Фауст.
Вторая часть. Действие второе

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Фауст. Вторая часть. Действие второе (старая орфография)

Действие второе.

Прежний ученый кабинет Фауста. Мефистофель выходит из-за занавески и видит перед собой Фауста, лежащого на старинной кровати.

Мефистофель.

Здесь отдохни бедняк, с ума

Сошедший от любовной хвори!

Кого Елена поразит сама,

Здоровым тот не встанет вскоре (оглядывается).

Гляжу я вверх, гляжу я вниз,

Но вижу перемены мало;

Еще желтей бумага стала,

Да пауки повсюду развелись;

Тусклей окно; под старым сводов глуше...

Вдобавок, и перо я вижу вновь,

Которым Фауст продал чорту душу:

О, как набросился бы антикварий ярый

На вещь подобную! А вот

До сей поры кафтан мой старый

На старой вешалке гниет;

В нем я дурачил безпощадно

Беднягу-мальчика, стремившагося жадно,

К тому, что до сих пор он юношей жует.

В тебе опять, о дымный мой покров,

В доцента превратиться я готов.

Чтобы вещать непогрешимым тоном

Все, что взбредет мне на язык!

В привычку это все ученым,

А чорт от этого отвык.

(Он встряхивает плащ, из которого вылетает множество насекомых.)

Хор Насекомых.

Здорово, здорово.

Наш старый патрон!

Жужжим мы, летим мы

К тебе на поклон!

Ты в старые дни;

Как много нас стало,

Родимый, взгляни!

Скрытнее, чем зреет

Измена в груди,

Моль всюду сумеет

Плодиться, расти!

Мефистофель.

Какой приятный мне сюрприз

В новорожденной этой твари!

Посеешь раз, - а оглянись,

Уж тучи моли развелись!

Ударишь раз и два, и при любом ударе

Летят все новые и новые рои

И здесь, и там, и ближе, и вдали!

Ну, ну, пошли, голубчики, пошли,

Вам места здесь и без того не мало:

Запрячтесь в этот сверток полинялый,

В глазнице черепа забейтеся опять.

Там всюду место вам, там всюду вам подстать,

Где жизни нет, где гниль и мертвечина!

Надену я опять старинный мой кафтан, (надеваем)

          В профессора я вновь намерен превратиться;

Но что ж сам пред собой я буду лишь кичиться,

И кто за мной признает этот сан?

(Звонит в колокол, который издает пронзительный, дребезжащий звук, от которого дрожит галлерея и растворяются двери. В конце корридора появляется Famulus.).

Фамулус.

Что за гул и шум мгновенный!

Пол дрожит; трясутся стены;

Лязг и дребезг рам оконных.

Словно громом потрясенных:

Тучей пыль спешит подняться.

С полок хартии катятся,

Прочь летит запор с замками

И открылись двери сами...

Кто-то смотрит исполином

В платье Фауста старинном;

Я боюсь, дрожат колени...

Подойти ль? Уйти ли прочь?

Ах! решиться мне не в мочь.

Мефистофель.

Сюда, сюда! Вас звать ведь Xicodemus?

Фамулус.

Так именно, почтенный муж! Oremus.

Мефистофель.

Оставим это мы,

Фамулус.

Как счастлив я.

Что вы и знаете, и помните меня!

Мефистофель.

Еще б не знать! Усердный, кропотливый,

Еще студент, а мхом уж поросли вы;

Иначе, как же быть? Ученый человек

До тех пор учится, трудится целый век,

Покуда уж понять он ничего не может,

И так себе по карте домик сложит.

Не сложится в свой целый век вполне.

А ваш учитель - всех достойней, знаменитей!

Кто не слыхал о Вагнере, скажите?

В ученом мире ныне первый он.

Он мудрость каждый день сбираеть по крупице.

Толпа учеников-студентов вкруг толпится

И слушает его со всех сторон.

На кафедре один блистает он сегодня

И держит, как апостол Петр, ключи

От неба и от преисподней,

И ярко светит всем, как уголек в ночи!

Кого поставить рядом с ним? Кому ж

Соперничать с заслугами такими?

И Фауста затмилось даже имя

Пред славою его!

Фамулус.

Достойный муж!

Простите, если я вам в том противоречу;

Хоть не об этом толк, но все ж я вам замечу

А Фауста исчезновенье

Повергло доктора в такое затрудненье,

Что день и ночь он ждет его назад.

До этих пор с того момента

Все книги Фауста, бумаги, инструменты

Недвижимы, нетронуты стоять.

И даже вот сейчас едва войти я смею:

Но что случилось здесь, сказать вам не сумею.

Вдруг затряслась стена, и распахнулась дверь,

И лопнули замки. Не будь того, - теперь

Вы не были бы там, где вы сидите.

Мефистофель.

Но где профессора, скажите, кабинет?

Скорей меня к нему ведите!

Фамулус.

Ах! К сожаленью, мне на это дань запрет.

Не знаю, вас могу ли я впустить иль нет.

Й день и ночь, по месяцам по целым

Все занят он своим великим делом.

Он ныне самым стал чумазым

И, удалившись от помех,

Следит от жара вспухшим глазом

За очагом своим, лишь слыша стклянок скрип

И выбивался из силы.

Мефистофель.

Как вы меня к нему недопустить могли б?

Мое б содействие ему полезно было!

(Фамулус уходит, Мефистофель садится в кресло и принимает важную позу).

Едва я сел на прежнем посте,

Уже знакомого к себе я слышу гостя;

На этот раз он принял новый вид

И досыта меня повеселит!

Баккалавр (бурно вламывается).

Настежь окна, настежь двери!

Можно ждать, по крайней мере,

Что какой-нибудь ученый

В этой гнили зараженной

И при жизни не сгнивает.

Эти склепы, эти стены

Распадутся непременно,

И бежать нам нужно дале,

Чтоб на нас они не пали.

Я ль не славлюсь за отвагу?

Но туда я все ж ни шагу!

Склеп тот - старый мой знакомец,

Здесь, неопытный питомец,

Робкий мальчик желторотый,

К знанью мучимый охотой,

Пред особой бородатой

Раболепствовал когда-то.

Здесь, средь этой гнили книжной,

Лгал мне их язык облыжный,

Плел несбыточные речи,

Жизнь себе и мне калеча.

Ба! подобный господин

Возседает здесь один.

Мой учитель безтолковый!

В той же келье он посажен,

В тот же он кафтан наряжен,

            В тот же самый мех закутан...

Как он был суров и важен

В день, как я был им опутан!

Ныньче ж я его пойму...

Подойду скорей к нему.

Маститый муж, когда забвения пучины

Не все изгладили из вашей головы,

Питомца своего узнали верно вы,

Хотя из школьной он и вырос уж рутины;

Вы все такой, каким я видел вас тот раз.

Я ж до корней волос пришел к вам обновленным.

Мефистофель.

Я очень рад, своим призывным звоном

В мой скромный кабинет привлекши вас.

Я вас ценил и в юношеском виде.

По куколке, по мертвой хризалиде

Я помню вас в завивке вашей детской,--

Ведь не любили вы косы носить?

Ну, а теперь в прическе шведской

Такой решительный имеете вы вид,

Что вам решительно быть мягче надлежит.

Баккалавр.

Почтеннейший, хоть мы на месте старом.

Но прошлое - прошло! Не тратьте даром

Двухсмысленных речей! Я соглашуся в том,

Что мальчиков дурачить вам не трудно, --

Но с зрелым это все проделывать умом

Едва ли кто посмеет безразсудно.

Мефистофель.

Кто юноше в глаза всю правду говорит,

Тот сам к себе его теряет уваженье;

А после ученик в житейском треволненье,

На шкуре собственной все испытав, кричит,

Что это личное его изобретёнье,

И заключает, что его наставник глуп.

.

Иль лучше плут. Ведь кто ученику б

Сказать мог правду вопреки разсудку?

Прибавить там, там уменьшить, там в шутку,

А там в серьез, - полезнее скрывать

От черезчур неопытного взгляда!

Мефистофель.

Чтобы учиться - труд и время надо;

Но чтоб других учить и наставлять,

Созрели вы вполне, хоть срок был очень краток,

И опыт вы большой приобрели с тех пор.

Баккалавр.

Что значит опыт? Прах и вздор.

Дух - вот где мощь и знания начаток.

Сознайтесь, ведь все то, что знали вы - пустяк,

И проку нет совсем от ваших всех познаний!

Мефистофель (помолчав).

Вот мысль! О том я думал раней,

И я теперь готов сознаться - я дурак.

.

Я очень рад за вас; впервые

Столь здраво мыслящого вижу старика.

Сознайтесь, ваша лысая башка

Ни к чорту не годна, точь в точь, как те пустые!

Мефистофель (добродушно).

Мой юный друг, ты сознаешь едва ль,

Что ты большой - большой невежа?

Баккалавр.

Меж немцами кто вежлив - значит, враль.

Мефистофель
(все время подвигающийся со своим стулом к авансцене, к партеру).

Ах, выбраться на свет и воздух свежий!

Быть может, не найду меж вами уголка ль?

Баккалавр.

Тот, кто надеется быть чем нибудь потом,

Тот и теперь ничто и век ничем не будет!

Лишь кровь одна в груди отвагу с силой будит;

Кипя здоровьем и огнем,

Кровь обновляет все, всю жизнь преображает,

Все движет, действует во всем;

Безсильный падает, искусный выживает.

Мы покорили целый свет!

А вы что делали в то время? Лишь мечтали.

Ломали голову да планы сочиняли,

В которых никакого толку нет.

Я думаю, кто прожил тридцать лет,

Тот ни к чему негоден безусловно,

И лучше б стариков избить всех поголовно.

Мефистофель.

Чорт ничего на то ответить не имеет.

Баккалавр.

Когда я захочу того, - совсем

Ваш чорт существовать не смеет.

Мефистофель (тихо).

Чорт тебе ножку ставит, между тем.

.

И вот в чем юности великое призванье!

