Вэкфильдский священник.
XXX. Счастие начинает улыбаться нам. Если будем стойки, и судьба переменится в нашу пользу.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Вэкфильдский священник. XXX. Счастие начинает улыбаться нам. Если будем стойки, и судьба переменится в нашу пользу. (старая орфография)

XXX.
Счастие начинает улыбаться нам. Если будем стойки, и судьба переменится в нашу пользу.

Когда я кончил речь, и слушатели разошлись, тюремный смотритель - один из гуманнейших людей своего звания - подошел ко мне и сказал, чтобы я извинил его, но он обязан исполнить свой долг и потому переведет моего сына в другую, более тесную келью, но каждое утро позволит ему навещать меня. Я поблагодарил его за такую милость и, пожимая руку сына, простился с ним, напоминая ему не терять из вида главной своей обязанности.

После этого я снова улегся на солому, и один из маленьких сыновей начал читать мне вслух. Как вдруг вошел мистер Дженкинсон с известием, что есть слухи о моей дочери: кто-то видел ее часа два тому назад с каким-то джентльменом; они останавливались в соседней деревне, завтракали там и направлялись, повидимому, обратно в город. Вслед за Дженкинсоном пришел тюремщик и с радостным видом поспешил сообщить, что дочь моя отыскалась. Но тут вбежал Моисей, крича, что сестра Софи внизу и сейчас придет сюда с нашим старым другом мистером Борчелем.

В эту самую минуту моя милая девочка вошла и, не помня себя от радости, бросилась ко мне на шею и стала нежно целовать меня. Мать её молча плакала тоже от радости.

- Вот, папа, воскликнула моя прелестная дочь, - вот тот отважный человек, который меня спас: всем моим счастием и свободой я обязана его храбрости.

Но мистер Борчель, который казался еще более довольным, чем она, зажал ей рот поцелуем.

- Ах, мистер Борчель! сказал я:-- в каком жалком жилище вы нас застаете! И мы теперь уж совсем не те, кого вы знали прежде. Вы всегда были нам другом; мы давно узнали свою несправедливость к вам и раскаялись в своей неблагодарности. После той обиды, которую я нанес вам, мне просто стыдно на вас смотреть; но я надеюсь, что вы меня простите, потому что я был тогда обманут низким негодяем, и он, под личиною дружбы, всех нас погубил.

- Мне нечего вам прощать, возразил мистер Борчель, - потому что я никогда не считал вас перед собою виноватым. Я отчасти угадал тогда вашу ошибку; но, не имея возможности выяснить дела, только пожалел о вас.

- Я всегда предполагал, сказал я, - что у вас благородная душа, теперь же я убедился в этом.-- Но, милое дитя мое, разскажи же, как произошло твое освобождение, и кто были негодяи, хотевшие тебя похитить?

и лошади понеслись. По дороге встречали мы несколько человек, и я кричала о помощи; но никто не обратил внимания на мои мольбы. Тем временем негодяй употреблял все средства, чтобы помешать мне кричать: то льстил мне, то угрожал, то клялся, что лишь бы я молчала, он не сделает мне никакого вреда. Между тем мне удалось сорвать занавеску с окна и тут вдруг, кого же я вижу? Наш друг мистер Борчель идет себе своей обычной скорой походкой, помахивая палкой, над которой мы так часто смеялись! Как только мы поровнялись с ним, я изо всей силы крикнула, называя его по имени и умоляя спасти меня. Я даже несколько раз принималась его звать, и наконец он громким голосом приказал кучеру остановить карету. Но кучер не послушался и продолжал погонять, что было мочи. Я думала, что мистеру Борчелю ни за что ни догнать нас, однако, через минуту увидела его бегущим рядом с лошадьми: он одним ударом палки свалил кучера на землю, после чего лошади почти тотчас остановились. Мой похититель выскочил из кареты, стал угрожать и ругаться, потом выхватил шпагу и, наступая на мистера Борчеля, приказывал ему уходить, покуда цел: но мистер Борчель тою же палкой сломал его шпагу в дребезги, погнал его прочь и преследовал еще около четверти мили; однако, тот убежал. Между тем я тоже вышла из кареты, желая помочь моему избавителю; но он возвратился ко мне, торжествующий. Кучер успел придти в себя и хотел также скрыться, но мистер Борчель приказал ему сесть на свое место и везти нас тотчас обратно в город. Видя, что дальнейшее сопротивление невозможно, кучер повиновался, но видно было - или мне, по крайней мере, так казалось - что он опасно ранен. Он во всю дорогу жаловался на то, как ему больно, так что мистер Борчель сам сжалился над ним, и по моей просьбе заменил его другим, взятым в гостиннице, где мы останавливались на обратном пути.

