Вэкфильдский священник.
XV. Внезапное раскрытие коварства мистера Борчеля.-- Безразсудство излишних предосторожностей.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэкфильдский священник. XV. Внезапное раскрытие коварства мистера Борчеля.-- Безразсудство излишних предосторожностей. (старая орфография)

XV.
Внезапное раскрытие коварства мистера Борчеля.-- Безразсудство излишних предосторожностей.

Весь вечер и утро следующого дня мы посвятили тщетным догадкам, кто бы мог быть врагом нашим. Мы распространили свои подозрения чуть ли не на каждое из соседних семейств и всякий раз нам казалось, что представляются к тому достаточные основания. Мы предавались таким печальным соображениям, когда один из младших мальчиков, игравший на лугу за домом, принес нам небольшой портфель, найденный им на траве. Все тотчас признали этот портфель принадлежащим мистеру Борчелю, у которого его не раз видали, и, вскрыв, увидели, что он содержит несколько заметок о различных предметах, и, кроме того, особенно обратил на себя наше внимание запечатанный конверт с надписью на нем: "Копия с записки, которую надо послать дамам в замок Торнчиль". Нам сейчас пришло в голову, уж не он ли наклеветал на нас, и мы начали совещаться, не распечатать ли письма? Я был против этого; но София, утверждавшая, что из всех людей в мире он наименее способен на такую низость, настаивала на том, чтобы прочесть письмо. В этом поддержали ее и остальные члены семьи, и потому я, по общей просьбе, распечатал и прочел следующее:

"Милостивые государыни,

"Податель сего в достаточной мере даст вам понять, кто автор настоящого письма: это, во всяком случае, покровитель невинности, готовый отвратить угрожающую ей опасность. Я слышал за верное, что вы намереваетесь увезти в Лондон, в качестве компанионок, двух молодых особ, которые мне довольно известны. Так как я не желаю допускать ни обмана простодушных, ни совращения добродетельных, я принужден заявить, что столь неприличный поступок повлечет за собою весьма опасные последствия. Вообще я не имею обыкновения строго относиться к порочным и развращенным; и теперь не стал бы прибегать к такому способу выражения моих мыслей и обличения безразсудства, если бы не видел, что оно клонится к преступлению. А потому внемлите дружескому совету и подумайте серьезно о последствиях, прежде чем вводить порок и позор в такую среду, где доселе обитали мир и невинность".

Это положило конец нашим сомнениям и догадкам. В письме, действительно, много было такого, что можно было повернуть и в ту, и в другую сторону, так что порицания могла относиться и к нам, и к тем, кому они были писаны; но общий коварный смысл был довольно ясен, и этого было для нас достаточно. Жена моя едва могла дослушать чтение до конца и разразилась против автора потоком бурного гнева. Оливия тоже отнеслась к нему очень строго, а София не могла придти в себя от изумления перед подобною подлостью. Что до меня, я считал это признаком самой черной неблагодарности и низким оскорблением, которого мы ничем не заслужили. В моих глазах одним только и можно было объяснить такой способ действия, а именно его желанием во что бы то ни стало удержать мою дочь дома, чтобы почаще с нею видеться. Мы еще долго сидели, задумывая и обсуждая планы мщения, как прибежал меньшой сын мой с известием, что к нам идет мистер Борчель, и что он уже на краю поля. Легче вообразить, нежели описать сложные чувства, волнующия людей, только что испытавших горькую обиду и уже видящих близкое отмщение. Хотя мы намеревались ограничиться упреками в его неблагодарности, однако же порешили придать этим упрекам самый язвительный характер. С этой целью мы сговорились принять его с обычной приветливостью, улыбаться ему и разговаривать еще ласковее прежнего, чтобы отвлечь его внимание; и потом, вдруг, среди мирной беседы обрушиться на него разом и подавить сознанием его собственной низости. Изложив такой план действий, жена моя взялась принести его в исполнение, потому что она, в самом деле, была искусна в подобных предприятиях. Мы видели, как он приближался к дому, потом вошел, придвинул себе стул и сел.

- Прекрасная сегодня погода, мистер Борчель.

- Отличная погода, доктор; только, мне кажется, быть дождю: мозоли у меня что-то побаливают.

- Что-то побаливают! воскликнула моя жена, разразилась громким хохотом и потом извинилась, говоря, что любит пошутить.

- О, сударыня, отвечал он, - извиняю от всего сердца, тем более, что, если бы вы не сказали, я бы и не догадался, что вы пошутили.

- Может быть, сэр! воскликнула жена, подмигивая нам, - но за то вы, вероятно, знаете, сколько шуток идет на унцию?

- Я вижу, сударыня, отвечал мистер Борчель, - что вы сегодня читали какой нибудь шуточный сборник: унция шуток, это очень хорошая загадка. А по мне, сударыня, гораздо приятнее встретить хотя бы пол-унции здравого смысла.

- Что-ж вам мешает? подхватила жена, все еще улыбаясь в нашу сторону, хотя разговор шел не совсем для нея благоприятно:-- а вот я видала людей, воображающих, что у них ума палата, а на деле и нет ничего.