Мир до меня не ведал бытия,

Пока я не призвал его к существованью;

Из моря солнце поднял я,

И я зажег луну на своде ясном,

И лишь по повеленью моему

День разогнал полуночную тьму,

И цветом расцвела заря прекрасным;

Лишь по моим веленьям ночь

Украсилась сияньем звездным.

Когда б не я, кому бы было в мочь

С кропательством тупиц покончить безполезным?

Но дух свободен мой, и должен я итти

Куда мне внутренний мой зов повелевает,

И я иду, восторгом грудь пылает,

Свет предо мной, тьма позади! (Уходит.)

Мефистофель.

Чудак напыщенный, иди!

Что нет на свете ничего

Ни умного, ни глупого такого,

Что для людей бы было ново?

Но это все же не беда;

В немного лет дух укротится пылкий.

Ведь вина крепнут лишь тогда,

Как плесень заведется на бутылке.

(К молодежи в партере, которая не апплодирует).

Наверняка по вкусу не пришли

Вам, молодежь, такие взгляды?

Чорт очень стар, друзья мои,

И, чтоб его понять, состариться вам надо.

КАБИНЕТ ВАГНЕРА.

Комната в средневековом вкусе; множество странных приборов для фантастических целей.

Вагнер (у очага).

Бьет страшно колокол, дрожит от гула зданье,

И закоптелая стена вся потряслась...

Да! Неизвестность ожиданья

Просвет заметен в темной массе;

Уже средь колбы, вижу я,

Как огонек, - нет! как брильянт горя.

Живая искорка зажглася...

Ах, не мешали б только мне теперь!

Мой Бог, стучится кто-то в дверь...

Мефистофель (входя).

Поклон вам низкий! Как живете?

Вагнер (испуганно).

Добро пожаловать, коль счастье мне несете

(тихо) Но чур не говорить и даже не дышать!

Сейчас чудесное должны мы увидать.

Мефистофель (еще тише).

Чудесное! Скажите, что же

У вас творится?

(еще тише).

Человек.

Мефистофель.

Где ж парочка? Плохое ложе

У вас здесь для любовных нег!

Вагнер.

Избави Бог! Так прежде было,

А нынче для того нашли мы путь другой.

Тот нежный пункт, откуда жизнь струей

Лилася до сих пор, и вещая та сила,

Что извнутри происходила,

Сперва в себя стремилась все вобрать,

Там возвращала то, что взято,

И для того, что ей зачато,

Умела планы создавать,

Сначала взявши то, что близко и окрестно,

Потом и чуждое впивая повсеместно,--

Низложены теперь. Отныне для зверей

Подобный способ может быть пригодным.

Есть путь иной; он чистотой своей

Один быть назван может благородным.

(Обращается к очагу).

          Блестит! Смотрите! Вот когда

Материя в собранье разнородном

Усильям долголетняго труда,

Смешавшись, даст осуществленье;

Ибо единственно путем смешенья

Мы человечьяго добудем вещества.

В реторту втиснувши такую смесь сперва,

Ее выпаривать мы будем осторожно,

А после перегоним смесь, --

И вот вам путь наш новый весь,

С удачей нас поздравить можно!

(Опять обращается к очагу).

          Так, без сомненья! Смесь светлее все, светлей

И все яснее очертанья!

Теперь доступна испытанью

Сама душа природы всей!

Теперь кристаллизуется у нас

Мефистофель.

Чудного много мне под час

Но свету белому встречалось,

И в жизни я не раз видал своей

Кристаллизованных людей.

Вагнер.

Вот светится, кипит, вздымается, - мечта

Осуществилась! Мысль великая всегда

Сначала кажется нелепостью ужасной,

Но опыт уяснит все понемногу нам

И скоро мозг, который мыслит ясно

Мыслителя создаст по плану сам

(смотрит в сторону).

Стекло звенит, - приятен, звонок

Отрадный гул, на лад дела идут.

Уже могу я видеть, как ребенок

Шевелится и двигается тут.

Чего желать еще осталось свету?

Прибавьте только к звуку слух,

Он станет говорить и мыслить станет вдруг.

Гомункул (Вагнеру).

Ну, что папаша? Это ведь не шутка,

И я на свет явился точно. Нутка,

Прижми меня к груди своей,

Но осторожнее, реторту не разбей:

Уже таков закон вещей:

Как что-нибудь - природы дело,

Ему вселенной мало целой;

А кто искусственно возник,

Тем и такой футляр велик.

(К Мефистофелю).

Ты, братец - плут, ты также здесь? спасибо!

Попал ты кстати; во время как раз

Судьба с тобой столкнула нас,

Мне надо действовать, и вместе мы могли бы

Достойное найти для дела что-нибудь;

Вагнер.

Два слова! стыдно прежде мне бывало,

\  Что всякий предлагал мне целый ряд проблем

Как тело и душа съединены? Зачем,

Хотя природа их незыблемо связала,

Но слитые в одно так близко и так дивно,

Зачем они воюют безпрерывно?

Теперь же я могу....

Мефистофель.

Постой,

Тебе в ответ я дам вопрос другой:

Кто мужа сочетал с женой

В союз один так мерзостно и гадко,

Что век они дерутся? Вот загадка.

Послушай лучше, что малютка говорит.

Гомунукл.

Ну, что же?

Мефистофель
(показываем на боковую дверь, где Фауст).

Вагнер (Гомункулу).

А ты ведь, право, очень мил!

(Боковая дверь открывается и распростертый Фауст виден).

Гомунукл.
(Удивленный вырывается из рук Вагнера вместе с ретортою, па рит над Фаустом и освещает его).

Вот что исполнено глубокого значенья!

(веет над Фаустом).

Какая прелесть! луг цветет, бежит волна,

И девушек толпа готовится купаться.

Как хороши оне! Как жизнию полна

Картина вся! Особенно одна!

Такия меж богов лишь могут нарождаться.

Ногою стройною вошла в поток она,

И пламя жизни в теле благородном

Спешит охолодить в источнике холодном.

Но что за шум! Как будто крылья плещут

И струйками пестрят спокойную волну.

В испуге девушки трепещут

Она глядит, - и гордым наслажденьем

И страстью женщины её пылает взор,

И лебедь с пламенным прильнул к ней вожделеньем...

А далее, голубоватый флер

Заволокает все, и волны, и долину,

Скрывая от меня прекрасную картину.

Мефистофель.

Подумай, братец, что с тобой?

Хоть ты и мал, а фантазер большой.

Я ничего не видел.

Гомунукл.

Ты! Еще б! В стране туманов,

На севере ты рос и возмужал,

В век пап и рыцарей, в век споров и романов.

Еще б так далеко ты зреньем проникал!

Тебе по сердцу тьма (озирается). Вот место заключенья!

Мгла, сырость, гниль со всех сторон!

Тогда бы вмиг на месте умер он.

Леса, ручьи, красавицы купанье,--

Какие сны теперь над ним парят!

И вдруг проснется - сущий ад!

Я сам хоть и привык, едва ли в состояньи

Сносить его! Уйдем.

Мефистофель.

Уйти я сам бы рад.

Гомункул.

Вели итти борцу на бой,

На хоровод итти девице --

Тотчас приказ исполнят твой;

Вот так и здесь нам надо торопиться;

Так разсудил я потому,

Насколько у меня судить хватало мочи,

Что лучше бы всего проснуться вновь ему

В классической Вальпургиевой ночи.

Мефистофель.

О ней не слыхивал я никогда.

.

Навряд

И слышать мог ты; без сомненья,

Вам лишь романтики известны привиденья,

Но не уступит им классический собрат.

Мефистофель.

Зачем так странствовать далёко?

Античные друзья едва ль по сердцу мне.

Гомункул.

Северо-запад, вишь, приятен сатане,

А нам наш путь как раз лежит к юго-востоку.

Там, между берегов безлесных,

Величественно льет Пеней свой теплый вал;

Равнина широко раскинулась до скал,

До горных высей поднебесных,

Где высится былой и нынешний Фарсал.

Мефистофель.

Нет, прочь! Подалее от этих постоянных

Раздоров, войн о рабстве и тиранах!

Меня тоска смертельная берет:

Другая разгореться снова

И жарче и сильней, чем прежняя, готова.

И как никто не понимает там,

Что Асмодею все творится лишь в угоду?

Там люди думают бороться за свободу,

Рабами между тем становятся рабам.

Гомункул.

Оставь при людях ты их непокорный нрав.

Коль человек борьбы желает,

Так это знак того, что он мужает

И где нам разбирать, кто прав или не прав?

Ведь речь идет лишь о его болезни.

Я предлагаю то, что было б нам полезней:

Лекарство дай свое, коль ты его припас,

Или леченье мне ты должен предоставить.

Мефистофель.

Не прочь я был бы шабаш справить.

Но пред язычеством я - нас.

Весь греческий народ не стоит ничего.

Грехам нас учит благородным.

Все наше перед ним туманно и мертво.

Скажи, что мы там делать станем?

Гомункул.

Быть может, дело мы найдем,

Когда о ведьмах фессалийских мы вспомянем.

Сознайся, есть приманки в том!

Мефистофель (сластолюбиво).

О фессалийских ведьмах? Да, признаться.

Я с ними познакомиться не прочь,

Не то, чтоб долго ими увлекаться,

А так, лишь посмотреть, провесть хотя бы ночь --

Попытка не беда!

Гомункул.

Тогда зачем же дело?

Развертывай свой плащ волшебный смело --

Обоих вас он понесет;

А я, - я полечу вперед,

Вагнер (испуганно).

А я?

Гомункул.

А ты останешься один,

Тебе и дома дела много:

Среди пергаментных пучин

Доискивайся жизненных причин;

Сбирай старинные писанья,

Их изучай до основанья,

Сопоставляй и так и сяк;

Продумай что и где, - в особенности как,

А я, меж тем, в свой путь обширный

Найду едва ли точку лишь над i;

А ты себе иди, иди

К награде золотой своей дорогой мирной;

Честь, золото и знание стяжай,

И добродетель с ними. Ну, прощай!

Вагнер.

Мне кажется, не свидимся мы боле.

Мефистофель.

Так в путь, к Пенею! Я готов,

Нельзя же не уважить братца! (В сторону),

Приходится, в конце концов

Своим же собственным созданьям покоряться!