- Так поди же, я поздравлю тебя с возвращением, безценное дитя мое! воскликнул я:-- а ты, её смелый избавитель, прими тысячу раз нашу благодарность! Нам теперь нечем угостить вас, только мы рады вам от всей души. И вот что, мистер Борчель, раз что вы спасли мою дочь, если вы считаете её особу достаточною для себя наградой - берите ее. Коли не сочтете для себя унизительным породниться с такой бедной семьей, как наша, женитесь на моей дочери: вам не трудно будет получить её согласие, потому что я знаю, что её сердпе вам принадлежит; да и мое также. И позвольте вам сказать, сэр, что я вручаю вам немалое сокровище. Правда, ее довольно восхваляли и за красоту; но я не это имею в виду: под именем сокровища я разумею её душу.

- Однако же, сэр, возразил мистер Борчель, - вам, вероятно, известны мои обстоятельства, а также и то, что я не в состоянии содержать ее, как она того заслуживает?

- Если вы затем это говорите, чтобы отвадить меня, сказал я, - то я, разумеется, беру назад свое предложение; но я не знаю человека, который был бы более вас её достоин: будь у ней хоть тысячу женихов, и будь я довольно богат, я бы все-таки не выбрал для нея никого, кроме моего дорогого, благородного Борчеля.

Но на все это он упорно промолчал, что показалось мне довольно обидно; потом, ни словом не упомянув о моем предложении, он вдруг спросил, нельзя ли достать в гостиннице порядочного кушанья, и когда ему сказали, что можно, приказал принести сюда самый лучший обед, какой возможно приготовить в такое короткое время. Он заказал также дюжину отборнейшого вина и кое-каких лекарств для меня, прибавив с улыбкою, что один-то раз позволительно кутнуть, а он хоть и сидит со мной в тюрьме, но что-то особенно расположен сегодня повеселиться. Вскоре явился трактирный слуга и занялся приготовлениями к обеду. Тюремщик дал нам стол и был вообще до крайности почтителен; разставили в порядке вино и принесли два очень вкусно приготовленных блюда.

постоянно обращались к этому печальному предмету, так что под-конец я не выдержал и, рассказав всю повесть его злоключений, выразил желание, чтобы его пустили к нам и позволили участвовать в нашем временном удовольствии. Когда гости несколько оправились после ужасного впечатления, произведенного на них моим рассказом, я попросил также пригласить к столу другого товарища по заключению, мистера Дженкинсона, на что тюремщик безпрекословно согласился. Когда в корридоре раздалось бряцанье цепей моего сына, София вскочила и побежала ему навстречу, а мистер Борчель только спросил меня в эту минуту:-- Вашего сына зовут Джордж?-- и, получив мой утвердительный ответ, снова замолчал. Когда мой бедный сын вошел, я невольно заметил, что он посмотрел на мистера Борчеля со смешанным выражением удивления и почтительности.

- Поди сюда, поди, дитя мое, воскликнул я:-- как ни пришибла нас судьба, но Богу угодно было даровать нам некоторый отдых среди наших горестей. Сестра твоя возвращена нам, и вот её избавитель: этому отважному человеку обязан я тем, что еще есть у меня дочь. Протяни ему руку, сын мой, и дружески пожми ее: он заслужил от нас самую горячую благодарность.

