Чайльд Гарольд.
Гобгоуз: Исторические примечания к IV песне
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Чайльд Гарольд. Гобгоуз: Исторические примечания к IV песне

ИСТОРИЧЕСКІЯ ПРИМЕЧАНІЯ къ IV песне. 

(Составлены Гобгоузомъ для 1-го изданiя. 

См. выше стр. 512). 

I. 

Взошелъ на Мостъ я Вздоховъ, где видны

По сторонамъ его дворецъ съ темницей.

(Строфа I).

Дворецъ дожей въ Венецiи сообщается съ тюрьмою посредствомъ мрачнаго моста или крытой галлереи, находящейся высоко надъ водою и разделенной каменной стеною на корридоръ и камеру. Государственныя тюрьмы, называющiяся pozzi или колодцами, находились въ толстыхъ стенахъ дворца, и когда узника выводили оттуда на казнь, его вели по корридору на другую сторону, а затемъ приводили обратно въ камеру на мосту и тамъ подвергали удавленiю. Низкая дверь, черезъ которую преступниковъ вводили въ эту камеру, теперь заложена, но корридоръ все еще открытъ и известенъ подъ названiемъ "Моста вздоховъ". Pozzi находятся подъ комнатой, откуда начинается мостъ. Ихъ было раньше двенадцать; но при первомъ появленiи французовъ венецiанцы поспешно завалили или уничтожили самые глубокiе изъ этихъ "колодцевъ". Впрочемъ, вы и теперь можете спуститься черезъ подъемную дверь и проползти черезъ отверстiя, наполовину засыпанныя мусоромъ, на два этажа ниже перваго ряда. Если вы нуждаетесь въ утешенiи по поводу уничтоженiя власти патрицiевъ, то здесь, можетъ быть, вы его и найдете; въ узкой галлерее, ведущей въ камеры, светъ чуть мерцаетъ, а самыя места заключенiя находятся въ совершенной темноте. Небольшое отверстiе въ стене пропускало спертый воздухъ изъ корридоровъ и служило для подаванiя узнику пищи.

ширину и семь футовъ въ вышину. Они находятся какъ разъ одна подъ другою, и въ нижнихъ дышится съ трудомъ. Когда республиканцы спустились въ эти ужасныя ямы, они нашли только одного узника, который, говорятъ, пробылъ здесь шестнадцать летъ. Обитатели нижнихъ келiй оставили следы своего раскаянiя или отчаянiя, которые еще можно видеть и изъ которыхъ ныне, можетъ быть, обязаны своимъ происхожденiемъ позднейшей изобретательности. Некоторые изъ заключенныхъ, повидимому, нанесли оскорбленiе духовенству, а другiе сами принадлежали къ нему, какъ можно заключать не только по сделаннымъ ими надписямъ, но и по начерченнымъ ими на стенахъ изображенiямъ церквей и колоколенъ. Читателю не безынтересно будетъ видеть образцы произведенiй, внушенныхъ такимъ ужаснымъ одиночествомъ. Вотъ три надписи въ томъ виде, какъ оне, вероятно, уже не разъ были списаны:

1. NON TI FIDAR AD ALCUNO PENSA Е ТАСІ

SE FUGIR VUOI DE SPIONI INSIDIE E LACCI

IL PENTIRTI PENTIETI NULLA GIOVA

MA BEN DI VALOR TUO LA VERA PROVA

          TENTO P'LA BESTIEMMA P'AVER DATO

                    DA MANZAR А UN MORTO

                              IACOMO. GRITTI. SCRISSE.

2. UN PARLAR POCHO et

UN PENSAR AL FINE PUO DARE LA VITA

А NOI ALTRI MESCHINI

                                        1605

                    EGO IOHN BAPTISTA AD

3. DE CHI MI FIDO GUARDAMI DIO

DE CHI NON MI FIDO MI GUARDARO IO

А TA H А NA

V. LA S.C.K.R.

въ первой надписи следуетъ читать: bestemmia и mangiar; эта надпись принадлежитъ, вероятно, преступнику, заключенному за какое-нибудь нечестивое деянiе во время похоронъ; Cortellarius названiе одного прихода на материке, близъ моря; последнiя заглавныя буквы, очевидно, означаютъ: Viva la Santa Chiesa Kattolica Romana. 

II. 

Песни гондольеровъ.

Въ Венецiи замолкла песнь Торквато...

(Строфа III).

"Не могу не упомянуть объ одномъ венецiанскомъ обычае, который, какъ мне говорили, очень распространенъ среди местнаго простого народа, - петь строфы изъ Тассо. Оне положены на довольно красивую, торжественную музыку, и певецъ, начиная которую-нибудь изъ нихъ, желаетъ, чтобы ему отвечалъ другой, который его услышитъ, - такъ что иногда вы слышите, какъ целый десятокъ или дюжина певцовъ, одинъ вследъ за другимъ, повторяютъ стихъ за стихомъ и продолжаютъ петь поэму до техъ поръ, пока помнятъ ея слова". Аддисонъ, 1700 г.)