КЛАССИЧЕСКАЯ ВАЛЬНУРГИЕВА НОЧЬ.
ФАРСАЛЬСКИЯ ПОЛЯ. МРАК.

Эрихто.

На торжество полуночное страшное

Вступаю я, Эрихто, я, печальная;

Но все ж не так ужасна, как ославили

Меня лжецы поэты... Мер не ведают

Ни в похвалах они, ни в брани. В сумраке

Передо мной шатры на поле высятся,--

То ужасов давно минувших призраки.

Не редкое событье! В веки вечные

Не перестанет повторяться. Кто же власть

Усильями жестокими, - тем более.

И тот, кто сам собой едва умеет ли

Повелевать, стремится волю ближняго

Насиловать желанью произвольному.

Тому пример ужасный был здесь некогда:

С сильнейшими боролися здесь сильные;

Венец свободы светлый здесь разорван был,

И гордый лавр обвил чело властителя;

Великий муж мечтал о счастье будущем,

И Цезарь упивался похвалой льстецов;

Но кровь за кровь - возмездье миру ведомо.

Костры сторожевые блещут заревом,

Все дышит вкруг людской пролитой кровию,

И отблеском багровым приманенные,

Слетаются алленских мифов призраки;

И вкруг огней воздушным реют облаком

Иль почивают дней старинных чудища;

И месяц, хоть неполный, ярко блещет им

И в вышине лучи бросает кроткие.

Но надо мной, какой-то призрак огненный;

Он блещет и телесным чем-то веет мне...

Мне чудится живое; приближаться же

К живому не должна я, вредоносная,

Не то пойдет о мне молва недобрая.

Так я скорее скроюсь - он спускается.

Воздухоплаватели:

В верху появляются Фауст, Мефистофель и Гомункул на волшебном плаще.

Гомункул.

Взвейся выше! вкруг взгляни-ка,

Чтобы место распознать.

Дол и горы, - как все дико,

Словно призракам под стать!

Мефистофель.

Те же горы, та ж пустыня.

Как родимые края,

Между них, как дома я.

Гомункул.

Тень какая-то промчалась

Мимо нас, - сдается мне.

Мефистофель.

Нас должно быть испугалась,

Свет завидев в вышине.

Гомункул.

Пусть ее! Наш спутник спит:

Пусть он встанет бодр и ясен!

Ищет жизнь он в мире басен,

Этот мир вкруг нас кишит!

Фауст (просыпается, коснувшись земли).

Но где ж она?

Гомункул.

Тебе не мог бы я сказать,

Но надо здесь ее искать.

Ищи ее вплоть до денницы

У всех костров, - смелее будь, --

Тому нигде не страшен боле путь.

Мефистофель.

Такой проект я тоже одобряю

И сам участье в той прогулке принимаю.

Пусть каждый бродит там и сям

И приключенья ищет всяк; а там

Мы соберемся снова в груда:

Свети ж, малютка, нам сильней.

Гомункул.

Усиленно светить, как и звенеть я буду!

(Стекло звенит и сильно светится).

Но что ж мы медлим? В путь скорей!

Фауст (один).

Так где ж она? таков вопрос.

Вот почва, где она ходила,

Волна, которая ее носила,

И воздух, где её дыхание неслось.

Здесь! здесь! в Элладе я! Узнал я в миг,

Где я проснулся! В грудь мою проник

И духом стал я бодр и крепок, как Антей,

И если вкруг нас мир чудес необычайный,

То в лабиринте их пройду я меж огней.

Мефистофель (оглядываясь).

Нет, как ни кинь, а я чужой здесь, видно!

Везде, куда б я не пошел,

Здесь целый свет и наг и гол!

И сфинксы здесь и грифы - все безстыдны.

Что крыльям не покрыть, иль там, где волоса

Не выросли, - все режет мне глаза.

Хоть правду молвить, мы ведь не приличны тоже;

Но все ж античному так быть совсем негоже.

По мне, подобное старье

Принарядить по моде б не мешало;

Но впрочем, мне до них ведь дела мало,

Как гость, я им отдам почтение мое.

Приятель, старый гриб, здорово!

Гриф.

Не гриб я - гриф! Кому приятно может быть

Созвучье связывает родственное слово

Одно с другим; поэтому считать

Груб, грозный, гроб, греметь, и загребать

          По корню родственными больше основанья.

Мефистофель.

Вам, значит, быть приятнее могло б

Не с гриб родство, а хоть бы с греб?

Гриф.

Приятнее без всяких слов, еще б!

И хоть под час достойно порицанья,

Но чаще похвалы; кто сгреб

Себе корону, женщин, злата,--

К тому всегда фортуна таровата.

Исполины-Муравьи.

О злате речь? Его мы собирали

И в недра гор старались укрывать

Но Аримаспы все у нас отняли

И скрыли далеко; его нам не достать!

Грифы.

Аримаспы.

Но праздник омрачать сегодня неудобно,

До завтра подождать мы просим вас;

Наверно, все пойдет на лад на этот раз.

Мефистофель.

Я без труда меж вас вращаться привыкаю

И свойства и чины прекрасно различаю.

Сфинкс.

Духовный тон всех вас чутьем известен нам;

Но воплотит его в слова пусть каждый сам..

Поэтому скажи нам, кто ты, раней,

Чем чрез прозрение придется нам узнать.

Мефистофель.

Довольно для меня между людей названий.

Британцев нет ли здесь? Им по душе гулять

По свету с гидами, и все им видеть надо:

Развалины, дворцы, обрывы, водопады

И рухлядь всякую античного гнилья!

Представился б для них достойной целью я.

Меня прозвали old iniquity.

Сфинкс.

Как это быть могло?

Мефистофель.

Я сам не знаю.

Сфинкс.

Тебе знакомы звездные пути?

Что скажешь ты о настоящем часе?

Мефистофель.

Звезда как будто лезет на звезду,

И куцая луна во весь свой свет зажглася;

А мне приятно, как в аду;

Мне хорошо на шкуре львиной гладкой;

С нея мне жалко было б слезть;

Дай лучше мне загадку, если есть.

Сфинкс.

Определи себя, и вот тебе загадка;

И внутреннее я попробуй разгадать.

Одним, как чучело, чтобы борьбе учиться,

Другим товарищ ты, чтоб жизнью насладиться.

И все лишь для того, чтоб Зевса забавлять.

1-й Гриф.

Я не стерплю того.

2-й Гриф.

Как мог он к нам забраться?

Грифы.

Совсем не наш он, этот негодяй.

Мефистофель.

Чьи когти крепче, попытай;

Ты думаешь, не в силах я цепаться?

Сфинкс (ласково).

Останься здесь, но все ж сдается мне,

Отпразднуешь средь нас ты сам постыдно трусу,

Кой-что ты по душе найдешь в любой стране,

Но здесь тебе не все по вкусу.

Мефистофель.

Хоть сверху аппетитен ты на вид,

Но коготь твой внизу меня страшит.

Вот подожди, узнаешь ты там,

Что наши когти крепки тож.

С своим раздвоенным копытом

Средь нас ты места не найдешь,

Сирены (начинают пение вверху).

Мефистофель.

Что за дивный хор пернатый

Пеньем реку огласил?

Сфинкс.

Берегись! их рой проклятый

Многих сильных погубил.

Сирены.

Ах, в толпе чудовищ гадкой,

Что вам мило, что вам сладко?

К нам скорее! Песней дивной,

Заунывной, переливной

Усладят сирены вас.

Сфинкс

К нам спуститесь! За ветвями

Не видать нам лап с когтями,--

Лап, в которые как раз,

Вверясь вашей песне ложной,

Попадет неосторожный.

Сирены.

Дальше зависть, дальше зло!

Все восторги поднебесной

В хор один сольем прелестный!

Все, что чисто и светло,

Пусть звучит приветом встречным,

Вдохновенным и сердечным.

Мефистофель.

Новинка эта мне тошна!

Как будто с писком женской глотки

Сплелася дребезгом струна!

Но пусть не думают трещотки

Мне сердце тем очаровать, --

Оне лишь могут уши драть.

.

Про сердце что упоминать?

Пустой мешок из дрянной кожи

Твоей приличен разве роже!

Фауст (выступая вперед).

Как все причудливо! небесной красоты

В чудовищах самих я отблеск созерцаю.

Все блого мне сулит; чудес я новых чаю.

Где я? Чьи вижу я суровые черты?

(Указывая на сфинксов).

Эдипа эти вопрошали, (указывая на сирен)

А этих пенье слушал Одиссей, (на муравьев)

А те сокровища и клады собирали, (на грифов)

          Те их хранили зоркостью своей.

Мне силы новые дарует созерцанье

Величья образов, святынь воспоминанья.

Мефистофель.

А между тем, обнять готов ты их теперь,

Когда мы в поисках за милой, в это время

Брататься рады мы с чудовищами всеми.

Фауст (к сфинксам).

Скажите мне, вы, полу-жены,

Не видели ли вы когда-нибудь Елены?

Сфинксы.

Нет, мы до тех не дожили времен;

Из нас последний был Гераклом поражен;

Хирона про нее спроси; его удобно

Тебе найти; вплоть до зари

Он скачет здесь, - его смотри,

Он скажет про нее подробно.

Сирены.

К нам скорей! Когда, бывало,

Отдыхал Улисс у нас,

Разсказал он нам не мало;

Помним мы его рассказ,--

Помним мы рассказ тот чудный.

Лишь ко влаге изумрудной

Моря синяго спустись.

Сфинкс.

Нет, благородный муж, не вздумай им поддаться

Улисс себя веревками связал;

Советом нашим должен ты связаться.

Коль посчастливится с Хироном повстречаться,

Узнаешь все, про что тебе я обещал. (Фауст уходит).

Мефистофель.

Чьи крылья шелестят? Какие мчатся птицы?

Как быстро! Я едва ль их уследить бы мог.

Одна вслед за другой несутся вереницей.

По ним бы промах дал любой стрелок.

Сфинкс.

