Вэкфильдский священник.
XXI. Дружба с порочными людьми не может быть продолжительна: она требует взаимного удовлетворения.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэкфильдский священник. XXI. Дружба с порочными людьми не может быть продолжительна: она требует взаимного удовлетворения. (старая орфография)

XXI.
Дружба с порочными людьми не может быть продолжительна: она требует взаимного удовлетворения.

Разсказ моего сына так затянулся, что мы не могли выслушать его сразу: первую половину он нам поведал в тот же вечер, а вторую - на другой день после обеда; но появление у подъезда кареты мистера Торнчиля на-время положило предел общему удовольствию.

Буфетчик, ставший моим преданнейшим другом, рассказал мне по секрету, что сквайр ухаживает за мисс Уильмот и что дядя её и тетка, повидимому, очень его одобряют. Войдя в гостиную и увидев меня и моего сына, мистер Торнчиль как будто растерялся, но я приписал это неожиданности, а не досаде. Когда же мы встали и поздоровались с ним, он ответил на наши приветствия с величайшею любезностью и вскоре его присутствие только подбавило к общему веселому настроению.

После чая он отвел меня в сторону и спросил, нет ли чего нового насчет моей дочери; когда же я ответил, что до сих пор все мои поиски были безуспешны, он сильно удивился, прибавив, что с тех пор часто наведывался к нам в дом и утешал, как мог, остальную семью, которую оставил вполне здоровой. Потом он спросил, рассказывал ли я о нашем несчастии моему сыну или мисс Уильмот, и когда я сказал, что нет еще, не говорил, он очень похвалил меня за воздержность и осторожность, уговаривая держать дело в секрете.

- Да и что за охота, прибавил он, - изобличать свой позор! Притом же, может быть, мисс Ливи окажется не так виноватой, как мы все воображаем.

Тут вошедший слуга доложил сквайру, что его ждут в зале для начала танцев, и он ушел, а я остался, искренно радуясь тому, что он так участливо отнесся к моим делам. Его ухаживанье за мисс Уильмот было очевидно и несомненно; но ей оно казалось неприятным и она переносила его скорее в угоду тетке, чем по личной к нему склонности. Напротив, я не без удовольствия приметил, что она довольно охотно бросает на моего несчастного сына такие взгляды, которых мистер Торнчиль никак не мог от нея добиться при всех своих стараниях и богатстве. И однакож мистер Торнчиль держал себя с таким самообладанием и спокойствием, что я только дивился. По настоянию мистера Арнольда, мы прогостили у них уже целую неделю, и чем нежнее мисс Уильмот поглядывала на моего сына, тем больше приязни выказывал к нему мистер Торнчиль.

Он прежде всегда выражал готовность всячески услужить нам, но теперь не ограничился одними обещаниями. Утром того дня, который я назначил для своего отъезда, мистер Торнчиль пришел ко мне и с непритворною радостью сообщил, что устроил до некоторой степени судьбу своего друга Джорджа, а именно достал ему патент на чин прапорщика в одном из полков, отправляемых в Вест-Индию, за что уговорился заплатить всего одну сотню фунтов; другия же две сотни ему уступили во внимание к высокому положению, занимаемому им в обществе.

- За такую ничтожную услугу, продолжал юный джентльмен, - я достаточно вознагражден удовольствием услужить доброму приятелю; что же до сотни фунтов, если вы не в состоянии уплатить их, я берусь сам внести деньги, а вы мне заплатите когда нибудь после.

Мы просто не находили слов, как благодарить за такое благодеяние. Я поспешил выдать ему росписку на сто фунтов и выразил такую горячую признательность, как будто не намеревался современем уплатить всю сумму сполна.

Джордж должен был на другой же день отправляться в Лондон, чтобы не упустить столь редкого случая. По словам его великодушного друга, следовало спешить приобретением патента, чтобы кто нибудь другой не предложил за него более выгодных условий. Поэтому на следующий день наш юный воин с ранняго утра изготовился к отъезду и казался единственным лицом, изо всей нашей компании, не огорченным этою разлукой. Ничто не могло заставить его приуныть хоть на минуту: ни предстоявшие труды и опасности, ни разставание с отцом, друзьями и возлюбленной, которая, очевидно, платила ему взаимностью. Когда он распрощался со всеми, я дал ему все, что имел - свое благословение.