- Видали, вероятно, и дам, возразил её противник, - воображающих, что оне остроумны, тогда как этого и в помине не было.

Но тут я увидел, что жена только запутывается в собственных речах, и, опасаясь, как бы из этого не вышло для нея же неприятности, поспешил сам вмешаться в дело и выказать некоторую строгость.

- И остроумие, и здравый смысл, воскликнул я, - ровно ничего не стоят, когда они не сопровождаются честностью: она одна придает цену всякому характеру. Самый простой мужик без пороков гораздо выше любого философа, коли он порочен. Ни гениальный ум, ни героическая храбрость - ничто, если у человека нет сердца.

"Знатнейшее творенье Бога

Есть просто честный человек".

- Мне всегда казалось, сказал мистер Борчель, - что это пресловутое изречение Попа вовсе недостойно его таланта: это ни более, ни менее как отрицание собственного достоинства. Насколько мы ценим книги не по отсутствию в них ошибок, а в силу их красот, так и человека следует судить не потому, что у него нет недостатков, а по силе тех хороших качеств, которыми он одарен. Положим, что перед ними ученый, лишенный благоразумной осторожности, или государственный человек, одержимый гордостью, или, наконец, военный свирепого нрава; неужели мы должны предпочесть им какого нибудь ремесленника, всю жизнь тянущого свою лямку и не заслужившого ни порицания, ни похвалы? Это все равно, что предпочитать правильные, вялые и безжизненные картины фламандской школы часто ошибочным, но возвышенным произведениям римских живописцев.

- Сэр, возразил я, - ваши замечания применимы к тем случаям, когда положительные качества проявляются в полном блеске, а недостатки едва заметны; но бывают и такие случаи, что великие пороки совмещаются с великими добродетелями, и вот такие характеры заслуживают полнейшого презрения.

не случалось встретить что либо подобное. Напротив, я замечал, что когда ум широко развит, то и сердечные способности удовлетворительны. Даже и в этом проявляется милость Божия, что когда сердце испорчено, то и разум ослабевает, и таким образом, по мере того, как развивается в человеке наклонность ко злу, способность к его осуществлению становится слабее. Впрочем, это правило распространяется, как видно, и на других животных: посмотрите, как мелкия и безсильные всегда злы, трусливы и коварны, между тем как одаренные силою и мощью большею частию великодушны, смелы и кротки.

- Положим, что это-то все и справедливо, сказал я:-- но мне не трудно хоть сейчас указать на человека (с этими словами я устремил на него пристальный взгляд), ум и сердце которого составляют отвратительную противуположность. Да, сэр, продолжал я, возвышая голос, - и я рад случаю изобличить его в такую минуту, когда он воображает себя в безопасности. Знакома ли вам вот эта вещь, сэр, этот портфель?

- Как же не знакома, отвечал он с полнейшим самообладанием:-- это мой портфель, и я очень рад, что он нашелся.

- А узнаете ли вы вот это письмо? воскликнул я, - нет, не изворачивайтесь, сударь, а смотрите мне прямо в глаза и скажите, узнаете ли вы это письмо?

- И вы могли, продолжал я, - сделать такую низость, проявить такую неблагодарность, что написали такое письмо?

- А как же вы-то могли сделать такую низость, что распечатали и прочли мое письмо? возразил он с безпримерным нахальством:-- известно ли вам, что за это одно всех вас могут приговорить к повешению? Для этого нужно только, чтобы я отправился в суд и дал под присягою клятвенное показание, что вы самовольно сломали застежки у моей записной книжки, и за это вас всех повесят вот тут, перед этою самою дверью.

- Безсовестный и неблагодарный негодяй! Иди прочь отсюда и не оскверняй долее моего жилища твоею низостью. Ступай и никогда не показывайся мне на глаза. Уходи вон! И пусть тебя постигнет одно лишь наказание: проснувшаяся совесть, которая не даст тебе покоя!

раздосадована тем, что ничем не удалось разсердить его, и он, очевидно, нимало не стыдился своего поведения.

- Душа моя, воскликнул я, желая успокоить страсти, черезчур разбушевавшияся в нашей семье, - нечего дивиться тому, что у дурного человека стыда нет: такие люди стыдятся лишь добрых своих побуждений, а порочными гордятся. В одном аллегорическом сказании говорится, что Грех и Стыд вначале были приятели и всегда неразлучны; во вскоре они почувствовали неудобства своего союза: Грех часто доставлял Стыду большие безпокойства, а Стыд, в свою очередь, склонен был разоблачать тайные козни Греха. Они долго вздорили между собою и, наконец, порешили разойтись навсегда. Грех смело выступил в путь один, в догонку за Судьбой, которая шла впереди, в образе палача. Но Стыд, робкий от природы, воротился и присоседился к Добродетели, от которой он вместе с Грехом давно ушел, в начале их общого странствования. И вот почему, дети мои, всегда так случается, что как только человек хоть немного поякшался с Грехом, Стыд покидает его на пути и спешит присоединиться к тем немногим добродетелям, какие еще остались на свете.