Как зимних бурь круговорот,

Могуч и грозен их полет,

Быстрее самых стрел Алкида,

Ты знаешь их? то Стимфалиды.

Веселым карканьем с дороги.

У них клюв ястреба и как у гуся ноги,

И потому они немного нам с родни.

Мефистофель.

Вот что-то там еще страшнее!

.

Бояться этого тебе совсем не след --

Болотной гидры из Лернеи

То голова, а туловища нет;

Но что тебя так безпокоит?

Ты видишь новый хор и побороть не в мочь

Ты любопытство? Что ж? Для нас не стоит

Так церемониться, - или спокойно прочь,

Снеси поклон всем личикам смазливым.

С народом Ламий похотливым

Знакомься до-сыта пока.

Их дерзкий лоб и наглые их губы

Сатирам козлоногим любы,

И потому им будет дорога

С копытами твоя нога.

.

Но как мне вновь прийти сюда?

Сфинкс.

Ты веселись в толпе покуда,

А мы - египетския чуда --

Стоим и будем впредь стоять всегда,

Считая лунные и солнечные годы;

Ни времени, ни сил природы

Мы не боимся никогда.

Так! Подобно пирамидам,

Мы живой народам суд.

Мор, война, потоп пройдут --

Не изменимся мы видом.

Является Пеней, окруженный ручьями и нимфами.

Пеней.

Шелести тростник игривый,

Песню пой, камыш густой;

Пусть шумит с плакучей ивой

Наш баюкая покой!

Что за трепет, что за громы

Гонят наши сны и дремы

Под игривою волной?

Фауст (подходя к реке).

Правда ль то? Иль сон прелестный?

В этой томной мгле древесной,

В этом царстве сонных нег

Шепчет голос человечий,

Трепет волн, как звуки речи,

Ветер легкий, будто смех.

Нимфы.

Ложись, отдохни

Усталой главою,

В приютной тени

И очи сомкни!

Мы светлой толпою

Тебя окружим

И лаской, и сказкой,

И легкою пляской

Фауст.

Нет, я не сплю! Пусть ярче, шире

В том сказочном, волшебном мире

И грудь и глаз упьются им!

Несутся призраки, как дым...

То сны, иль бред воспоминаний,--

Но знал я их; я был здесь раней.

Та ж тишина, и воды те же,

Струя во мгле кустарной свежей

Тихонько хочет проскользнуть,

Не плещет - шелестит чуть-чуть.

В один залив все струйки льются,

В нем столь привольно, столь светло,

Что так и хочешь окунуться!

В его прозрачное стекло

Глядится девственное тело

И дразнит прелестию глаз.

А вот, на берегу, несмело

Толпа красавиц собралась

Купаться; те идут со страхом,

И крик, и шум, и стон вокруг!

Как хороши оне! нет мочи

Отвесть хоть на мгновенье очи!

Но дальше мой стремится дух,

Желанием руководимый;

Мой дерзновенный взор проник.

Где, в глубине листвы таимый,

Сокрыт царицы дивный лик.

Чудо! Лебедь бепокрылый

С дивной мощью, с дивной силой

Вслед за лебедем плывет;

Как приветливо, спокойно,

Как прекрасно, гордо, стройно

Мчит их рой по лону вод!

Но один их всех ретивей,

Всех могучей, горделивей,

Грудь вперед, как парус белый,

Мчится гордо, вольно, смело,

Белым крыльем бьет и блещет

И к толпе девиц спешит.

Вслед за первым прочих стая

Бьет крылами, подплывая,

И девиц кругом теснит.

Девы жмутся друг ко другу.

Скрыться на берег с испугу,

Про царицу позабыв,

Все спешат наперерыв...

Нимфы.

Чу, прислушайтесь, сестрицы,

Ухо на землю склоня:

Издалёка всадник мчится,

Слышен дальний топ коня.

Кто скачет к нам во тьме полночной

И что за весть с собой несет?

Фауст.

Я слышу, конь несется мощный

И горы под собой трясет.

Ужель сбылось мое желанье?

О чудеса сверх ожиданья!

Несется всадник чрез овраги,

На ослепительно белеющем коне.

О, что со мной? Сдается мне,

Что я великого Филиры встретил сына.

Стой, стой, Хирон! На миг единый!

Хирон.

Кто ты? и что тебе?

Фауст.

Остановись!

Хирон.

Я не могу стоять.

Фауст.

Возьми меня с собою.

Хирон.

Так на спину ко мне садись;

Куда тебе итти? Вот мы перед рекою,

Коль хочешь ты, тебя могу я перенесть.

Фауст.

Я всюду за тобой; благодарю за честь!

На век тебе моя признательность за это,

Великий муж и мудрый педагог,

Который воспитать героев стольких мог.--

Круг Аргонавтов, древностью воспетый.

Родивший баснословья пышный цвет.

Хирон.

Про воспитанье нам упоминать не след,

Хоть Ментором была сама Паллада,

Герои кончили все так, что я б желал,

Что лучше б их совсем воспитывать не надо.

Фауст.

Ты врач, которому талант целенья дан;

Тебе целебные растенья все известны,

Все травы и цветы, и всякий вид древесный;

Болезни ты целишь, ты боль смягчаешь ран,

Блюститель крепости - духовной и телесной!

Позволь обнять тебя.

Хирон.

Когда герой недужный

Страдает предо мной - познанье в травах нужно.

Но свой целебный дар теперь я отдал сам

Знахаркам и попам.

Фауст.

О, славный муж! велик он истинно душою!

Как в скромности своей от чести с похвалою

Всегда он хочет ускользнуть,

Как будто бы ему есть равный кто-нибудь!

Хирон.

Так лесть твоя тонка, что проведет

И властелина и народ.

Фауст.

Тогда, прости, тебя спрошу я,--

И благороднейшим в деяньях соревнуя,

Ты прожил жизнь, как полубог.

Скажи ты мне, - в семье геройской той

Изяществом кто выделялся вящим?

Хирон.

Меж Аргонавтов в их кругу блестящем

Был славен на свой лад любой

Способностью, какой в других недоставало,

Так Диоскуров, например, чета сияла

Могучей свежестью и юной красотой;

Где быстрота была или решимость надо,

Там отличались Бореады.

Совета даром одарен

И женщинам приятен был Язон.

Орфей был славен во всем мире

Приятной нежностью и в пеньи и на лире;

Линцей по зренья остроте

Известен был, и днем и в мраке ночи

Священный свой корабль руководя везде;

Все дружною семьей трудилися в беде.

Фауст.

О Геркулесе помнишь ты, конечно?

Хирон.

Не возбуждай ты мой восторг сердечный!

Ни разу не видал я Феба,

Не знаю я, каков Арей, каков Гермес,

Но сам я видел чудо из чудес,

Любимейшого сына неба!

В нем царская струилась кровь;

Дарами духа он был одарен богато;

Рабом судьба его поработила брату

И женщины рабом - любовь.

Нет, Гея не родит мужей его прелестней,

И Геба на Олимп достойней не взнесет!

Про красоту его напрасны песни,

Напрасно лик его резец возсоздает.

Фауст.

Вотще терзаются художники творя;

Подобное ничто не воплотить в статую!

Но о красивейшем мужчине говоря,

Из женщин ты сочтешь красивейшей какую?

Хирон.

Что женщин красота? Она

Из женщин только ту по праву похвалю я,

Которая вся - жизнь, вся пламени полна

И, хоть сама себе она довлеет,

Но в мире ей ничто противиться не смеет;

Елена, например, которую я нес.

Фауст.

Елену нес ты? О, с ума сойду я,

Она сидела, где сижу я?

Хирон.

И так хваталася за прядь моих волос,

Как ты теперь.

Фауст.

О, я теряю разум!

Молю тебя, утешь меня рассказом.

Она стремление единое мое!

Скажи мне, о скажи, куда ты нес ее?

Хирон.

На твой вопрос отвечу без усилий.

От похитителей ее тогда отбили,

И братья - Диоскуры, побеждать

Привыкшие, ушли, - не в силах удержаться

Чтоб за врагом вослед не гнаться, --

И поручили мне ее сопровождать.

Они назад отправились сражаться;

Я ж переправился через болото в брод:

И на спине моей, играя мокрой гривой,

Она сидела здесь, воздушна и легка,

И так мила и так игрива,

И так юна, - отрада старика.

Фауст.

Семь лет ей было.

Хирон.

О, филологов счисленье

Тебя, как их самих, введет лишь в заблужденье.

Нет, возраста для женщин мифа нет!

Не существует им ни старости, ни лет.

Не связан властью времени поэт.

Фауст.

Так, время их своей не связывает властью!

Вне времени ее нашел Ахилл.

О, счастье редкое! Достигнуть счастья

На перекор судьбе! Один желанья пыл

Не может ли в нее вдохнуть дыханье?

Она предвечное созданье,

Равна богам - в величьи так нежна,

Всех прелестей и всех желаний превосходней!

Ты видел некогда ее, а я сегодня.

Весь разум мой, все существо мое

Охвачено одной лишь ею.

Я рад разстаться с жизнию моею,

Когда бы не питал надежд найти ее.

Хирон.

Мой чужестранец, ты охвачен страстью

По-человечески; влечение твое

Для нас безумие; по счастью

Имею я обычай в эту ночь

Увидеть Манто - Эскулапа дочь,--

Которая неслышимой мольбою

Без устали сидит и просит у отца,

Чтоб не дал бог врачам погибнуть до конца

И сжалился над их всегдашней слепотою.

Она милей мне всех Сивилл,

И не кривляясь, и по мере сил

Готова пользовать безумцев, чем случится,--

Она же и тебе поможет исцелиться.

Фауст.

Быть жалким, как другие, не хочу!

Хирон.

Не брезгуй, припади к целебному ключу

Скорей! Вот мы на месте разом.

Фауст.

Куда меня привез ты? в тьме полночной

Чрез реки и поля куда мы мчим?

Хирон.

Здесь с Грецией когда-то дрался Рим;

Налево нас Пеней, Олимп направо мощный.

Здесь царство мощное разсыпалося во прах,

Сражался Цезарь здесь, и пал гражданства стяг.