- Ты отправляешься, дитя мое, сказал я ему, - биться за свою родину: помни, как храбрый дед твой сражался за священную особу своего короля в такия времена, когда верность монарху считалась еще исключительною добродетелью. Ступай, сын мой, и подражай ему во всем, исключая его несчастий... если можно считать несчастием смерть на ратном поле рядом с лордом Фальклендом. Ступай, дорогое дитя мое; и если будешь убит там, вдали от нас, неоплаканный всеми, кто любит тебя, знай, что дороже всего в мире те слезы, которыми сами небеса орошают непогребенного воина, павшого в борьбе за отчизну!

На другой день я откланялся любезному семейству, удержавшему меня так долго под своей гостеприимной кровлей, и еще раз принес мою чувствительную благодарность мистеру Торнчилю за его недавнюю услугу. Я оставил этот дом в полном благополучии, проистекающем от соединения богатства с хорошим воспитанием, и направил свой путь к собственному печальному жилищу, утратив всякую надежду отыскать свою дочь, но моля Бога сохранить ее и помиловать.

Я был все еще так слаб, что нанял себе верховую лошадь и ехал потихоньку, в надежде скоро увидеться с теми, кто был мне дороже всего на свете. Оставалось миль двадцать до дому, но надвигались сумерки и я остановился переночевать в трактирчике у дороги. По обыкновению, я пригласил хозяина поужинать вместе со мною и, сидя у кухонного очага за бутылкою вина, мы болтали с ним о политике и о новостях дня. Между прочим зашел разговор и о молодом сквайре Торнчиле, и трактирщик стал уверять меня, что этого юношу во всем краю настолько же ненавидят, насколько любят его дядю, сэра Уильяма, который иногда наезжает сюда. Трактирщик рассказывал далее, что сквайр только тем и занимается, что соблазняет дочерей в тех домах, где его принимают, и, прожив с девушкою недели две или три, прогоняет ее вон и бросает на произвол судьбы. Пока мы беседовали, жена трактирщика, отлучавшаяся, чтобы разменять деньги, возвратилась и, видя, что её муж разделяет со мною удовольствие, в котором она не принимала участия, стала сердито упрекать его и спрашивать, что он тут делает. На это он ответил насмешливо, сказав, что пьет за её здоровье.

- Мистер Симондс, воскликнула она тогда, - это ни начто не похоже, и я не потерплю долее такого скверного обхождения! Я выношу на своих плечах три четверти всей нашей работы, а четвертая так и остается не сделанною, между тем как вы по целым дням прохлаждаетесь с посетителями, мне хоть бы капелька попала в рот, хоть тут разорвись на части!

Видя, куда она гнет, я поспешил налить стакан вина и подал ей; она поклонилась очень любезно, пожелала мне доброго здоровья и сказала:

- Право, сэр, я не из-за вина сержусь на моего мужа, а главное за то, что у нас все хозяйство идет вверх дном. Как только приходится получать по счету, с жильцов ли, или с посетителей, так он эту обузу валит на меня: небось, сам ни за что не пойдет и скорее согласится сгрызть вот этот стакан, чем сдвинуться с места. Вот и теперь у вас наверху квартирует молодая женщина, и, судя по тому, как она смирна и учтива, я думаю, что у ней ни копейки нет за душой. Я уверена, что с нея ничего не возьмешь и очень бы желала напомнить ей об этом!

- А что толку напоминать? возразил хозяин:-- все равно, кто долго не платит, с того еще вернее получишь.

- Ну, в этом я далеко не уверена, сказала жена: - а уверена я в том, что вот уж две недели, как она тут проживает, и я от нея не видала еще ни полушки.

- Вот посмотри, что она отдаст все за раз, сказал трактирщик.

- За раз? воскликнула хозяйка: - дай Бог хоть как нибудь получить. И вот что я тебе скажу: я потребую с нея деньги сегодня же и, коли не отдаст - пусть не погневается: марш отсюда со всеми потрохами.