Но сын, не обратив внимания на мои слова, продолжал стоять неподвижно в некотором отдалении.

- Милый брат, воскликнула София, - что же ты не благодаришь моего доброго защитника? Храбрые люди должны всегда нравиться друг другу!!

Он продолжал молчать все с тем же удивленным видом. Наконец гость наш, видя, что его узнали, и не думая более скрывать своего природного достоинства, велел моему сыну подойти ближе. Я от родуне видывал ничего величавее того благородного жеста, которым он разрешил ему приблизиться. По мнению одного философа, самое величественное зрелище представляет хороший человек в борьбе с несчастием; но по-моему, есть нечто еще более величественное, а именно, когда хороший человек приходит на помощь несчастному.

- И так, легкомысленный юноша, вот уже во второй раз вы провинились...

Но тут один из тюремных сторожей пришел доложить ему, что в город только что приехал в карете какой-то знатный вельможа с несколькими слугами, приказал ему кланяться и спросить, когда ему угодно будет принять его.

- Скажите, чтобы подождал, воскликнул наш гость, - покудая найду время его принять!-- и, обращаясь к моему сыну, продолжал:-- И так, сэр, оказывается, что вы во второй раз провинились в том самом преступлении, за которое я уже раз объявлял вам строгий выговор, а теперь закон готовит вам справедливое наказание. Вы, может быть, воображаете, что, рискуя собственною жизнию, имеете право располагать жизнию ближняго? Но какая же разница между дуэлистом, ставящим на карту свое пустое существование, и обыкновенным убийцей, который убивает наверняка? Разве шуллер, который плутует, может оправдаться тем, что сперва выложил и свои деньги на стол?

- О, сэр! воскликнул я, - кто бы вы ни были, сжальтесь над бедным, сбитым с толку созданием! То, что он сделал, предпринято им не по собственному почину, а по настояниям несчастной матери, которая заклинала его своим благословением отомстить за семейную честь. Вот, сэр, и то письмо, которое она писала ему по этому поводу: оно докажет вам её безразсудство и, быть может, уменьшит его вину.

- Ну, это хоть и не может вполне оправдать его, однакож, действительно уменьшает виновность его и дозволяет мне простить его. Ну, сэр, продолжал он, добродушно взяв моего сына за руку, - я вижу, что вы очень удивились, застав меня тут; однако, я и прежде нередко заглядывал в тюрьмы, да еще по менее интересным поводам. Сегодня я явился сюда затем, чтобы оказать правосудие человеку, возбуждающему глубочайшее мое уважение. Я в течение долгого времени был непризнанным свидетелем добрых дел твоего отца: под его скромною кровлей пользовался уважением, без примеси лести, и у его веселого семейного очага испытал такое счастие, какого не отыщешь ни в каких дворцах. Я дал знать моему племяннику, что отправляюсь сюда и буду его ждать здесь; как видно, он уже и приехал. Будет лучше для вас - и для него не так обидно, - если мы не осудим его безо всякого суда. Коли он виноват, то должен исправить свою вину; кажется, я без хвастовства могу сказать, что никто еще не обвинял в несправедливости сэра Уильяма Торнчиля.

Оказалось, что этот добрый знакомый, которого мы все привыкли считать забавным и безобидным чудаком, никто иной, как знаменитый сэр Уильям Торнчиль, о доброте и странностях которого все рассказывали чудеса. Наш бедный мистер Борчель был в действительности богатейший и знатный человек: его речи почтительно выслушивались в высших сферах, а его мнения влияли на направление партий; он был доброжелателем моего отечества, но верным сподвижником короля. Бедняжка жена моя, вспомнив, как безцеремонно она с ним обращалась, чуть не упала в обморок со страху; а София, так недавно еще считавшая его своим суженым, и видя как судьба высоко вознесла его сравнительно с её скромною долей, не могла удержать слез.