В том месте памятном, сейчас ты видишь прямо,

Колонны вечные негибнущого храма.

Манто.

Чу! Под ударами копыт

Ступень священная звенит:

Подходят к храму полубоги.

Хирон.

Все так, теперь глаза открой.

Манто.

Здорово! Вижу я, ты снова предо мной.

Хирон.

А дом - святилище стоит как прежде твой?

Манто.

А ты попрежнему без устали в дороге?

Хирон.

А ты попрежнему, покуда я кружу,

Манто.

Я неподвижно здесь сижу,

А время вкруг меня кружится.

А этот?

Хирон.

Бешеная ночь

Его к тебе несет неистовым потоком.

Елену поврежденным оком,

Елену видел он, добыть Елену ждет,

Но где и как сыскать, не знает,

И жаждет асклепических забот.

Манто (к Фаусту).

Мне мил, кто невозможного желает! (Хирон уже далеко).

Иди, безумный, счастие с тобой.

Вот темный путь в обитель Персефоны,

У ног Олимпа, под землей,

Вот он, чернея пред тобой,

Лепечет шепотом привет свой запрещенный.

Сюда когда-то мной был проведен Орфей;

Им пользуйся и ты, - вперед! смелей!

Сирены.

Сестры! В тенистые волны

Дружной бросимся толпой,

Оглашая брег безмолвный

Нашей песней круговой.,

Без воды нет счастья нам!

Сестры, сестры! В дружном хоре

Поплывем скорее в море,

То-то радость будет там! (Землетрясение).

                    Вал назад, запенясь, мчится;

Из русла он прочь стремится;

Дно растет, земля дрожит,

Из-под камней дым валит.

Сестры, прочь! скорее прочь!

С чудом спорить нам не в мочь!

Прочь! помчимся в дружном рое

На веселье на морское;

Тихим шелестом трепещет,

Там ясней и ярче блещет

И на нас росою плещет

Светлорогая луна.

Все там жизнь и все свобода

Не спугнет оттоль нас гром;

Сестры! в пенистые воды

С места страшного уйдем!

Сейсмос (ворочаясь под землею).

Только с силой я сберуся,

Только раз еще упруся,

Плечи сдвину, поднимуся --

И уступит все тотчас.

Сфинксы.

Что за чудище такое

Копошится под землею

И грохочет, и клокочет,

И подняться кверху хочет,

Все ж мы с места не сойдем,

Хоть поставь весь мир вверх дном!

Громче слышатся удары,

Чудо кверху поднялось;

Так силач седой и старый

Посреди морей Делос,--

Чтоб скиталице в кручине

Дать приют, - воздвиг в пучине.

Он, в наплыве бурных сил,

Снизу землю надавил

И тотчас, с Атлантом схожий,

Гору вверх из волн поднял.

И где валу было ложе,--

Громоздятся груды скал.

Так колосс - кариатида,

Скал поднявший пирамиду,

Всю долину пополам

Перерезал здесь и там.

Но под тяжестью такою

Дальше он не в силах встать.

Нас ему не испугать.

Сейсмос.

Да, эту гору поднял я один,

И это сами вы сказали.

Не будь меня, блистал бы свет едва ли

Красой холмов и прелестью долин!

Не будь меня, тогда бы эти горы

Пленяли разве ваши взоры?

Блистали ль бы оне в пленительной красе.--

Когда б не я их поднял все?

Там, в царстве ночи и хаоса

Ребенком ими я еще играл

И, будто мячики, я Пелион и Оссу

С Титанами нагромождал.

Тогда исполненные юношеским жаром,

Мы, в увлечении борьбой,

Могучим на Парнасс набросили ударом

Вершину новую, - и в шапке он двойной.

И обитает златокудрый Аполлон.

Сам громовержец Зевс, Олимпа грозный житель,

На троне до небес лишь мною вознесен.

И ныне этих гор причудливую груду

Из под земли воздвигнул тоже я,

Чтоб жизнь на ней цвела и ширилась повсюду,

И новых жителей размножилась семья!

Сфинксы.

Не гляди мы в эту пору,

Старой мы сочли бы гору,

Что явилася сейчас

На глазах почти у нас.

Лесом темным и дремучим

Поросла она по кручам;

Но, - случись что хочешь с ним,--

Сфинкс ничем неколебим!

Грифы.

В слитках злато, в блестках злато

Всюду сыплется богато --

Собирай его скорей!

Хор муравьев.

Гору титан воздвиг

Мощной рукой,

Туда взберемтесь в миг

Мы цепкой толпой;

В ней злата не мало;

Его надо взять,

Во чтоб то ни стало,

Его отыскать!

Во все заветные

Углы спуститься,

Взять чуть заметные

Злата крупицы...

Братья усердно

И дружно вперед!

Злато, наверно,

Нам попадет!

Грифы.

Сохранит наш зоркий глаз,

Все, что вы оберете, свято

Сторожится все у нас.

Пигмей.

Как, откуда мы родились,

Мы и сами не поймем;

Но откуда б не явились,

Важно то, что мы живем;

Наше племя может скоро

Находить себе приют;

Чуть колосс воздвигнул гору,

А Пигмей уж тут, как тут!

Он с своей подругой нежной

Заведет себе семью;

Также мирно, безмятежно,

Может быть, жилось в раю!

Заживем на воле рока,

Веселясь своей судьбой,

От заката до востока

Дактили.

Чуть явилися пигмеи

На горе, - тотчас скорее

Тут как тут мы им во след, --

Меньше их, но их портрет.

Старшие пигмеи.

Спешите смело

Места занять!

Дружно за дело

Беритесь опять!

Еще пока

Все спит в покое,

Старайтесь к бою

Собрать войска

И куйте стрелы,--

Скорей за дело!

Ты, муравьев

Рой быстроногий,

Сталь нам готовь!

Малютки, вас!

Слабы вы к бою,

Дружной толпою

Дров про запас

Набрать спешите,

Огни зажгите

И запасите

Угли для нас.

Генералиссимус.

Берите смело

Латы и стрелы!

Дружным оплотом

Станем к болотам,

Чтобы сразиться

Там, где гнездится

Высокомерный

Цаплей безмерный

Род изуверный.

Станем же в бой,--

В форме парадной,

Один, как другой!

Муравьи и дактили.

О, кто бы нас спас!

Из нашей стали

Они сковали

Цепи для нас!

Но ныне не время

За волю сражаться,

Умей нести бремя,

Умей покоряться!

Ивиковы журавли.

Смертный крик и смертный лепет.

Боязливый крыльев трепет,

Крики брани, плач и стон

К нам летят со всех сторон.

Цапли бедные побиты,

Воды кровью их покрыты,

Их пернатая краса

Перья их пигмей втыкает

Горделиво в волоса.

Вы ж, погубленных друзья,

Все озера и моря

Вереницей облетайте,

Всех к отмщенью призывайте.

Вам, пигмеям, навсегда

Месть до гроба и вражда! (разлетаются).

Мефистофель (на равнине).

Там, дома с ведьмами в ладу я был вполне.

А здесь все не по сердцу мне.

Родимая знакома сторона мне,

Как дома в северной гуляю я земле;

Там Ильза бодрствует на камне;

Там Генрих на своей гнездится век скале;

И Шнархер там давно и Эленд знаешь;

И все, что есть, - живет там целые века;

И голову сломать готов наверняка,

Вот, например, иду, казалось, по равнине,

Как вдруг гора в минуту поднялась

Меж Сфинксами и мной и разлучила нас,

И отыскать их вновь я затрудняюсь ныне;

Но есть и здесь где погулять. Вон там

Огни блестят, - роман как раз мне навернется;

Чу, - вот красоток рой, плутовок милых вьется,

Попробую, и волю дам рукам,

Авось, красотка попадется!

Ламии (увлекая Мефистофеля за собою).

Скорей, скорей,

Сестры спешите

И чужестранца

В воздушном танце

Обворожите

Лаской своей!

И поднимите

Его на смех;

Плотоугодник

И греховодник,

Пускай за грех

Платится старый!

Пусть хромоногий

Любовник убогий

С копытом своим

Вслед нас ковыляет

И нас догоняет,

А мы убежим.

Мефистофель.

Проклятое бабье! Лишь только недостало,

Чтоб одурачить так меня!

С Адама вплоть до нынешняго дня,

Я старше стал, но не умней нимало.

Я знаю сам, что все в них фальшь и ложь.

Корсет на талии, в румянах лица;

На нет сведется все, чуть ближе подойдешь,

Едва дотронешься, все тотчас развалится.

Порой в серьез, порою в шутку,

Под их как раз запляшешь дудку.

Ламии (останавливаясь).

Стой, на него столбняк напал,

Держи, чтоб он не убежал!

Мефистофель.

Боюсь поверить я глазам...

Смелее! Будем ближе к цели.

Коль то не ведьмы в самом деле,

Не будет чертом дьявол сам!

Ламии.

Сестры, сестры! пред героем

Мчитесь роем, вейтесь роем!

Может быть одной из нас

И пленится он сейчас.

Мефистофель.

Хоть среди такого мрака

Плохо вижу я, - однако

Я готов сказать, - оне,

Эмпуза (протискиваясь).

Хоть на вас я не похожа,

Но меня возьмите тоже.

Ламии.

Нет, ты нам не ко двору

Только портишь всю игру.

Эмпуза (к Мефистофелю).

Ослоногая Эмпуза

Шлет тебе поклон; сродни

Мне копыто; искони

Нас родства связуют узы.

Мефистофель.

Вот не думал никогда я,

Что найдется здесь родня;

Но от Гарда в каждом крае

Всюду братья у меня,

Эмпуза.

Я в уменьи превращаться

Нынче голову осла

В честь тебя я, кум, взяла.

Ламии.

Брось чудовище! трепещет

Всяк пред ней; в ней смерть и яд.

Что цветет, живет и блещет,--

Все мертвит Эмпузы взгляд.

Мефистофель.

Эти милые творенья

Тоже будят подозренья

От цветущих щечек-роз

Также жди метаморфоз.

Ламии.

Попытай! потом разсудишь.

Ну, решись и счастлив будешь;

Все красотки - первый сорт!