- Прими во внимание, моя милая, сказал хозяин, - что она благородная дама и надо быть с нею повежливее.

- Ну, это мне все равно, возразила хозяйка, - благородная ли, нет ли, а выгоню вон, да и все тут. Все хорошо на своем месте, может быть и дворяне в том числе; но у нас в трактире никогда я от них проку не видела.

Говоря это, она полезла по узкой и крутой лесенке наверх, в коморку над кухней и вскоре, по её громкой руготне, я догадался, что у жилицы не оказалось денег. Из кухни ясно можно было разслышать все до слова. Хозяйка кричала:

- Вон отсюда! Я вам говорю, убирайтесь сейчас! Ах ты, распутная негодяйка, прочь отсюда, или я тебя так отделаю, что ты у меня в три месяца не забудешь! Скажите пожалуйста, забралась обманом в честный дом, да и поживает себе, не имея ни гроша в кармане. Ну, ну, пошевеливайся!

То был голос моей несчастной, погубленной Оливии. Я бросился к ней на помощь, увидел, как хозяйка тащила ее с лестницы за волосы и принял мою бедняжку в свои объятия.

- Наконец-то! говорил я:-- приди, моя милая, мое безценное утраченное сокровище, прижмись к груди твоего бедного старого отца! Негодяй тебя покинул, но есть на свете человек, который никогда тебя не покинет; хотя бы на твоей душе было десять тысяч преступлений, все тебе прощу, все забуду!

- Папа мой, родной, милый...

Она замолкла и несколько минут совсем не могла выговорить ничего более. Потом опять:

знаю, что нельзя.

- Да нет же, дитя мое, от всего сердца я тебя прощаю: только раскайся, и мы с тобой еще будем счастливы! Еще придут наши красные дни, моя Оливия.

- Ах, нет, батюшка, никогда! Отныне и навсегда на людях один позор, да и дома стыдно! Но что же это значит, папа, что ты стал такой бледный? Неужели из-за такой дряни, как я, ты мог измучиться? Ты, такой мудрец, ведь не можешь же ты думать, что тень от моего позора падает и на тебя?

- Мудрец, говоришь ты? Знай, женщина, что вся наша мудрость...

- О, папа, зачем ты так назвал меня? В первый раз в жизни ты заговорил со мною так холодно.

Тут жена трактирщика пришла осведомиться, не угодно ли нам перейти в более приличную комнату, и когда мы согласились, провела нас в другое помещение, где гораздо удобнее было нам разговаривать. Успокоившись немного, я все-таки попросил Оливию рассказать мне, как произошла эта история, доведшая ее до такого отчаянного положения.

- С самого первого дня нашего знакомства, сэр, сказала она, - негодяй не переставал преследовать меня втайне предложениями своей руки.

- И подлинно негодяй! воскликнул я:-- но я до сих пор не могу понять, как человек с такими здравыми понятиями и с таким даже благородным образом мыслей, как мистер Борчель, мог учинить такую подлость и проникнуть в честное семейство с заведомою целью опозорить его!

- Дорогой мой папа, возразила моя дочь, - что за странное и несправедливое предположение? Мистер Борчель никогда и не думал меня обманывать; напротив, он при всяком удобном случае предостерегал меня по секрету против козней мистера Торнчиля, который, как я теперь убедилась, гораздо даже хуже, чем он его описывал.

- Как же, сэр, возразила она, - ведь мистер Торнчиль был моим соблазнителем. А эти лондонския дамы, с которыми - помните?-- он познакомил нас, - ведь это были просто потерянные женщины из города, привезенные им для того, чтобы без всякого стыда и жалости заманить нас в Лондон. И это непременно удалось бы им, если бы мистер Борчель не написал к ним письма, которое все мы читали и приняли тогда на свой счет, тогда как он все свои упреки обращал к ним, а вовсе не к нам. Я вот чего не понимаю: как мог он оказать на них такое влияние, что оне его послушались и уехали? А только я уверена, что он всегда был нам самым горячим и преданным другом.

