Вэкфильдский священник.
XXII. Все грехи прощаются тем, кого любишь.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Голдсмит О., год: 1766
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэкфильдский священник. XXII. Все грехи прощаются тем, кого любишь. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

XXII.
Все грехи прощаются тем, кого любишь.

На другой день я посадил мою дочь сзади себя на лошадь и поехал домой. Дорогой я всячески старался успокоить её тревогу и печаль и подготовить ее к свиданию с оскорбленною матерью. Проезжая красивыми местами нашего края, я пользовался всяким случаем, чтобы доказать, что Господь к нам гораздо милостивее, нежели мы друг к другу; а также и то, что природа очень редко бывает виновна в наших несчастиях. Я уверял ее, что она никогда в жизни не увидит ни малейшей перемены в моей к ней нежности и что, пока я жив - а это может продлиться еще довольно долго - у ней никогда не будет недостатка в руководителе и защитнике; старался укрепить ее против осуждения света; доказывал, какую важную роль играют в жизни книги, эти истинные и терпеливые друзья несчастного человечества; и говорил, что даже, когда оне не могут заставить нас наслаждаться жизнию, оне научают нас, по крайней мере, переносить ее с достоинством.

За пять миль от нашего жилища пришлось остановиться у дороги на постоялом дворе, чтобы дать отдохнуть наемной лошади. Мне хотелось сперва подготовить семью к приему дочери и потому я решился оставить Оливию переночевать тут, а сам - пойти домой и воротиться за нею завтра поутру вместе с Софией. Было ужо темно, когда мы приехали на постоялый двор. Устроив Оливию в порядочной комнате и распорядившись, чтобы хозяйка подала ей ужин как следует, я поцеловал ее на прощанье и пошел домой. Чем ближе я подходил к своему мирному жилищу, тем живее становилась моя радость: как птица, спугнутая с гнезда, сердце мое рвалось вперед и предвкушало восторги свидания у моего скромного очага. Я воображал себе все ласковые слова, которые буду расточать, и радостный привет окружающих. Я заранее чувствовал нежные объятия жены и улыбался, представляя себе улыбки моих малюток. Шел я тихо, ночь надвигалась все темнее. Все крестьяне уже спали и ни в одном сельском домике не видно было огня. Тишина прерывалась лишь изредка пением петухов или отдаленным лаем сторожевых собак. Скоро, скоро я увижу и свой дорогой домик! Шагов за сто от дому наш верный пес почуял мое приближение и кинулся мне навстречу, приветливо виляя хвостом.

Была полночь, когда я, наконец, постучался в свою дверь. Все было тихо и спокойно. Сердце мое наполнилось невыразимым счастием... Но каково же было мое изумление, когда я увидел, что дом вдруг озарился пламенем, и каждое отверстие наполнилось багровым отблеском огня! Я испустил отчаянный, судорожный крик и упал на землю без сознания. Этот вопль разбудил моего сына, до тех пор спокойно спавшого. Увидя огонь, он тотчас разбудил мать и сестру, и все они, выскочив из дому раздетые и в страшном испуге, привели меня в чувство, но лишь затем, чтобы быть свидетелем новых бедствий: пламя, между тем, охватило крышу нашего дома, и она то тут, то там обрушивалась, а мы стояли и в безмолвном ужасе смотрели на пожар, точно любовались этим зрелищем. Я смотрел то на них, то на горевшее строение, и наконец стал оглядываться, ища глазами моих крошек; но их нигде не было видно.

- Горе мне! воскликнул я, - где же, где наши малютки?..

- Остались там, погибли в пламени, спокойно сказала моя жена:-- и я хочу умереть вместе с ними.

В эту минуту я услышал внутри дома голоса детей, только что проснувшихся, и тут уж ничто не могло удержать меня.

- Дети, дети, где вы? кричал я, бросаясь в огонь и вышибая дверь комнаты, где они спали: где вы, мои крошечки?

