тебе не гнусен, что несу я

Казнь эту за обоих нас, что есть

Тебе меж праведными место, что умру я.

Все ужасы вступили в заговор,

Чтобы связать меня существованьем, жизнью,

Которая велит мне трепетать

Безсмертья и - грядущим, страшно сходным

С прошедшим. Я с покоем незнаком,

Не знаю сам чего ищу, прошу я,

Но чувствую, что ты и что я сам,

Услышать голос тот, который был

Мне музыкой: заговори со мной.

Птиц дремлющих сгонял с ветвей; будил

В лесах, волков и эхо гор знакомил

Напрасно с именем твоим; ответ

Давало все мне - люди, как и духи;

Молчала ты одна; заговори!

Не раз я ждал, пока исчезнут звезды

И в небеса вперял напрасно взор,

Ища тебя; заговори! Всю землю

Я обходил, но не нашел нигде

Подобья твоего; - заговори же!

Вокруг враги - и в них ко мне есть жалость;

Я не боюсь их; ты одна в уме;

Мне все равно какое, лишь бы слышать

Тебя еще раз, раз один...

ТЕНЬ АСТАРТЫ.

Манфред!

.

Еще, еще! я весь живу лишь звуком;

То голос твой.

ТЕНЬ.

Манфред! жди завтра

Конца земным страданиям; - прости!

.

О, вымолви еще! прощен ли я?

ТЕНЬ.

Прости!

МАНФРЕД.

Скажи, увидимся ль опять мы?

ТЕНЬ.

МАНФРЕД.

Еще из жалости хоть слово!

Скажи, что любишь ты меня.

Не раз я звал тебя в ночном безмолвьи...

ТЕНЬ.

(Тень Астарты исчезает.)

НЕМЕЗИДА.

Она сокрылась с тем, чтоб не являться;

Её слова свершатся; - удались!

ДУХ.

И за пределы смертности стремиться.

ДРУГОЙ ДУХ.

Но у него и власть есть над собой,

И воле он мученья покорил;

Ужасный дух.

НЕМЕЗИДА.

Еще прошенья у тебя

Нет к нашему великому владыке,

МАНФРЕД.

Нет никакого.

НЕМЕЗИДА.

Прости же, до свиданья!

.

Так опять

Мы свидимся? где? на земле? Как хочешь!

За милость, мне оказанную здесь,

Я должником останусь там. Прощайте!