Хорошо известное въ старину поочередное пенiе гондольерами строфъ изъ "Іерусалима" Тассо прекратилось вместе съ независимостью Венецiи. Изданiя поэмы съ подлиннымъ текстомъ на одной стороне и венецiанскими варiантами - на другой, въ томъ виде, какъ пели гондольеры, некогда были очень распространены, да и теперь еще попадаются. Следующiй отрывокъ покажетъ разницу между тосканскимъ эпосомъ и Canta alla barcarola:

          Подлинный текстъ.

Che 'l gran Sepolcro liberò di Cristo.

Molto egli oprò col senno, e con la mano

Molto soffri uel glorioso acquisto;

E in van e' Inferno а lui s' oppose, e in vano

ò d' Asia, e di Libia il popol misto,

Che il Ciel gli diè favore, e sotto а i Santi

Segni ridusse i suoi compagni erranti.

          Венецiанскiй текстъ.

L' anne pietose de cantar gho vogia,

Che al fin l' ha libera co strassia, e dogia

Del nostro buon Gesu la Sepoltura

De mezo mondo unito, e de quel

Dio l' ha agiutá, e i compagni srarpagni

Tutti'l gh' i ha messi insieme i di del Dai.

Впрочемъ, некоторые изъ более старыхъ гондольеровъ еще помнятъ строфы своего некогда излюбленнаго поэта.

7-го минувшаго января авторъ и другой англичанинъ, написавшiй эту заметку, поехали въ гондоле на Лидо съ двумя певцами, изъ которыхъ одинъ былъ плотникъ, а другой - гондольеръ. Первый поместился на корме, а другой - на носу гондолы. Отъехавъ немного отъ набережной Пьяццетты, они начали петь и продолжали свое пенiе до самаго прiезда на островъ. Въ числе другихъ образцовъ, они пели о смерти Клоринды и о дворце Армиды - и не на венецiанскомъ наречiи, а на тосканскомъ. Впрочемъ, плотникъ, певшiй лучше другого и часто поправлявшiй своею товарища, говорилъ намъ, что онъ можетъ и "перевести" оригинальный текстъ. Онъ прибавилъ, что можетъ спеть строфъ триста, но что у него не хватаетъ дыханiя (тутъ онъ употребилъ слово morbin) выучить больше или пропеть все, что онъ знаетъ: для разучиванья и повторенья надо иметь много свободнаго времени, - "а вы посмотрите на мое платье и на меня", сказалъ бедный малый: "ведь я голодаю". Эта речь была более трогательна, чемъ его пенiе, которое можно находить привлекательнымъ только по привычке. Это былъ резкiй, крикливый и монотонный речитативъ, а гондольеръ, кроме того, помогалъ своему пенiю, держа руку съ одной стороны рта. Плотникъ делалъ спокойные жесты, видимо, стараясь ихъ сдерживать, но это ему не вполне удавалось, такъ какъ онъ былъ слишкомъ заинтересовавъ содержанiемъ поэмы. Отъ этихъ людей мы узнали, что пенiе Тассо распространено не только среди гондольеровъ, и что, хотя редко, но все-таки въ низшихъ классахъ населенiя можно встретить людей, знающихъ несколько строфъ.

Повидимому, у певцовъ нетъ обыкновенiя грести и петь въ одно и то же время. Хотя на венецiанскихъ каналахъ уже и не слышно стиховъ изъ "Іерусалима", однако, тамъ все еще очень часто слышится музыка; а накануне праздниковъ иностранцы, находящiеся вдали или недостаточно осведомленные для того, чтобы различать отдельныя слова, могутъ вообразить, что на некоторыхъ гондолахъ все еще звучатъ строфы Тассо. Авторъ несколькихъ замечанiй объ этомъ предмете, появившихся въ "Curiosities of Litterature", извинитъ меня за мои цитаты; но, за исключенiемъ несколькихъ фразъ, можетъ быть, слишкомъ изысканныхъ или необычныхъ, онъ далъ очень точное и прiятное описанiе:

"Въ Венецiи гондольеры знаютъ наизусть длинные отрывки изъ Арiосто и Тассо и часто поютъ ихъ на особый мотивъ. Но въ настоящее время это знанiе, кажется, находится въ упадке, по крайней мере, после некоторыхъ усилiй, мне удалось отыскать только двухъ человекъ, которые могли мне спеть отрывокъ изъ Тассо. Я долженъ прибавить, что покойный г. Берри однажды спелъ мне отрывокъ изъ Тассо, уверяя, что онъ поетъ на манеръ гондольеровъ.

"Поютъ всегда двое, поочередно. Мелодiю мы знаемъ случайно изъ Руссо, въ песняхъ котораго она напечатана; въ ней, собственно, нетъ мелодическаго движенiя: она представляетъ нечто среднее между canto fermo и canto figurato; къ первому она приближается декламацiею въ виде речитатива, а ко второму - отдельными пассажами, въ которыхъ украшается фiоритурами какой-нибудь одинъ слогъ.

"И вошелъ въ гондолу при лунномъ свете; одинъ немецъ поместился спереди, а другой - сзади, и мы поехали къ Санъ-Джорджiо. Одинъ началъ петь; когда онъ оканчивалъ одну строфу, другой подхватывалъ и начиналъ следующую, и такимъ образомъ пенiе продолжалось поочередно. Во все время пенiя постоянно и неизменно повторялись одне и те же ноты; но, соответственно содержанiю строфы, певцы делали более или менее сильное ударенiе то на одной ноте, то на другой и такимъ образомъ исполненiе строфы менялось, смотря по ея сюжету.