- Ах, сэр, говорила моя жена, глядя на него жалостно, - как мне теперь выпросить у вас прощения? Подумать только, как я обидела вас в последний раз, как вы изволили почтить нас своим посещением! И опять же, какие дерзкия шутки я себе позволяла против вас... Ну, уж этого, сэр, вы ни за что мне не простите!

- Э, дорогая моя леди, возразил он, улыбаясь, - что за беда! Вы шутили, а я отшучивался. Да вот всю компанию призываю разсудить нас: чьи шутки были удачнее, ваши или мои? По правде сказать, я сегодня что-то совсем не расположен ни на кого сердиться, - кроме того нахала, впрочем, который так напугал давеча мою дорогую девочку. Я даже не успел хорошенько разсмотреть его наружность, чтобы выставить его приметы в заявлении. А вы, София, скажите-ка мне, милочка, можете ли его признать, если увидите?

- Прошу извинить, сударыня, вмешался бывший тут же Дженкинсон: - будьте так добры, припомните, у этого человека не парик, а свои собственные рыжие волосы?

- Да, кажется, так, сказала София.

- А ваше сиятельство, продолжал Дженкинсон, обращаясь к сэру Уильяму, - не изволили заметить, как длинны у него ноги?

- Не знаю, длинны ли оне, отвечал баронет, - а знаю, что очень прыткия, потому что он меня перегнал; а это немногим удавалось до сих пор.

Я его очень хорошо знаю, а также и то, где его теперь найти. Если вашему сиятельству угодно будет приказать господину смотрителю послать меня с парою сторожей, я берусь через час доставить Бакстера сюда.

Смотрителя позвали; он тотчас явился, и сэр Уильям спросил его, знает ли он, с кем говорит.

- Как не знать, ваше сиятельство! возразил смотритель:-- мы довольно хорошо знаем сэра Уильяма Торнчиля; а кто хоть сколько нибудь его знает, тому лестно и поближе познакомиться.

- Хорошо же, сказал баронет:-- я к вам с просьбой: позвольте вот этому человеку с двумя из ваших подчиненных отправиться по моему поручению; вам известно, что я принадлежу к мировому институту и следовательно беру на себя всю ответственность.

- Одного вашего слова довольно, возразил смотритель:-- коли вам угодно, пошлите их хоть на тот конец Англии.

отправился розыскивать Тимофея Бакстэра, а мы тем временем забавлялись приветливостью моего младшого мальчика Виля, который только что пришел и, увидав гостя, поспешил влезть на колени сэра Уильяма и начал целовать его. Мать только что собралась пожурить его за такую фамильярность, но добродушный гость предупредил ее.

- Как, это Виль, мой круглолицый плут! воскликнул он: - так ты не забыл своего старого приятеля Борчеля? А, и ты тут, Дик, мой почтеннейший! Ну, вот видите, и я тоже о вас помнил.-- Говоря это, он вытащил из кармана два больших инбирных пряника; которые бедняжки принялись грызть с большим увлечением, так как с утра только позавтракали, да и то очень скудно. Только теперь мы сели за обед, успевший простыть совершенно. Впрочем, так как рука моя все еще сильно болела, прежде чем сесть за стол, сэр Уильям прописал мне примочку; оказалось, что он ради забавы изучал медицину и был весьма искусен и сведущ по этой части. Мы послали рецепт в местную аптеку; когда принесли лекарство, он сам сделал мне перевязку, и я почувствовал почти тотчас значительное облегчение.

За обедом нам прислуживал сам смотритель, всячески старавшийся чествовать нашего гостя. Мы еще не кончили обедать, когда мистер Торнчиль во второй раз прислал просить позволения явиться пред лицо своего дяди, дабы доказать свою невинность и возстановить свою честь. Баронет изъявил согласие и приказал впустить мистера Торнчиля.