- Ты изумляешь меня, милая! воскликнул я.-- Так, значит, мои первоначальные подозрения были вполне основательны и мистер Торнчиль оказался самым низким человеком! И все-таки он восторжествует над нами, потому что он богат, а мы - бедны. Но скажи, дитя мое, какими чарами он мог заставить тебя забыть и полученное тобою воспитание, и твою собственную чистую и добрую натуру?

- Весь его успех основан на том, отвечала она, - что я стремилась его сделать счастливым, а о себе не думала. Я знаю, что церемония нашего тайного бракосочетания, совершенная католическим священником, ни к чему не обязывает его, и что мне придется довериться единственно его чести.

- Как! воскликнул я:-- так вы точно были обвенчаны рукоположенным священником?

- Так дай же еще раз обнять тебя, моя дорогая! Теперь мне в тысячу раз легче, потому что я знаю, что ты его законная жена. После этого уж ничто в мире не может ослабить святости вашего союза.

- Увы, папа, возразила она, - вы еще не знаете, что это за подлый человек! Он уже был женат, и этот же самый священник раз шесть или восемь венчал его с такими же несчастными, как я, и всех их он обманывал и бросал.

- Ого, вот как! воскликнул я:-- так этого священника следует повесить и завтра же мы с тобой пойдем подавать на него жалобу.

- А хорошо ли это будет, сказала она, - когда я дала клятву не выдавать его?

делах можно допустить мелкое зло ради достижения великого блага. Так, например, политики могут пожертвовать одною провинцией для спасения целого государства; медики отсекают часть тела для излечения остального; но в религии раз навсегда, и очень определенно, сказано: не греши. И этот закон, дитя мое, вполне правилен; ибо если мы дозволим себе малый грех для достижения большого блага, то все-таки мы согрешаем; и хотя бы предполагаемое блого действительно осуществилось, но в промежутке между совершением предварительного греха и осуществлением благого последствия может случиться, что мы будем отозваны в иной мир, где обязаны за каждое свое деяние дать ответ, а земные наши счеты будут уж окончены. Но я все прерываю тебя, милая; продолжай.

- "На другое утро, после свадьбы, продолжала она, - я могла убедиться в том, что немного хорошого ожидает меня впереди. В это же утро он представил меня двум несчастным женщинам, которых обманул, как и меня; но оне продолжали жить с ним. Я так нежно любила его, что не могла переносить мысли делить его привязанность с подобными соперницами, и пыталась забыть свой позор в вихре удовольствий. С этою целью я танцовала, наряжалась, болтала, но не чувствовала себя счастливой. Мужчины, приезжавшие к нам, то-и-дело толковали о могуществе моей красоты; но это только усиливало мою печаль, потому что я сознавала, как дурно распорядилась этим могуществом. С каждым днем я становилась задумчивее, а он нахальнее, и дело дошло до того, это он осмелился, однажды, предлагать меня своему знакомому, молодому баронету. Излишнее было бы описывать, как меня глубоко уязвила такая неблагодарность. В ответ на его предложение я чуть не сошла с ума и решилась разстаться с ним. Когда я собралась уходить, он вдруг подает мне кошелек с деньгами; я, конечно, бросила ему кошелек в лицо и убежала от него в таком гневе, что на некоторое время утратила сознание всей бедственности своего положения. Потом опомнилась и подумала, что я самая низкая, презренная и виновная из тварей, и что во всем мире нет теперь никого, к кому бы я могла обратиться за советом и помощью.

"Как раз в эту минуту проезжала мимо меня почтовая карета: я остановила ее и заняла место, с единственною целью уехать как можно дальше от негодяя, которого презирала и ненавидела. Меня высадили здесь и с тех пор, как я тут поселилась, грубости этой женщины и собственные горькия мысли были единственными моими впечатлениями. Тяжко мне вспоминать теперь о тех счастливых часах, которые я проводила с мамой и сестрой; их горе сильно, но мое еще сильнее, потому что сопряжено с грехом и позором.

- Терпение, дитя мое! воскликнул я:-- будем надеяться, что еще не все потеряно. Ложись, отдыхай пока; а завтра я отвезу тебя домой, к матери и ко всем нашим: они тебя примут ласково. Бедная мама! она крепко огорчена. Но она тебя любит, Оливия, и потому все забудет.