"Въ общемъ, это пенiе было хрипло и крикливо; подобно всемъ грубымъ. нецивилизованнымъ людямъ, они думаютъ, что достоинство пенiя заключается въ силе голоса. Казалось, что одинъ хочетъ перещеголять другого силою своихъ легкихъ; а я отъ этого не только не получалъ никакого удовольствiя (сидя въ палатке гондолы), но чувствовалъ себя въ очень непрiятномъ положенiи.

"Мой спутникъ, которому я это сообщилъ, желая поддержать славу своихъ земляковъ, сталъ уверять меня, что это пенiе очень прiятно, если его слушать на известномъ разстоянiи. Поэтому мы вышли на берегъ и оставили одного певца въ гондоле, а другой отошелъ на несколько сотъ шаговъ. Они снова начали петь, обращаясь другъ къ другу, а я прохаживался взадъ и впередъ между обоими, всегда удаляясь отъ того, кто начиналъ петь. Часто я останавливался, прислушиваясь къ тому и другому.

"Такимъ образомъ эта сцена получила должную постановку, сильная и, какъ сказано, крикливая декламацiя издали поражала слухъ и возбуждала вниманiе; быстро следовавшiе одинъ за другимъ переходы. которые по необходимости должно было исполнять въ более низкихъ тонахъ, казались какими-то жалобными стонами, следовавшими за громкимъ выраженiемъ волненiя или скорби. Второй певецъ слушалъ внимательно и начиналъ тотчасъ же, какъ только первый переставалъ петь, отвечая ему более нежными или более сильными нотами, соответственно содержанiю строфы. Сонные каналы, величественныя зданiя, блескъ луны, черныя тени немногихъ гондолъ, двигавшихся, словно привиденiя, туда и сюда, - все это усиливало поразительную оригинальность этой сцены, и при такихъ обстоятельствахъ не трудно было признать за нею удивительно гармоническiй характеръ.

"Это пенiе какъ нельзя больше идетъ къ одинокому, ленивому гондольеру, который отдыхаетъ, растянувшись въ своей лодке на одномъ изъ каналовъ, въ ожиданiи товарища или седока, и до известной степени облегчаетъ свою скуку песнями или поэтическими исторiями, какiя придутъ ему на умъ. Часто онъ и во всехъ силъ возвышаетъ свой голосъ, и этотъ голосъ несется далеко по тихому зеркалу водъ; все кругомъ тихо, несмотря на то, что певецъ находится посреди большого и населеннаго города. Здесь нетъ стука экипажей, нетъ шума отъ шаговъ прохожихъ; только по временамъ, съ чуть слышнымъ плескомъ веселъ скользитъ молчаливая гондола...

"На известномъ разстоянiи перваго певца услышитъ другой, быть можетъ, вовсе съ нимъ и не знакомый. Мелодiя и стихи тотчасъ же устанавливаютъ между обоими известную связь: второй становится эхомъ перваго и, въ свою очередь, старается, чтобы его услыхали. По молчаливому соглашенiю, они начинаютъ чередоваться въ пенiи строфъ, и готовы пропеть целую ночь, не чувствуя усталости, причемъ случайные слушатели также принимаютъ участiе въ этой забаве.

"Это пенiе всего лучше звучитъ на далекомъ разстоянiи, прiобретая невыразимую привлекательность; такимъ образомъ, его цель вполне достигается только отдаленiемъ. Его звуки заунывны, но не печальны, и по временамъ, слушая ихъ, трудно удержаться отъ слезъ. Мой спутникъ, вообще не отличавшiйся нежностью, вдругъ совсемъ неожиданно сказалъ: "Е singolare come quel canto intenerisce, e moite più quando lo cantano meglio".

"Мне передавали, что женщины на Либо {Авторъ хотелъ сказать: это - не гряда острововъ, а одинъ длинный островъ: littus, берегъ.}, - длинной гряде острововъ, отделяющихъ Адрiатическое море отъ лагуны, въ особенности женщины дальнихъ округовъ Маламокки и Палестрины, также распеваютъ стихи Тассо на подобные же мотивы.

"У нихъ есть обычай, когда ихъ мужья выезжаютъ въ море ловить рыбу, садиться по вечерамъ вдоль берега и петь эти песни; оне поютъ какъ можно громче до техъ поръ, пока каждая изъ нихъ не различитъ издали ответную песню своего мужа" {Curiosities of Literature (Д'Изpaэли-отца).}.

Любовь къ музыке и поэзiи отличаетъ все классы венецiанскаго населенiя даже среди мелодичныхъ сыновъ Италiи. Въ самомъ городе всегда есть достаточно публики для того, чтобы наполнить одновременно два или даже три оперныхъ театра въ одинъ вечеръ, и только немногiя событiя въ частной жизни не вызываютъ печатнаго или изустнаго сонета. Получитъ ли врачъ или юристъ ученую степень, произнесетъ-ли священникъ свою первую проповедь, сделаетъ ли хирургъ операцiю, захочетъ ли актеръ уведомить публику о своемъ отъезде или о своемъ бенефисе, поздравляютъ ли васъ съ законнымъ бракомъ, съ днемъ рожденiя или съ выигрышемъ тяжбы, - музы непременно призываются для того, чтобы произвести известное количество стиховъ, и весть о частныхъ торжествахъ распространяется на девственно-белыхъ или частью раскрашенныхъ афишахъ, расклеиваемыхъ чуть не на всехъ углахъ города. Последнiй спектакль любимой примадонны вызываетъ эту поэтическую дань даже изъ техъ возвышенныхъ сферъ, изъ которыхъ въ нашихъ театрахъ обыкновенно слетаютъ только купидоны да снежные хлопья. Поэзiей проникнута вся жизнь венецiанца, которая въ своемъ обычномъ теченiи часто прерывается неожиданностями и переменами, встречаемыми у насъ только въ романахъ и резко отличающими ее отъ нашего севернаго, трезваго и однообразнаго существованiя; здесь удовольствiя входятъ въ число обязанностей, а обязанности нередко становятся развлеченiемъ, и такъ какъ и те, и другiя считаются одинаково важными составными частями жизни, то они и исполняются, и объявляются съ одинаково равнодушною серьезностью и веселымъ усердiемъ. Столбцы венецiанской газеты обычно заканчиваются следующими тремя известiями:

Шарада.

Театры: Св. Моисея - опера; Св. Бенедикта - комедiя характеровъ; Св. Луки - спектакля нетъ.

Если вспомнить, чемъ являются въ глазахъ католиковъ ихъ освященныя облатки, то мы, конечно, согласимся, что оне заслуживали бы места более почетнаго, нежели между шарадою и театрами. 

III. 

Какъ жалокъ ныне Левъ среди громадъ

На площади...

(Строфа XI).

Левъ отъ своего путешествiя въ Домъ Инвалидовъ не потерялъ ничего, кроме евангелiя, на которомъ покоилась одна изъ его лапъ, теперь поставленная наравне съ другой ногой. Кони также возвратились на прежнее дурно-выбранное место, откуда они были взяты, и по-прежнему наполовину спрятаны подъ портикомъ собора св. Марка. Ихъ исторiя, после отчаянной борьбы, теперь уже въ достаточной степени разъяснена. Изследованiя и сомненiя Эриццо и Дзаветти, а въ последнее время - графа Леопольда Чиконьяры, повидимому, установили ихъ римское происхожденiе и родословную не старше временъ Нерона. Но г. Шлегель продолжалъ поучать венецiанцевъ относительно ценности ихъ собственныхъ сокровищъ, и одинъ грекъ {Su i quattro cavalli delia Basilica di S. Marco in Venezia. Lettera di Andrea Mustoxidi Corcirese. Padova, 1816.} разъ навсегда заявилъ притязанiя своихъ соотечественниковъ на это благородное произведенiе искусства. Г. Мустоксиди не былъ оставленъ безъ возраженiя, но до сихъ поръ еще не получилъ ответа. Кажется, эти коня несомненно хiосскаго происхожденiя и перевезены въ Римъ Феодосiемъ. Лапидарное письмо - любимая манера итальянцевъ; оно создало славу не одному изъ ихъ литературныхъ деятелей. Однимъ изъ лучшихъ образцовъ работы типографiи Бодони служитъ почтенный томъ надписей, весь написанный его другомъ Паччiауди. Для возвращенныхъ коней было сочинено несколько надписей. Надо полагать, что выбора удостоилась не лучшая изъ нихъ: надъ портикомъ собора изображены золотыми буквами следующiя слова:

. VENETIS. BYZANТІО. CAPTA. AD. TEMP. D. MAR. А. R. S. МССІV. POSITA. QUAE. HOSTILIS. CUPIDITAS. А. MDCCIIIC. ABSTULERAT. FRANC. I. ІМР. PACIS. ОRВІ . DАTAE. TROPHAEM. А. MDOCXV * VICTOR. REDUXIT.

О латыни ничего сказать нельзя, но позволительно заметить, что несправедливость венецiанцевъ, которые увезли этихъ коней изъ Константинополя, была не меньше, чемъ несправедливость французовъ, которые перенесли ихъ въ Парижъ, и что приличнее было бы обойтись безъ всякихъ намековъ на тотъ и другой грабежъ. Католическiй государь, можетъ быть, долженъ былъ бы воспротивиться помещенiю надъ главнымъ входомъ въ кафедральный соборъ надписи, относящейся къ трiумфамъ вовсе не религiознымъ. Это несоответствiе можетъ быть объяснено только "умиротворенiемъ мiра". 

IV. 

Подчиненiе Барбароссы папе Александру III.

Монархъ ногою попираетъ плиты,

Где былъ монархъ коленопреклоненъ.

(Строфа XII).

После многихъ тщетныхъ усилiй со стороны итальянцевъ, желавшихъ сбросить съ себя иго Фридриха Барбароссы, и после столь же безплодныхъ попытокъ императора сделаться абсолютнымъ повелителемъ всехъ своихъ цизальпинскихъ владенiй, кровопролитная борьба, длившаяся двадцать четыре года, благополучно завершилась въ Венецiи. Относительно статей мирнаго договора достигнуто было предварительное соглашенiе между папою Александромъ III и Барбароссой, и папа, получивъ охранную грамоту, уже прибылъ въ Венецiю изъ Феррары, дней невозможнымъ. При такихъ обстоятельствахъ внезапно получено было известiе, что императоръ прибылъ въ Кiодзу, {Такъ по-венецiански называется Chioggi.} - городъ, лежащiй въ пятнадцати миляхъ отъ Венецiи. Венецiанцы сильно взволновались и потребовали, чтобы онъ немедленно былъ привезенъ въ городъ. Ломбардцы забили тревогу и отошли къ Тревизо. Самъ папа опасался какого нибудь безпорядка въ случае, если бы Фридрихъ внезапно двинулся противъ него, но былъ успокоенъ благоразумiемъ и тактомъ дожа Себастiана Цiани. Кiодза и Венецiя обменялись несколькими посольствами и, наконецъ, императоръ, отступивъ отъ некоторыхъ прежнихъ своихъ требованiй, "отложилъ свою львиную свирепость и воспринялъ кротость агнца" {"Quibus auditis, imperator, operanta eo, qui corda principum sicut vult et quando vult humiliter inclinat, leonina feritate deposita, ovinam mansuetudinem induit". Romualdi Salernitani Chroniron, apud Script. Rer. Ital. tom. VII. p. 229.}.

Въ субботу, 23 поля 1177 года, шесть венецiанскихъ галеръ съ большимъ великолепiемъ перевезли Фридриха изъ Кiодзы на островъ Лидо, въ одной миле отъ Венецiи. На следующiй день, рано поутру, папа, въ сопровожденiи сицилiанскихъ пословъ и представителей Ломбардiи, призванныхъ имъ съ материка, а также при большомъ стеченiи народа, направился изъ патрiаршаго дворца въ церковь св. Марка и торжественно провозгласилъ императора и его сторонниковъ свободными отъ тяготевшаго надъ ними церковнаго отлученiя. Имперскiй канцлеръ, отъ имени своего государя, отрекся отъ анти-папъ и ихъ еретическихъ приверженцевъ. Тотчасъ же дожъ, съ большой свитой изъ духовныхъ и светскихъ особъ, явился на галеры, приветствовалъ Фридриха и съ великимъ почетомъ перезенъ его съ Лидо въ Венецiю. Императоръ сошелъ съ галеры на набережной Пьяццетты. Дожъ, патрiархъ, епископы, духовенство и венецiанскiй народъ, съ крестами и хоругвями, пошли передъ нимъ въ торжественной процессiи въ церковь св. Марка. Александръ находился у входа въ базилику вместе съ своими епископами и кардиналами, патрiархомъ Аквилейскимъ, архiепископами и епископами ломбардскими, которые были все въ церковныхъ облаченiяхъ. Фридрихъ приблизился - "направляемый Святымъ духомъ, поклоняясь Всевышнему въ лице Александра, отложилъ свое императорское достоинство и, снявъ мантiю, простерся ницъ предъ папою. Александръ, со слезами на глазахъ, благосклонно поднялъ его съ пола, поцеловалъ и благословилъ; а сопровождавшiе императора германцы тотчасъ же громкимъ голосомъ запели: "Слава Тебе, Господи!" Тогда императоръ, взявъ папу за правую руку, повелъ его въ церковь и, получивъ его благословенiе, отбылъ во дворецъ дожей". Церемонiя подчиненiя повторилась и на следующiй день. Папа самъ, по просьбе Фридриха, служилъ обедню въ церкви св. Марка. Императоръ снова снялъ свою царскую мантiю и, взявъ въ руки жезлъ, сталъ прислуживать папе, удаляя народъ отъ хора и предшествуя первосвященнику предъ алтаремъ. Александръ, прочитавъ евангелiе, произнесъ проповедь къ народу. Императоръ всталъ у самаго аналоя, въ позе внимательнаго слушателя; и папа, тронутый такимъ знакомъ вниманiя (такъ какъ онъ зналъ, что Фридрихъ не понимаетъ ни одного слова изъ его речи), приказалъ патрiарху Аквилейскому переводить латинскую проповедь на немецкiй языкъ. Затемъ былъ пропетъ символъ веры. Фридрихъ принесъ свою жертву и облобызалъ ногу папы, а по окончанiи обедни подвелъ его за руку къ своей белой лошади. Онъ самъ держалъ стремя и хотелъ вести лошадь въ поводу до пристани, но папа не принялъ этой услуги и, любезно благословивъ его, отпустилъ. Такова сущность разсказа, оставленнаго архiепископомъ Салернскимъ, который самъ присутствовалъ при этой церемонiи и повествованiе котораго подтверждается также и другими свидетельствами. Объ этомъ событiи не стоило бы говорить такъ подробно, если бы оно не было настолько же торжествомъ свободы, какъ и торжествомъ суеверiя. Ломбардскiе города обязаны были ему подтвержденiемъ своихъ привилегiй, и Александръ имелъ причину благодарить Провиденiе, давшее больному и безоружному старику возможность подчинить себе могущественнаго и страшнаго государя". {См. вышеупомянутаго Ромуальда Салернскаго. Во второй проповеди, произнесенной Александромъ 1 августа, въ присутствiи императора, онъ сравнилъ Фридриха съ блуднымъ сыномъ а себя - съ прощающимъ отцомъ.} 

V. 

Генрихъ Дандоло.

Где Дандоло -- -- ныне,

Который сокрушилъ Царьградъ въ его гордыне?

(Строфа XII).

(Въ подлиннике эти стихи читаются: "О, если бы хоть на часъ воскресъ слепой старецъ Дандоло, восьмидесятилетнiй вождь, победоносный противникъ Византiи!").

Читатель припомнитъ восклицанiе шотландца: "О, если бы хоть на часокъ въ Денди!" Генриху Дандоло, когда его избрали дожемъ, въ 1192 году, было 85 летъ отъ роду. Следовательно, когда онъ командовалъ венецiанцами при взятiи Константинополя, ему было уже 97 летъ. Въ этомъ возрасте онъ присоединилъ три восьмыхъ всей имперiи "Романiи" (такъ называлась въ то время римская имперiя) {Гиббонъ опустилъ важное ае "Romani" вместо "Romaniae". Между темъ титулъ, прiобретенный Дандоло, въ хронике его тезки, дожа Андрея Дандоло, читается такъ: "Quartae partis et dimidiae totius Imperii Romaniae Dominator". Это "Romaniae" сохраняется и въ позднейшихъ актахъ дожей. И действительно, - владенiя Греческой имперiи на материке Европы въ то время вообще были известны подъ именемъ "Романiи"; на картахъ Турцiи такъ называлась Фракiя.} къ титулу и владенiямъ венецiанскаго дожа. Три восьмыхъ этой имперiи упоминались въ грамотахъ до временъ дожа Джованни Дольфино, который пользовался приведеннымъ титуломъ еще въ 1357 году {См. продолженiе хроники Дандоло. Гиббонъ, повидимому, не включилъ Дольфино, следуя Санудо, который говоритъ: "Il quai titolo si usò fin al Doge Giovanni Delfino". См. Vite de' Duchi di Venezia, ap. Script. Rer. Ital., XXII. 530, 611.}.

Дандоло лично руководилъ штурмомъ Константинополя. Два корабля, "Рай" и "Пилигримъ", были связаны другъ съ другомъ, и съ ихъ верхней палубы былъ перекинутъ мостъ или лестница на стены. Дожъ находился въ числе первыхъ, вошедшихъ въ городъ. Тогда-то исполнилось, какъ говорили венецiанцы, пророчество Эритрейской сивиллы: "На волнахъ Адрiатики возникнетъ могущественное государство подъ управленiемъ слепого вождя; они окружатъ козла, обезславятъ Византiю, вычернятъ ея зданiя, разнесутъ ея добычу; новый козелъ будетъ блеять до техъ поръ, пока они не измерятъ и не пробегутъ 51 фута и девять дюймовъ съ половиною" {"Fiet potentium in aquis Adriaticis congregatio, caeco praeduce, Hircum ambigent, Byzantium profanabunt, aedificia denigrabunt, spolia dispergentur; Hircus novus balabit usque dum LIV pedes et IX pollices et semis praemensurati discurrant". Chronicon, ibid, XII, 329.}. Дандоло умеръ 1 iюня 1205 г. Онъ царствовалъ тринадцать летъ, шесть месяцевъ и пять дней и былъ похороненъ въ храме св. Софiи въ Константинополе. Довольно странно, что бунтовщикъ аптекарь, захватившiй мечъ дожей и уничтожившiй старое правительство въ 1796--7 гг., также носилъ имя Дандоло. 

VI. 

Но Дорiи угроза не безследной

Осталася - и на коняхъ узда.

(Строфа XIII).

После пораженiя при Поле и взятiя Кiодзы, 16 августа 1379 г., соединенными войсками генуезцевъ и Франческо да Каррара, синьора падуанскаго, венецiанцы пришли въ крайнее отчаянiе. Къ победителямъ отправлено было посольство съ белымъ листомъ бумаги, на которомъ ихъ просили написать какiя угодно условiя, лишь бы только сохранить независимость Венецiи. Правитель Падуи готовъ былъ согласиться на это предложенiе, но генуэзцы, кричавшiе после победы при Поле: "Въ Венецiю! въ Венецiю! и да здравствуетъ св. Георгiй!" решили уничтожить своихъ соперниковъ; ихъ главнокомандующiй, Пьетро Дорiа, далъ посольству такой ответъ: "Клянусь Богомъ, синьоры венецiанцы, вамъ не будетъ мира ни отъ правителя Падуи, ни отъ нашей генуэзской общины до техъ поръ, пока мы не наложимъ узды на вашихъ необузданныхъ коней, что стоятъ подъ портикомъ вашего евангелиста св. Марка. А когда мы ихъ взнуздаемъ, тогда мы съумеемъ держать васъ въ мире. Таковы намеренiя наши и нашей общины. Что касается этихъ нашихъ братьевъ генуэзцевъ, которыхъ вы привели съ собою, чтобы отдать намъ, то я не хочу ихъ брать; отведите ихъ назадъ, потому что черезъ несколько дней я самъ приду освободить изъ вашихъ тюремъ какъ ихъ, такъ и остальныхъ" {"Alla fè di Dio, Signori Veneziani, non haverete mai paci dal Signoro di Padoua, nè dal nostro commune di Genova, se primieramente non mettemo le brigile а quelli vostri cavalli sfrenati, che sono su la reza del vostro Evangelista S. Marco. Imbrenati che gli havremo, vi faremo stare in buona pace. E quesla e la intenzione nostra, e del nostro commune. Questi miei fratelli Genovesi che havete menati con voi per donarci, non li voglio; rimanetegli in dietro perche io intendo da qui а pochi giorni venirgli а riscuoter, dalle vostre prigioni, e loro e gli altri".}. И действительно, генуэзцы подвинулись впередъ до Маламокко, въ пяти миляхъ отъ столицы; но грозная опасность, вместе съ высокомерiемъ непрiятелей, подняла мужество венецiанцевъ; они решились сделать чрезвычайныя усилiя и принесли много пожертвованiй, которыя все тщательно отмечаются ихъ историками и Виттре Пизани поставленъ былъ во главе флотилiи изъ 31-хъ галеръ. Въ октябре генуэзцы очистили Маламокко и отступили въ Кiодзу, но затемъ снова стали угрожать Венецiи, которая была доведена до последней крайности. Въ это время, 1 января 1380 г., прибылъ Карло Дзено, который съ 11-ю галерами крейсировалъ у генуэзскихъ береговъ. Венецiанцы оказались теперь настолько сильными, что могли осадить генуэзцевъ. Дорiа былъ убитъ 22 января каменнымъ ядромъ въ 195 фунтовъ веса, выброшеннымъ изъ мортиры, называвшейся тревизскою; Кiодза была тесно окружена; къ венецiанцамъ присоединился вспомогательный отрядъ въ пять тысячъ человекъ, среди которыхъ было несколько англiйскихъ кондотьеровъ, подъ начальствомъ некоего капитана Чекко. Тогда генуэзцы, въ свою очередь, стали просить мира, но не получили его до техъ поръ, пока не сдались на полную волю победителей; 24 iюня 1380 дожъ Контарини торжественно вступилъ въ Кiодзу. Четыре тысячи пленниковъ, девятнадцать галеръ, множество мелкихъ судовъ и лодокъ, со всемъ вооруженiемъ и припасами, а также и все издержки экспедицiи, были наградою победителей, которые, если бы Дорiа не далъ такого неумолимаго ответа, рады были бы, что имъ оставлена во владенiи одна только Венецiя. Подробное изложенiе этихъ событiй находится въ сочиненiи "Война въ Кiодзе",  

VII. 

Венецiя подъ властью австрiйцевъ.

                    Безмолвiе палатъ

И узкихъ улицъ, видъ чужихъ поcтылый --

(Строфа XV).

Населенiе Венецiи въ конце XVІІ столетiя доходило почти до двухъ сотъ тысячъ человекъ. Последняя перепись, произведенная два года тому назадъ (1810), определила его въ сто три тысячи, и съ каждымъ днемъ оно все уменьшается. Торговля и оффицiальныя занятiя, бывшiя неистощимымъ источникомъ венецiанскаго процветанiя, теперь прекратились {"Nonnullorum e nobilitate immensae sunt opes, adeo ut vix aestlmari possint; id quod tribus e rebus oritur: parsimonia, commercio atque iis emolumentis, quae e Bepublica percipiunt, quae hanc ob causam diuturna fore creditur". См. De Principatibus Italiae Tractatus varii, 1628, p. p. 18, 19.]. Большинство патрицiанскихъ дворцовъ стоятъ пустыми и постепенно совсемъ исчезли бы, если бы правительство, встревоженное разрушенiемъ семидесяти двухъ изъ нихъ въ последнiе два года, не отняло у обедневшихъ людей этого печальнаго источника дохода. Многiе потомки венецiанской знати теперь разсеялись и смешались съ более богатыми евреями на берегахъ Бренты, дворцы которой уже пришли, или понемногу приходятъ, въ полный упадокъ. Отъ "венецiанскаго дворянина" не осталось ничего, кроме имени. Онъ - только тень того, чемъ онъ былъ прежде, хотя все по-прежнему вежливъ и любезенъ. Его постоянное нытье, конечно, извинительно. Каковы бы ни были недостатки республики, и что бы ни говорили иностранцы о томъ, что она воспрiяла естественную кончину по неизбежному закону смертности, - сами венецiанцы могутъ иметь объ этомъ вопросе только одно мненiе. никогда подданные республики не собирались съ такимъ единодушiемъ подъ знамя св. Марка, какъ въ те дни, когда оно было развернуто въ последнiй разъ; трусость и предательство техъ немногихъ патрицiевъ, которые советовали роковой нейтралитетъ, были проявлены только этими немногими отдельными личностями. Нетъ основанiя думать, что современное поколенiе сожалеетъ объ утрате своихъ аристократическихъ порядковъ и слишкомъ деспотическаго правительства; они думаютъ только объ исчезнувшей независимости. Они изнываютъ, вспоминая о ней, хотя иногда относятся къ этой утрате съ веселымъ и добродушнымъ юморомъ. О Венецiи можно сказать словами писанiя, что она "умираетъ ежедневно; столь общiй и столь очевидный упадокъ производить тягостное впечатленiе на иностранца, который не можетъ примириться съ этимъ зрелищемъ целой нацiи, издыхающей у него на глазахъ. Созданiе столь искусственное, лишившись той основной идеи, которая вызвала его къ жизни и поддерживала его существованiе, должно распасться сразу, и его паденiе должно совершиться гораздо быстрее его возвышенiя. Ненависть ихъ къ порабощенiю, побудившая некогда венецiанцевъ искать себе убежища на море, после постигшаго ихъ бедствiя вынуждаетъ ихъ вернуться на материкъ, где они, по крайней мере, могутъ оставаться незамеченными среди целой толпы порабощенныхъ и не представлять унизительнаго зрелища нацiи, обремененной цепями. Ихъ живость, приветливость и то счастливое равнодушiе, которое дается только отъ природы (такъ какъ философiя напрасно старается его внушать), не уменьшились подъ влiянiемъ обстоятельствъ; но многiя особенности жизни и нравовъ постепенно утратились, а венецiанская знать, съ тою гордостью, которая свойственна всемъ итальянцамъ, бывшимъ господами, не согласилась выставлять на показъ свою незначительность. Она не желаетъ рабскимъ нарядомъ унижать тотъ блескъ, который былъ доказательствомъ и составною частью ея могущества. Дворяне оставляютъ место, которое они занимали среди своихъ согражданъ; сохраненiе за ними этого места было бы доказательствомъ примиренiя и оскорбленiемъ для техъ, кто пострадалъ въ общемъ бедствiи. О техъ, кто остался въ униженной столице, можно сказать, что они не столько живутъ, сколько бродятъ, какъ привиденiя, въ местахъ своей былой славы. Размышленiе о томъ, "кто и что порабощаетъ", едва ли вызоветъ замечанiя со стороны техъ, кто, въ силу своей нацiональности, является другомъ и союзникомъ завоевателя; позволительно, однако же, сказать хотя бы одно, - что для людей, желающихъ возстановить свою независимость, всякiе владыки должны быть предметомъ ненависти: и смело можно предсказать, что эта невыгодная ненависть не исчезнетъ до техъ поръ, пока Венецiя не потонетъ въ тине своихъ засоренныхъ каналовъ. 