Что же медлишь ты такое,

Иль своею красотою

Упоен? Не в меру горд!

Вот он к нам подходит с лаской,

Прочь, долой скорее маски,

Мефистофель.

Ты, кажется, красивей всех... (хватает)

          Беда моя! Какая рожа!

А та не лучше ль? Эта тоже...

Ламии.

Доволен будь! не стоишь ты и тех.

Мефистофель.

Погнался было я за маленькой; плутовка

Из рук так выскочила ловко,

Скользит и вьется, как змея.

А вот высокую поймать сумею ль я?

Тьфу, что за жердь, как яблок голова!

А вот за этой полновесной

Толстушкой погонюсь прелестной;

Но лишь ее схвачу едва --

Опять урод! Ни к чорту не годится.

По совести сказать я б мог:

Уж ваш прославленный восток!

Нашли вы, господа, чем похвалиться!

Ламии.

Крылами черными тесните, --

Пускай отвыкнет от проказ!

Сбирайся, вей, терзай и мучай,

И мышью обернись летучей;

Пусть помнит долго он об нас.

Мефистофель (отряхиваясь).

Нет, снова я скажу, что я не стал умней.

Простак на севере, простак и здесь, ей-ей!

Здесь, как на севере, все призраки уроды,

Нет у поэтов смысла, у народа

И все один лишь маскарад,

Везде ломанье их одно и то же:

Под маской красотой неведомой прельстят,

Взглянуть поближе - рожа рожей.

И пусть бы был обман, я сам обману рад,

И обмануть себя я дам по доброй воле,

Лишь только б длился он хоть на минутку доле!

(Блуждая между скалами.)

Давно ли этот дом просторен был и пуст?

Тропинка здесь была, теперь здесь вырос куст.

И отовсюду громоздятся скалы!

Теперь своих друзей я сфинксов не найду,

Да и дорогу здесь не отыщу я скоро;

Себе не верю я и впрямь с ума сойду;

В одну лишь ночь поднять такую гору!

Я полагать готов, что греческий народ

И Брокены с собой на шабаш свой несет.

Орей (с природной скалы).

Иди сюда! Прочна моя гора

И будто мироздание стара.

Почти ее; она семьи почтенной --

Из отдаленных Пиндовых ветвей,

И я на ней стою давно и неизменно;

С тех самых пор, когда ко мне бежал Помпей.

А та гора - игра воображенья,

И с криком петуха со света пропадет:

Так ложный слух порой пройдет

Мефистофель.

Привет тебе, почтенный старичок,

В твоей дубовой старой куще!

Но мне и здесь темно, в лесу ж твоем тем пуще,

И без луны найти я путь едва ль бы мог;

Но вижу я меж чащи темной

Какой-то огонек скользит струею скромной,

Кто это может быть такой?

Ба, то Гомункул мой сияет;

Откуда ты, приятель дорогой?

Гомункул.

Из края в край меня судьбина посылает.

Мне вечно хочется, чтоб лопнуло стекло:

Родиться в мир хочу, сгораю с нетерпенья,

А все, что видел я до этого мгновенья,

Увы, ничто не помогло!

За то скажу я по секрету:

Два мудреца здесь странствуют по свету,

И мудрые меж них все сыплются слова:

Вот и хотелось мне б от них не отлучаться.

Весь мир понять они хотят, как дважды два,

И, может быть, от них я мог бы научиться,

Где безопаснее всего на свет родиться.

Мефистофель.

Родиться хочешь ты, так сам собой родись!

А то где привиденья чуть случись,--

Там и философ нужен для порядка,

Чтоб сотней умники за ними развелись.

На все мудреное ведь чернь куда как падка;

Знать хочешь истину, - сомненьям научись,

Родиться хочешь ты, так сам собой родись.

Гомункул.

Нет, мудреца совет помочь мне может много.

Мефистофель.

Ну, так проваливай! Нам разная дорога.

(Расходятся).

Анаксагор (Фалесу).

Еще для твоего что нужно убежденья?

Фалес.

Волну склоняет ветра дуновенье,

Но твердо устоит она перед скалой.

Анаксагор.

Воздвигнут этот кряж могуществом огня.

Фалес.

Но влагою одной вселенная живится.

Гомунукл.

Почтенные! с собой возьмите вы меня,

Чему нибудь у вас хочу я научиться.

Анаксагор.

Фалес! Видал ли ты, чтоб сразу влаги сила

Такую гору вот воздвигнула из ила?

Фалес.

В своем произрастании живом

Ни дней, ни лет считать не учится природа:

Прекрасное она свершает в веки, в годы;

Насилия ж не ведает в большом.

Анаксагор.

Но здесь случилось так! Плутона встало пламя

И вихри буйные Эоловы нашли,

И новая гора возстала меж горами.

Фалес.

Но что же видно из того?

Здесь есть гора и больше ничего;

Лишь время мы в таком теряем преньи,

И истощаем слушавших терпенье.

Анаксагор.

Лишь поднялась гора, - возникли с нею в миг

И жителей в её ущельях миллионы:

Пигмеи, Муравьи, и Мирмидоны,

И Дактили, и тысячи других. (К Гомункулу).

К великому с рожденья не стремясь,

Ты ограничен был и мелок по природе.

Но власти хочешь ли? Я молвлю - будешь князь

Ты в многочисленном моем народе.

Гомункул.

Что скажет мой Фалес?

Фалес.

Тебе, коль ты желаешь,

Такой совет на это дам:

Между великими великим станешь сам.

Смотри! Твоим Пигмеям тучей

Уж угрожают журавли;

На них они войной пошли,

И завязался бой кипучий.

Своими клювами, когтями

Они Пигмеев бьют толпами,

И есть за что! Напал Пигмей,

В преступной дерзости своей,

И умертвил народ спокойный --

Всех безоружных цапель; вот

Друзей убитых рой идет

К убийцам с карою достойной,--

Отмстить им за друзей своих

И обагриться кровью их.

Где у малюток щит и шпага?

Где их хваленая отвага?

Где Дактили и Муравьи?

Анаксагор (помолчав, торжественно).

До сей поры с мольбой взывал я к преисподней,

Но к небесам горе взываю я сегодня.

Ты вечно юная, ты вечно ясная,

Неба и ночи царица прекрасная,

Ты в трех видах неизменная,

Ты в трех названьях почтенная,

Луна, Геката и Диана

Народ мой сохрани в беде нежданной!

Ты мягкосердная, ты кротконравная,

Образом тихая, силою славная,

Силу яви ты несчастным могучую,

Скройся за темною, темною тучею.

Что вижу я?

Услышана мольба моя?

Иль голос мой

Природы всей нарушил строй?

Что миг, то ближе, больше он,--

Как он блестит! не сносят очи!

Багровый блеск во мраке ночи!

Стой! пламенный, грозный круг,

Ты целый мир разрушишь вдруг!

Так правду говорит нам древнее сказанье,

Что на фессальских жен призыв,

Свой путь обычный уклонив,

Слетала к низу ты, покорна заклинанью?

Вот мглой оделся светлый щит,

Но ближе, ближе все слетает,

И будто молния блестит,

И очи робкия пугает

Его зловещий яркий блеск....

Но что за гром! какой ужасный треск

И вой, как ветер завывает!

Богиня! пред тобой во прахе я,

Простите, то вина моя!... (падает ниц).

Фалес.

Что виделось, что слышалось ему?

Но все ж я ничего подобного не вижу,

Знать, уж теперь безумный час такой,

И к нам луна ничуть не ближе,

И, будто прежде, льет нам луч неясный свой.

Гомункул.

Взгляни-ка, что с горою стало!

У ней был круглый верх, теперь она остра.

Я видел, как с луны гора

На верх её сейчас упала

И воинов всех раздавила вдруг,

Не разобрав, кто враг, кто друг;

Но все ж ничуть я б не был прочь,

Почтить чудесную ту силу,

Что гору ту соорудила

В одну единственную ночь.

Фалес.

Все это, милый мой, мечтание пустое.

Туда им и дорога! Ты счастлив,

Что не откликнулся на глупый их призыв --

Над ними царствовать. Но торжество морское

Чудесному там рады ведь всегда,

Мефистофель.

На скалы лепишься, на горы залезаешь,

За корни, то и глядь, ногами задеваешь!

На милом Гарце хоть всегда

Ты запахом свой нос ласкаешь серным;

Тот запах мне родной; а в этом крае скверном

Мне кажется, нет серы и следа.

Желал бы я спросить у здешних чертенят,

Чем греки отопляют ад?

Дриада.

Ты, можешь быть, благовоспитан дома,

Но здесь тебе совсем приличье незнакомо:

Чем все о родине любезной тосковать,

Ты б мог святым дубам почтение воздать.

Мефистофель.

Уж это так всегда ведется:

Известно, рай там, где нас нет.

Но молви мне, что там за свет

Дриада.

То Форкиады; ты боишься?

Заговори-ка с ними, коль решишься.

Мефистофель.

А почему б не так? Стою я в удивленьи,

Сознаться должен я, как я не горд,

Таких чудовищ я не видывал; сам чорт

Увы, не выдержит сравненья!

Ну право, смертный грех любой

Есть чудо красоты пред тройкою такой!

В аду у нас, у северян, поверьте,

Едва ль их на порог к себе пустили б черти.

Недаром, знать, край милый тот

Отчизной красоты у северян слывет!

Они шушукаются что-то меж собою

Со свистом - ну, точь в точь, нетопыри.

Форкиады.

Дай глаз, сестрица, посмотри,

Что шевелится там такое?

.

Почтенные! прошу у вас я позволенья.

Приблизившись, принять от вас благословенье.

Но родственник я вам - из дальняго родства,

Видал я древности почтенной божества

Приветствовал и Опса я и Рею,

Являлись Парки мне; являлся сам Хабс,

Вчера иль за-вчера мне видеть их пришлось,

Но с вами их сравнить я не могу - не смею.

Пред вами от восторга я немею;

Но то безмолвие есть чувства слабый знак.

Форкиады.

А этот дух, сдается, не дурак.

Мефистофель.