- Здесь, папочка, мы тут! воскликнули они в один голос, и я увидел, что их кроватка уж загорается. Я схватил обоих на руки и понес вон из дому, как мог скорее, и в ту минуту, как перешагнул через порог на волю - крыша обрушилась внутрь.

- Ну теперь, сказал я, сжимая детей в объятиях, - пусть горит и гибнет все мое имущество, вот они, целы мои драгоценные; посмотри, милая, наши сокровища целы, и мы еще будем счастливы.

И мы осыпали своих малюток поцелуями: они обвились рученками за мою шею, разделяя нашу радость, а мать попеременно то смеялась, то плакала.

Я оставался спокойным зрителем того, как горело мое жилище, но через некоторое время почувствовал, что жестоко обжег себе всю руку до самого плеча. Поэтому я совсем не мог помогать сыну ни в его попытках спасти хоть что нибудь из домашняго скарба, ни в стараниях уберечь от огня хлебный амбар. Между тем, всполошились и ваши соседи и со всех сторон сбежались к нам на помощь; во и им пришлось только стоять сложа руки и вместе с вами безпомощно смотреть на бедствие. Все ценные вещи, в том числе и мои записки, которые я берег на приданое дочерям, сгорели до-тла, исключая ящика с кое-какими документами, стоявшого в кухне, да двух-трех безделиц, вытащенных Моисеем из огня в самом начале пожара. Соседи позаботились, однако, снабдить нас всем необходимым на первое время: принесли белья и платья, а также кухонной посуды и мебели, которую сложили в одном из сараев, так что к утру у нас было готово другое жилище, правда, очень жалкое, но все же мы не остались без крова. Мой честный ближайший сосед и его дети тоже не мало потрудились над устройством нашего хозяйства и в простоте душевной всячески старались нас утешить.

приему пропадавшей дочери. Хотя ничего кроме нищеты и горя не мог я предложить ей, но все-таки мне хотелось разделить с ней нашу участь и главное расположить домашних принять ее поласковее. Эта задача была бы, может быть, труднее, если бы не это новое бедствие, значительно смирившее гордость моей жены и заслонившее прежнюю обиду более острыми и свежими впечатлениями. Моя рука так разболелась, что я не был в состоянии сам пойти за бедняжкой, а послал за нею сына и дочь, которые вскоре воротились, ведя под руки несчастную: она не смела взглянуть на мать, которая, не взирая на все мои увещания, никак не могла сразу простить ее. Женщины вообще гораздо строже мужчин относятся к женским слабостям.

- Ах, сударыня! вскричала мать, завидев Оливию:-- в какую бедную лачугу вы изволили придти, после стольких великолепий! Мы с моею дочерью Софией едва ли можем быть интересной компанией для особы, привыкшей водиться с высшим обществом. Да-с, мисс Ливи, порядком вы измучили бедного отца и меня горемычную; но я надеюсь, что Бог вас простит.

её страдания, а потому, придав своему голосу и манере достаточно строгости, чтобы вызвать безпрекословное повиновение, я сказал:

- Жена, прошу тебя, выслушай меня и раз навсегда запомни мои слова. Я привел домой бедную, заблудшую странницу; её возвращение на путь долга есть причина к возобновлению нашей к ней нежной любви. Судьба теснит нас все новыми ударами и лишениями; не будем же усугублять их, поселяя раздор в среде нашей семьи. Если станем жить дружно, то можем обрести и довольство жизнью, потому что нас много и мы обойдемся без других, если мнение света осудит нас и люди не захотят с ними водиться. Милосердие Божие обещает прощение кающимся: последуем и мы Его примеру. Мы знаем, что Богу несравненно приятнее взирать на раскаявшагося грешника, чем на девяносто девять человек, всю жизнь проведших праведно. Так и должно быть, потому что то единичное усилие, какое мы употребляем, чтобы удержаться на крутом спуске к погибели, требует гораздо большого стремления к добродетели, нежели сотня обыкновенных, справедливых деяний.

 



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница