Вэкфильдский священник.
XXIII. Одни злые могут быть долго и совершенно несчастливы.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэкфильдский священник. XXIII. Одни злые могут быть долго и совершенно несчастливы. (старая орфография)

XXIII.
Одни злые могут быть долго и совершенно несчастливы.

Потратив много труда и хлопот на то, чтобы превратить наш сарай в жилище, сколько нибудь удобное, мы вскоре вновь обрели прежнюю ясность духа. Так как я не мог помогать сыну в обычных наших работах, я оставался дома и читал вслух семье те немногия книги, которые уцелели после пожара, выбирая преимущественно такое чтение, которое, забавляя воображение, способствовало бы к облегчению наших сердец. Добрые соседи тоже навещали нас каждый день, выражая соболезнование и участие, и даже назначили время, когда придут все вместе помочь нам возстановить прежний наш дом. В числе прочих снова появился у нас и честный фермер Уильямс, от всей души готовый услужить нам; он был не прочь возобновить и свое ухаживанье за моею дочерью, но она так это приняла, что отвадила его сразу и навсегда. Её печаль угрожала, повидимому, быть прочной: она была единственным лицом нашего тесного кружка, к которому, через неделю после пожара, не воротилась его прежняя веселость. Она совсем утратила простодушную невинность помыслов, которая, внушая ей чувство собственного достоинства, заставляла ее находить удовольствие в том, чтобы нравиться другим. Ум её находился в постоянном напряжении и безпокойстве, красота увидала вместе со здоровьем, а небрежение к себе еще ускоряло её увядание. Каждый раз, как кто нибудь из нас обращался с нежною лаской к её сестре, сердце Оливии сжималось и на глазах навертывались слезы. Подобно излеченному пороку, на месте которого непременно выростают новые пороки, так и её проступок, искорененный раскаянием, породил в её сердце зависть и ревнивую подозрительность. Я пробовал на все лады облегчить её горе и в заботах о ней забывал свои собственные. Так как я довольно много читал и обладал хорошею памятью, то старался припомнить разные занимательные истории, которыми развлекал ее.-- Наше счастье, дитя мое, говаривал я ей, - находится в руках Того, Кто властен возстановить его на тысячу разных ладов, а пути Его неисповедимы. Если хочешь, я приведу тебе пример, почерпнутый мною из творений достоверного, хотя иногда романического летописца.

"Матильда с самой ранней юности выдана была в замужество неаполитанскому вельможе из высшого сословия и пятнадцати лет от роду сделалась матерью и овдовела. Однажды, стоя у окна своего дворца, нависшого над водами реки Вольтурно, она ласкала своего сынка; как вдруг ребенок вырвался из её рук, упал из окна в реку и исчез в волнах её. Мать, пораженная ужасом и желая спасти его, бросилась вслед за ним; но этого сделать она была не в силах и сама с величайшим трудом спаслась на противуположный берег, где попала в руки французских солдат, грабивших страну, и ими взята была в плен.

"Так как французы вели в то время с итальянцами самую кровопролитную и безчеловечную войну, солдаты хотели сделать несчастную жертвою своих скотских аппетитов и жестокости. В исполнении столь низкого намерения помешал им, однако же, молодой офицер, который, не взирая на необходимость поспешного отступления, посадил ее на коня позади себя и благополучно доставил в свой родной город. Красота её с самого начала поразила его зрение, вскоре затем её душевные качества покорили его сердце: они сочетались браком. Он достиг высших почестей, они жили долго и были счастливы. Но военное счастье переменчиво: по прошествии многих лет войска, коими он начальствовал, потерпели поражение, и он вынужден был искать спасения в стенах того города, где проживал со своею супругой. Здесь они выдержали осаду, и в конце концов город был взят приступом. В истории немного найдется примеров худшого насилия и жестокостей, чем те, коими ознаменовывались в ту пору войны итальянцев с французами. Так и в этот раз победители намеревались всех французских пленных казнить смертию, в особенности же супруга Матильды, который был главною причиной продолжительности осады. Такия решения исполнялись большею частию тотчас же по произнесении приговора. Пленника выводили вперед, и палач с поднятым мечом ждал лишь знака со стороны генерала, игравшого роль верховного судьи, чтобы поразить осужденного, между тем как зрители в угрюмом молчании стояли кругом. В такую именно минуту тяжкого ожидания, Матильда пришла проститься со своим супругом и избавителем и громко оплакивала жестокость судьбы, спасшей ее от преждевременной гибели в реке Вольтурно, лишь для того, чтобы стать свидетельницей еще худших бедствий. Генерал, очень еще юный, был поражен её красотою и тронут её горестью; но еще более смутило его то, что он услышал об испытанных ею когда-то опасностях. Оказалось, что он её сын, тот самый, из-за которого она столько претерпела в юности. Он тотчас признал ее и пал к её ногам. Остальное легко угадать. Пленник был освобожден, и все счастие, которое осуществляется на земле сочетанием любви, дружбы и исполнением долга, стало их уделом".

обществе она опасалась встретить пренебрежение, в уединении не находила отрады. Таково было её настроение, когда до нас дошли слухи, что мистер Торнчиль женится на мисс Уилъмот, к которой я всегда подозревал у него настоящую страсть, не смотря на то, что он не пропускал ни одного случая выражать в моем присутствии самое презрительное отношение к её особе и к её состоянию. Это известие еще усилило горе бедной Оливии: такого явного доказательства его неверности она не могла перенести. Я решился узнать наверное, точно ли это правда, и послать сына к старику Уильмоту, с тем, чтобы, во-первых, собрать самые точные сведения, а во-вторых, передать Арабелле Уильмот письмо, с изложением того, как мистер Торнчиль поступил относительно моего семейства. Сын мой отправился туда и через три дня воротился, утверждая, что слух оказался вполне справедливым, а письма ему не удалось передать лично, и он оставил его там, потому что мистер Торнчиль и мисс Уильмот разъезжают с визитами по всему графству. Свадьба их назначена через несколько дней, а в прошлое воскресенье они вместе были в церкви и являлись очень парадно и торжественно: она в сопровождении шести молодых девиц, а он с таким же числом джентльменов. Предстоявшая свадьба наполняла шумом и весельем всю округу; жених и невеста всякий день катались верхом и при этом окружали себя такою пышностью и великолепием, каких уже давно не запомнят в этих местах. Моисей рассказывал, что там уж собрались все родные и друзья обоих семейств, и в особенности много говорили о прибытии дяди нашего сквайра, сэра Уильяма, о котором все так хорошо отзывались. Везде шли пиры и веселье, только и разговору, что о красоте невесты, да о том, какой молодец из себя жених; говорили, что они страстно влюблены друг в друга; словом, прибавлял Моисей, поневоле подумаешь, что мистер Торнчиль один из счастливейших людей в мире.

- Пускай его будет счастлив, коли может, отвечал я:-- и, однакоже, сын мой, посмотри на этот соломенный матрац и на крышу, которая так плохо нас защищает; видишь эти гнилые стены и сырой пол; мое жалкое тело, обгорелое на пожаре; знаешь, что мои дети плачут, прося насущного хлеба. Вот что ты застал, возвратясь домой, дитя мое. И все-таки ни за какие блага в мире не хотел бы я поменяться с ним местами. Милые мои дети, еслиб только вы научились прислушиваться к голосу собственных сердец ваших, если бы узнали, какой благородный друг в них таится, вы не стали бы гоняться за щегольством и пышностью презренных людей. Кто не знает, что жизнь наша скоротечна и сами мы уподобляемся странникам, временно проходящим путь её. Развивая далее это уподобление, можно заметить, что хорошие люди всегда радостны и ясны душою, как путники, приближающиеся к дому; порочные же редко и ненадолго бывают счастливы, подобно странникам, отправляющимся в изгнанье...

Я даже вообразил, что она вооружилась твердостью, но это только так казалось: её спокойствие было лишь временным затишьем после бури.

унимать изъявления их удовольствия из-за того, что один из членов семейства упорствовал в своем унынии; я не хотел также и того, чтобы они из приличия накидывали на себя грусть, которой не ощущали. Потому опять вокруг стола поднялась веселая болтовня, рассказывали сказки, потребовали песню, и беззаботная радость снова стала порхать вокруг нашего смиренного жилища.