Как не воспели вас поэты?

Скажите, как могло случиться даже это?

Скажите, как вас проглядеть могли

Ваятели, что часто через меру

Ваяли всех богинь, - Афину и Венеру?

Одна из Форкиад.

И об известности совсем не помышляли.

Мефистофель.

Ну, разумеется! От света вы бежали,

И потому никто не видел вас;

Но место ваше там, где бойко жизнь велась,

Где красота была царицей мира,

Где властвовал резец ваятеля и лира,

Где каждый день и каждый час

Художник оживлял лик мраморный кумира

Где все...

Форкиады.

Не искушай и убирайся прочь!

Что если б мы о том и больше знали'

Ночь породила нас, и родственна нам ночь,

И мы бы ужились вне нас самих едва ли.

Мефистофель.

Такой беде помочь могу я без труда.

Другому образ ваш явить вы поручите.

Вы зуб один и глаз один храните.

Коль будет в два таких священных аттрибута

Вся ваша тройственность таинственно сомкнута.

А третий аттрибут

Уступите вы мне на несколько минут.

Первая Форкиада.

Решиться ли? Как, сестры, ваше мненье?

Другия Форкиады.

Да, только без зубов, без зренья!

Мефистофель.

Но лучшого тогда лишите вы ваш лик!

Как вашей красоты подобием я буду?

Первая Форкиада.

Сперва закрой свой глаз, потом свой выставь клык

И будешь так похож на нас, что просто чудо!

Мефистофель.

О, это честь большая мне!

Форкиады.

Вот так! и ты похож вполне.

Мефистофель.

Вот с глазом я одним, вот я с клыком открытым, --

Любимый сын Хаоса, - чадо тьмы!

Форкиады.

Хаоса дочери без всяких споров мы.

Мефистофель.

Но назовут меня- о стыд! гермафродитом!

Форкиады.

Ах, в новой тройственности, сестры, как нам любо:

Два глаза есть теперь у нас, и есть два зуба.

Мефистофель.

Я ж буду облик свой старательно скрывать;

А то чертей в аду я стану им пугать.

БУХТА ЭГЕЙСКОГО МОРЯ.

Луна сияет в зените.

Сирены.

Дева ночи! ты, кого

Низводило с небосклона!

Ярко нам сияй во мгле,

Луч свой тихий благосклонно

На трепещущем стекле

Волн лазурных разсыпая

И приветно озаряя

Шумный праздник наш морской!

Тьмы царица золотая,

Тронься нашею мольбой!

Нереиды и Тритоны.

Что за звуки, что за пенье

И вблизи и в отдаленьи

Разлилось по лону вод?

Бурь боясь, в морской пучине

Скрылись мы; но кверху ныне

Песни сладость нас зовет.

Посмотрите, на веселье

Мы надели ожерелья,

И кораллы, и алмаз

Лишь для вас мы их достали

В глубине седой морей;

Так вы нас очаровали

Чудной песнею своей!

Сирены.

Знаем мы, легки и гибки

Золотые плещут рыбки

В глубине седой морей,

А теперь мы вас узнали.

И сказать бы вам желали,

Что тех рыбок вы важней.

Нереиды и Тритоны.

Мы еще не выплывали,

А уж это верно знали;

Братья, сестры! В путь скорей!

В путь скорей сбирайтесь все вы,

Чтоб сказали моря девы,

Что тех рыбок мы важней! (Уезжают).

.

Их уж нет, они вдали,

В Самофракию ушли.

Пусть сопутствуют зефиры

Милым доблестным пловцам!

Боги чудные, - Кабиры --

Царствуют издавна там:

Сами к жизни возникают

И самих себя не знают.

Ты ж, луна! на тихий вал

Сыпли щедро луч свой милый,

Чтобы дольше ночь царила,

Чтобы день нас не прогнал.

Фалес
(на берегу с Гомункулом).

К Нерею, милый мой, тебя я поведу;

И чтоб его сыскать, с тобой пришли сюда мы.

Невдалеке он здесь живет; но на беду,

Старик он преупрямый!

На человека, на людской весь род

Он вечно злобствует и вечно всех клянет.

И он поэтому у всякого в почтеньи,

Да и когда охота есть, готов

Он от души помочь в беде иль затрудненьи.

Гомункул.

Попробуем, авось удастся что-нибудь!

Лишь только б не пришлось стеклом моим рискнуть?

Нерей.

Что слышу! До меня чей голос долетает?

Как злоба у меня на сердце закипает!

О род людской! Тебе ли равным быть богам,

Коль на себя похож никак не станешь сам?

Мне надо б почивать в божественном покое,

Но жалко мне людей становится всегда;

А поглядишь, что сделал я такое,--

Тревожиться не стоило труда.

Фалес.

Но за твоим советом, старец моря,

В минуту трудную мы все к тебе спешим;

Вот этот пламень с обликом людским

К тебе несет свою беду и горе.

Нерей.

Совет! Когда ж людям пригоден был совет?

Их за живое не задело.

Неисправим и своенравен свет.

Не я ль отечески молил остерегаться

Париса в день, как он Елену похищал?

Тогда на берегу пришлось нам повстречаться,

Все, что провидел я, я все ему сказал:

Пожара зарево, сраженье, ток кровавый.

Развалины и кровь, огонь и смерть, и страх;

Последний Трои день, своей ужасной славой

Безсмертный, будто памятник, в веках

Но, мне не верит он, он предостереженье

Считает шуткою - и гибнет Илион,

И птицам Пинда на съеденье

Сам бездыханный брошен он.

Не я ль пророчил Одиссею

Циклопа бешенство и хитрую Цирцею?

Но легкомысленному смертному уму

Поможет ли предвестие судьбины?

С трудом избегнувши пучины,

Фалес.

Ты, как мудрец, обижен в самом деле,

Но сделай нам добро, как делать ты привык.

Ведь благодарности, ты знаешь, золотник

Пудов неблагодарности тяжеле.

Не с малой мы к тебе пришли мольбой:

Родиться хочет в свет малютка-спутник мой.

Нерей.

Зачем мне отравить хотите праздник редкий

Докучной просьбою своей?

Сегодня все ко мне сберутся детки?

Дориды, грации морей;

Ни на земле у вас, ни в вышине небесной

Не отыскать нигде семьи такой прелестной.

Когда резвиться вздумают оне,

Иль Посейдона оседлают коней,

Иль мчатся на морском чудовище-драконе, --

Волной рожденные и сродные волне,--

Их пена тяжелей сама, сдается мне.

Но с колесницей перламутровой своею,

Их всех прекраснее, всех лучше Галатея.

Уже забыта миром ныне,

И Галатее храм богини

И колесница отдана;

Ей молится народ, ей шлются поклоненья.

Оставьте же меня! Любви душа полна;

Нет злобных слов в устах в блаженное мгновенье.

Уйдите! Вам Протей все может рассказать,

Как надо облик свой менять! (Уходит к морю.)

Фалес.

Удачи нет на этот раз!

Когда Протея нам найти случится,

От нас он скроется сейчас.

А от речей его любой смутится.

Что делать! Кто нам даст совет?

А все же попытаться след! (Уходят).

Сирены (вверху, на скалах).

Что белеет в темной мгле?

Будто парус белоснежный

На далеком корабле!

Моря ль синяго девицы

Расплескались по волнам?

Ниже надо нам спуститься,

Чтоб их пенье слышать нам.

Нереиды и Тритоны.

Щит святой из черепахи

Мы несем вам, братья; в страхе

Все склонитесь перед ним!

Мы несем вам дар великий,--

То богов могучих лики,

Пойте ж гимн согласный им!

Сирены.

Малый на взгляд,

Силой богат,

Тех, кто в волнах погибает,

Лик ваш хранит и спасает!

.

Мы к богам несли моленье,

Чтоб спокоен праздник был,

И, покорен их веленью,

Посейдон у них почил.

Сирены.

Мы к вам взываем с смиренной мольбой!

В буре, в грозе, над пучиной морской,

Непобедимою силой своей,

Часто от нас вы храните людей.

Нереиды и Тритоны.

Трех богов мы к вам примчали,

Хоть четвертого звали.

Говорит он: бог с умом

Я один между ними всеми.

Сирены.

Божество над божеством,--

Возрастая существом

Пусть смеется! В то же время

Чтить нам след их горячо

Нереиды и Тритоны.

Семь их было все ж однако.

Сирены.

Где ж осталось три еще?

Нереиды и Тритоны.

Мы не знаем! Сонм другой

Не Олимп ли обитает?

Есть на западе восьмой,

Но его никто не знает:

Благосклонен и велик,

Не вполне лишь он возник.

Ни с чем в вселенной несравнимые,

Все дале ширясь в возрастании,

Они, в томительном желании,

Хотят обнять недостижимое-

Сирены.

Привыкли мы по старине

Всему, где бог дарит, - луне

Иль солнцу, - поклоняться с честию.

Нереиды и Тритоны.

Деянье славы совершенно --

Есть пища для молвы.

Сирены.

Героев древних славных дней

Затмили славой мы своей;

Герои те давно-давно

Златое добыли руно,--

Нашли Кабиров вы.

Хор.

Герои добыли руно,

Нашли Кабиров вы!

Гомункул.

Я вижу истукан, - стоит он столб столбом,

Ни дать ни взять горшок запечный;

А, между тем, пред ним колотит в землю лбом

Премудрый с верою сердечной.

Фалес.

Так у людей бывает постоянно,

Всегда монеты ценны по чекану.

Протей

Как говорят старинные поэты:

Тем более почета, чем чудней.

Фалес.

Где ты, Протей?

Протей
(ныряя и появляясь здесь и там).

Я здесь! Я здесь!

Фалес.

Оставь кривлянье это!

Пред старым другом что за спесь!

Кричишь издалека, а близко ты.

Протей.

Прощай.

Фалес (тихо Гомункулу).

Он близко к нам - светлей блистай;

Он любопытен будто рыба,

И живо подойдет, увидевши что-либо,

Что ярко блещет и светло.

Гомункул.

Во весь мой свет блистать начну с охотой,

Лишь бы не лопнуло стекло.

.

Что это блещет здесь?

Фалес (закрывая Гомункула).

                                                  Вот то-то!

Но коль на чудо хочешь ты взглянуть,

И образы менять тебе не трудно, --

Ты человеком, нам подобным, будь;

Явись же к нам! Разгадку тайны чудной

Подобным лишь могу я показать.

Протей (являясь в виде человека).

Ну, хорошо, проказник ты известный.

Фалес.

Ведь любо и тебе свой вид переменить.

(Открывает Гомункула).

Протей.

Светящий карлик! Вот чудесно!

Фалес.

Он с просьбою большой к тебе,

Как понял я его кручину,--

Его создать на половину

Угодно было лишь судьбе;

За-то телесных капли нет.

Пропал бы он совсем, когда б не выручало

Его стекло - и вот на свет

Ему теперь родиться след.

Протей.

Как девы сын, который тем чуден,

Что существует прежде, чем рожден!

Фалес.

Еще одним несчастен он:

Я полагаю в нем гермафродита.

Протей.

Тем лучше это! В пол любой

Ему вступление открыто;

И трудности в том нет большой,

Лишь пусть он с моря начинает!

Рождается сперва там мелюзга

И меньших братьев пожирает,

Потом растет и множится, пока

Дальнейших совершенств она не достигает.

Гомункул.

В благоуханье сладком.

Протей.

Сюда спеши скорее мой дружок,

И ты войдешь во вкус порядком;

А дале, на косе песчаной

Насыщен воздух весь прохладой несказанной...

Спустись сюда, к ласкающей волне,

Мы там увидим шествие морское;

Оно уж близко... Ну, за мной!

Фалес.

И я с тобою.

Гомункул.

Вот сходбище духов, чудесное втройне.

Родосские Тельхины
с трезубцем Нептуна подплывают на морских конях и драконах.

Хор.

Мы ковали булатный трезубец Нептуна,

Усмиряющий дикия волны морей;

Чуть метнет Олимпиец с Олимпа перуны,

Их встречает Нептун грозным воем зыбей,--

И чем яростней молний изгибы змеятся,

Что меж ними попало, что видно кругом

Все в пучину ввергается с грохотом ярым.

И добыли мы скипетр Нептуна не даром:

Тишину мы с собою на праздник несем.

Сирены.

Сонм жрецов избранных Феба,

В ликованья светлый час

В честь Луны, царицы неба

Шлем мы все привет для вас!

Тельхины.

О краса всех богинь и владычица ночи!

Ты за брата ликуя с заоблачных стран.

Устремляешь к Родоссу блаженному очи,

Где звучит в честь него вековечный пеан.

Он на землю к нам шлет лучезарные взоры,

Начинает ли бег иль идет на закат.

И земля, и селенья, и море, и горы

Богу любы, и весел, и чист его взгляд.

Всюду гонит он с острова сумрак тумана,

То как юноша мил, то в величьи Титана

Сотней ликов он с неба прекрасный глядит.

Но величие бога явилось впервой

В человеческом образе нашей рукой.

Протей.

Вот выдумкой расхвасталися вздорной!

Для силы солнца животворной

Кумиры мертвые - ничто:

Ведь скованы они и слиты из металла,

А думают глупцы, что сделали не мало,

Из меди выливши кой-что.

И чем гордятся? В самомненьи

Стояли гордо боги, - в миг

Их сбил толчек землетрясенья

И надо снова сделать их.

Нет! все, что ни создаст земля,

Все с нею сродное - мечтание пустое:

В воде лишь прочное родится и живое.

(Превращается в дельфина).

На лоно вековечной влаги.

Садись! отныне полн отваги

Смотри в грядущее, доверься мне вполне;

Повсюду на своей спине

Тебя носить отныне стану

И сочетаю океану.

Фалес.

Премудр его совет: похвально

Жизнь начинать с первоначальной

Её ступени; а волна

Всех боле с жизнию сродна.

По правилам, начертанным от века,

На образ образ, вид на вид

Менять ты будешь, а до человека

Тебе ведь времени не мало предстоит.

Протей.

Всем духом окунись в просторе жизни водной!

Пусть широко твоя и вольно дышет грудь

Всей жизни полнотой! Меняйся в ней свободно,

Лишь к высшим степеням охоч не будь,--

То кончены мои труды.

Фалес.

И правда; время есть всегда

Стать человеком хоть куда.

Протей.

Вот это так! я одобряю.

Согласен я: спешить нам нужды нет.

Тебя я вижу столько сотен лет,

А все меж призраков встречаю.

Сирены (на скалах).

Что белеется, сверкая

Рядом белых облаков?

То, воркуя, мчится стая

Сизокрылых голубков.

С светлой вестью из Пафоса

Эта стая послана,--

Что посланье удалося:

Будет мир и тишина,

Нерей.

Счел бы путник метеором

Но мы, духи, вещим взором

Видим дальше и ясней.

На воздушной колеснице

Дивной дочери моей

Легкокрыло мчатся птицы,

Ей служа из давних дней.

Фалес.

То, что старец молвит ныне,

Так по сердцу мне пришло:

Что же лучше, коль святыню

Холит гнездышко тепло?

Псиллы и Марсы, плывя на морских быках, тельцах и окнах.

На Кипре, в стране отдаленной,

Вдали от морских треволнений,

От бурных земли потрясений,

В струе ветерка благовонной,

Из древних лет нами хранится,

В сознании тихой отрады,

Киприды златой колесница.

В таинственный час полуночный

Ее мы, - незримы как тени

Для грубого смертного взгляда,--

Для новых несем поколений.

Несем в тишине мы послушно.

Орел нам не страшен воздушный,

Ни лев чернокрылый и грозный;

Не страшен нам месяц блестящий,

Ни крест не пугает нас звездный,--

Никто, над землею царящий;

И кто б ни державил, ни правил,

И кто бы поля ни кровавил

И кто бы ни жег города

Не страшен никто никогда!

Всегда и повсюду, как ныне,

Мы чествуем нашу богиню.

Сирены.

Вот оне, сплетясь друг с другом

В мерной спешности своей,

Ряд за рядом, круг за кругом

Нереид суровых стая

Быстроходная видна

И Дорид краса живая

С Галатеей, - в мать она!

Вместе с строгостью спокойной, --

Божеству приличный вид;

Человечностию стройной

Все в ней дышет и блестит.

Дориды.

Лей луна потоки свету

Пышной молодости цвету!

Мы ж тебе, отец Нерей,

Приведем своих мужей.

Этих юношей отважно

Извлекли мы из огня,

На постели мшаной, влажной

Грели их в сияньи дня.

Благодарность ласки жаром

Доказать должны они,

Очи к ним, отец, склони.

Нерей.

Двойную пользу здесь я вижу от участья:

И сердца доброту и с ней сожитья счастье.

Дориды.

О, исполни просьбу нашу,

Коль тебе наш выбор мил,

Дай им всем свежей и краше

Вечной молодости пыл.

Нерей.

Удачной радуйтесь добыче,

Доставши в них себе мужей;

Но я менять судьбы обычай

Не в силах властию своей.

Волна, что вас лелеет в море,

Не любит прочную любовь;

Коль ваша страсть остынет вскоре.

На землю их снесите вновь.

Дориды.

Все мы любим вас сердечно.

Но разстаться должно нам,

Не угодны мы богам.

Юноши.

Если нас былою страстью

Наградите вы опять,--

Выше мы не знаем счастья,

Выше нам и впредь не знать.

(Галатея подплывает).

Нерей.

Вот где ты, моя дорогая!

Галатея.

Отец! О минута святая!

Постойте, дельфины, постойте на миг,--

Меня оковал взор очей дорогих!

Нерей.

Она далеко уж умчалася прочь

В окуржном своем вековечном полете....

Что значит им страсть моя? Снесть мне в мочь!

Зачем вы с собою меня не возьмете?

Один лишь единственный взгляд мне, - и вот

Меня он живит и бодрит целый год.

Фалес.

Как мне отрадно, как светло!

Все то, что истинно, все, что прекрасно в мире,

Все из воды произошло,

Все только влагой одной оживляется.

О Океан! Все тобой управляется!

Коль не пошлешь ты с суровыми тучами

Дождь на земле, и ручьями кипучими

Не наводнишь ты поля плодородные,

Реки на них не прольешь многоводные,

Влагой все не напоишь животворною,--

Что значит мощь огня с силою горною?

Свежесть и сила в тебе лишь таится.

Хор (эхо).

Свежесть и мощь из тебя лишь родится.

Нерей.

Умчались они далеко-далеко

И снова ко мне не вернутся;

По зеркалу вод широко

Круги их сверкают и вьются

Торжественным праздничным хором!

Но ярче и ярче блестит над народом

Моей Галатеи жемчужный престол;

Горит он прекрасной звездою

Над бурной, шумящей толпою.

Что дорого нам, что сродни нам и мило,

То видим всегда, как далёко б ни было!

Оно всегда чисто и ясно очам,

И близко, и сбыточно кажется нам.

Гомункул.

В этой влаге переливной

Так чудесно все, так дивно

Все, что б я ни осветил.

Протей.

В этой влаге, жизнь дающей

Пламень твой, сиянье льющий.

Будет полон новых сил.

Нерей.

Какая для нас решится загадка

И тайна какая откроется нам?

Что блещет у ног Галатеиных там,

То жадно и страстно, сильней и сильней?

Мерцает и тлеется пламенник, словно

Живит и ведет его трепет любовный.

Фалес.

Гомункула то руководит Протей;

То признаки жажды могучей и властной;

Я чую порыв хоть пугливый, но страстный:

Он здесь разобьется о блещущий трон,--

Горит он, сверкает и в дребезгах он!

Сирены.

И волны в союз сочетались с огнями;

И ход весь горит и сияет огнем,

Как будто все тлеют во мраке ночном,

Как будто бы пламя вокруг все объяло...

Слава морю, шири водной,

Слава пламени небес

И волне морей свободной,

Слава чуду из чудес!

Слава шири лучезарной!

Тихим гротам славу шлем;

Слава с песней благодарной

Всем стихиям четырем!