| Автор: | Голдсмит О., год: 1766 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэкфильдский священник. VIII. Любовь, не обещающая никакого блеска, может, однако же, дать много хорошого. (старая орфография)
VIII.
Любовь, не обещающая никакого блеска, может, однако же, дать много хорошого.
На следующий день мистер Борчель опять зашел к нам. Его учащенные посещения по некоторым соображениям начинали тревожить меня, однако не мог же я отказать ему от дому ни с того, ни с сего. Впрочем, его визиты были нам не в убыток, потому что он так усердно помогал нам во всех полевых работах, что положительно заслуживал нашу хлеб-соль. К тому же, своими забавными прибаутками он так развеселял всю компанию, что с ним нам легче было работать, и был вообще так деликатен, умен и неприхотлив, что я поневоле то смеялся над ним, то жалел его, но постепенно привязывался к нему всем сердцем. Единственное, что мне в нем не нравилось, было явное предпочтение, какое он оказывал моей дочери: он в шутку уже называл ее своей маленькой возлюбленной, и когда приносил нашим девочкам в подарок ленты, Софье всегда доставались самые красивые. Не знаю, как это случилось, но мы стали замечать, что с каждым разом он становился все любезнее, остроумие его теряло свою сухость, а простота манер принимала характер высшей житейской мудрости.
Мы обедали в поле и уселись или, вернее, полулежа расположились вокруг скромной трапезы; скатерть была разостлана на копне сена и мистер Борчель оживлял всех своею веселостью. К довершению нашего удовольствия, два черных дрозда звонко перекликались с одной изгороди на другую, а прирученный снигирь прилетал клевать крошки из наших рук; словом, мы были настроены самым мирным образом.
- В такую пору, сказала София, - мне всегда приходит на память то прелестное стихотворение Гэя, где он описывает двух счастливых любовников, умирающих в объятиях друг друга. В этих стихах так много чувства, что я сто раз перечитывала их, всегда с новым восторгом.
- А по-моему, подхватил Моисей, - даже лучшия места этой баллады никуда негодятся в сравнении с "Галатеей" Овидия. Вот римские поэты действительно знали толк в контрастах и умели пользоваться ими для достижения сильнейших эфектов, а в этом ведь весь секрет трогательной поэзии.
- Замечательно, сказал мистер Борчель, - что оба поэта, упомянутые вами, были причиною, что в их отечествах привился вкус к фальшивой напыщенности: у них каждая строка загромождена эпитетами. Зато наименее даровитые писатели скоро догадались, что очень легко подражать им именно этим способом, и нынешняя английская литература, так же как латинская во времена упадка, представляет ряд роскошных картин без всякого смысла и содержания: это просто набор слов, красивых и звучных, но ничего не говорящих воображению. Но вы находите, может быть, что, подвергая других столь строгой критике, я обязан дать им случай отплатить мне тою же монетой? Согласен и сознаюсь, что только затем и высказал эти замечания, чтобы иметь повод прочесть вам одну балладу, которая, может быть, тоже плоха, но во всяком случае свободна от указанных мною недостатков.
БАЛЛАДА.
"Веди меня, пустыни житель,
Святой анахорет;
Близка желанная обитель:
Приветный вижу свет.
Устал я; тьма кругом густая;
Запал в глуши мой след;
Все бесконечней степь пустая,
Чем дальше я вперед".
- Мой сын (в ответ пустыни житель),
Ты призраком прельщен:
Опасен твой путеводитель -
Над бездной светит он.
Отверзта дверь моя,
И скудных благ уделом скромным
Делюсь от сердца я.
Войди в гостеприимну келью:
Вот, сын мой, пред тобой
И брашно с жесткою постелью,
И сладкий мой покой.
Есть стадо: но безгрешных кровью
Руки я не багрил:
Меня Творец своей любовью
Щадить их научил.
Обед сбираю непорочный
С пригорков и с полей;
Деревья плод дают мне сочный,
Питье дает ручей.
Войди же в дом; забот мы чужды,
Нет блага в суете:
Нам малые даны здесь нужды;
На малый миг и те.
Был сладок сей привет;
И робкий гость, склоня зеницы,
Идет за старцем вслед.
В дичи глухой, непроходимой
Его таился кров -
Приют для сироты гонимой,
Для странника - покров.
Не пышны в хижине уборы,
Там бедность и покой;
И скрипнули дверей растворы
Пред мирною четой.
И старец зрит гостеприимный,
Что гость его уныл;
И светлый огонек он в дымной
Печурке разложил.
Плоды и зелень предлагает,
С приправой добрых слов;
Беседой скуку позлащает
Медлительных часов.
В углу кричит сверчок,
Трещит меж листьями сухими
Веселый огонек;
Но молчалив пришлец угрюмый,
Печаль в его чертах,
Душа полна прискорбной думой
И слезы на глазах.
Ему пустынник отвечает
Сочувственной тоской:
- О, юный странник, что смущает
Так рано твой покой?
Иль быть убогим и бездомным
Творец тебе судил?
Иль предан другом вероломным?
Увы! как жалки и презренны
Утехи благ земных!
А тот, кто плачет, их лишенный,
Еще презренней их.
Но ведь она вослед
Бежит за счастием, за славой,
И прочь от наших бед.
Любовь - давно слывет игрою,
Незрима в мире, лишь порою
Живет у голубков.
Но, друг... ты робостью стыдливой
Свой нежный пол открыл...--
Краснея, опустил.
Краса сквозь легкий проникает
Стыдливости покров:
Так утро тихое сияет
Трепещут перси, взор склоненный,
Как роза цвет ланит...
И деву-прелесть изумленный
Отшельник в госте зрит.
"Простишь ли, старец, дерзновенье,
Что робкою стопой
Вошла в твое уединенье,
Где Бог Один с тобой!
Любовь надежд моих губитель,
Ищу покоя; но мучитель -
Тоска за мною вслед.
Отец мой знатностию, славой
И пышностью гремел,
Он все во мне имел.
Стекались рыцари толпою,
Мне предлагая в дар
Те - чистый, сходный с их душою,
И каждый лестью вероломной
Привлечь меня мечтал...
Но в их толпе Эдвин был скромный;
Эдвин, любя, молчал.
Судьба одно дала:
Пленять возвышенной душою,
И та - моей была!
Роса на розе, цвет душистый
Едва-ль сравниться могут с чистой
Эдвиновой душой.
Но цвет с небесною росою
Живут один лишь миг:
Я - легкостию их.
Я гордой, хладною казалась,
Он втайне был мне мил.
Увы! любя, я восхищалась,
Несчастный!.. Он не снес презренья:
В пустыню он помчал
Свою любовь, свои мученья,
И там в слезах увял.
Мне утопать в слезах,
Мне будь пустыня та изгнанье,
Где скрыт Эдвинов прах.
Над тихою его могилой
Пусть приношеньем тени милой
Вся будет жизнь моя!"
- Мальвина! старец восклицает,
И пал к её ногам...
Эдвин пред нею сам.
"Друг незабвенный, друг единый!
Опять на век я твой:
Полна душа моя Мальвиной,
Забудь о прошлом; нет разлуки,
Сам Бог вещает нам:
Отныне, радости и муки,
Все в жизни - пополам.
Для двух сердец один:
Пусть с милой жизнию Мальвины
Угаснет и Эдвин! *)
*) Перевод этой баллады принадлежит В. А. Жуковскому и был сделан в 1813 году.
сквозь кусты пробрался человек с ружьем и подхватил убитую им дичь. Охотником оказался никто иной, как капеллан мистера Торнчиля, а жертвой его пал один из дроздов, только что услаждавших нас своим пением. Такой громкий и близкий выстрел, конечно, перепугал моих дочерей и я заметил, что София, не помня себя от страха, бросилась в объятия мистера Борчеля, ища защиты. Капеллан подошел к нам, извинился, что потревожил нас, и уверял, будто не знал, что мы так близко. Потом он подсел к моей младшей дочери и, по обычаю охотников, поверг к её ногам всю дичину, настреленную в это утро. Она намерена была отказаться от подарка, но выразительный взгляд матери принудил ее изменить тактику и принять приношение, хотя и неохотно. Жена моя, по обыкновению, возгордилась этим обстоятельством и шопотом сообщила мне, что капеллан в таком же восторге от Софьи, как сквайр от Оливии. Однакож я с большим вероятием полагал, что привязанность Софии обращена совсем в другую сторону. Капеллан явился к нам собственно по поручению мистера Торнчиля и сообщил; что сквайр намерен сегодня вечером устроить танцы при лунном свете на лужайке, перед нашим домом, и для этой цели заказал уже и музыку, и угощение.
- Не скрою от вас, прибавил капеллан, - что я недаром взялся передать вам эту весть, и надеюсь, что в награду за доставленное удовольствие мисс София сделает мне честь танцовать сегодня со мною.
Дочь моя отвечала, что ничего не имеет против этого, но только не сегодня, потому что вот джентльмен (указывая на Борчеля), который весь день помогал ей в работе и поэтому справедливее, чтобы он же был и её кавалером в танцах. Но мистер Борчель поблагодарил ее за такое намерение и отказался от своих прав в пользу капеллана, прибавив, что сегодня ему предстоит пройти еще пять миль и ужинать у одного фермера, который звал его праздновать окончание жатвы. Такой отказ очень удивил меня, равно как и то, что моя благоразумная младшая дочь могла оказывать явное предпочтение человеку без всякого состояния и отворачиваться от другого, которому предстояла едва ли не блестящая будущность. Но насколько мужчины лучше женщин распознают хорошия женския качества, настолько же и женщины имеют дар прозорливости относительно мужчин. Таким образом оба пола служат друг над другом естественными соглядатаями и, будучи одарены различными качествами, приспособлены к наилучшей взаимной оценке.