VIII. 

Лауpа.

Достигъ онъ техъ вершинъ, где слава вековая.

(Строфа XXX)

Благодаря критическому остроумiю одного шотландца, мы теперь знаемъ о Лауре такъ же мало, какъ прежде {См. An Historical and Critical Essay on the Life End Character of Petrarch и А Dissertation on an Historical Hypothesis of the Abbé de Sade. 1810. (Итальянскiй переводъ, подъ заглавiемъ: Riflessioni intorno а Madonna Laura, изд. 1811).}. Открытiя аббата де-Сада, его торжество и насмешки ужо не могутъ более служить предметомъ поученiя или забавы. Однако, мы не должны думать, что эти "мемуары" {Mémoires pour la vie de Franèois Pétrarque, Amsterdam, 1764, 3 тома in 4R.} - такой же романъ, какъ "Велизарiй" или "Инки", хотя такое мненiе и высказано д-ромъ Битти, - человекомъ съ громкимъ именемъ, но съ малымъ авторитетомъ {Письмо къ герцогине Гордонъ, 17 авг. 1782. Life of Beattie, by Sir W. Forbes, II, 102 - 106.}. Его "трудъ" былъ не напрасенъ, хотя его "любовь" {Гиббонъ назвалъ его мемуары "трудомъ любви" и следовалъ ему съ удовольствiемъ и доверiемъ. Составитель обширнаго сочиненiя долженъ очень осторожно относиться къ источникамъ; Гиббонъ такъ и поступалъ, но не всегда такъ строго, какъ другiе писатели.}, подобно большинству страстей, сделала его смешнымъ. Гипотеза, одолевшая итальянскихъ спорщиковъ и увлекшая менее заинтересованныхъ критиковъ, теперь уже утратила значенiе. Вотъ лишнее доказательство того, что никогда нельзя быть увереннымъ, что парадоксъ самый своеобразный и потому кажущiйся самымъ прiятнымъ и вернымъ, не уступитъ места вновь установившемуся старому предразсудку.

Итакъ, во-первыхъ, оказывается, что Лаура, повидимому, родилась, жила, умерла и похоронена не въ Авиньоне, а въ окрестностяхъ его. Ручьи Сорги, кустарники Кабрiера могутъ опять выступить на сцену съ своими прежними претензiями, и даже отвергнутый de la Bastie можетъ быть выслушавъ снисходительно. Гипотеза аббата не имела более твердой опоры, кроме написаннаго на пергаменте сонета и медали, найденныхъ на скелете вдовы Гуго де-Сада, и рукописной заметки на принадлежавшемъ Петрарке экземпляре Виргилiя, находящемся теперь въ Амброзiанской библiотеке. Если бы эти доказательства были неопровержимы, то стихи должны были быть написаны и медаль сочинена, изготовлена и положена вместе съ теломъ впродолженiе всего 12-ти часовъ, причемъ все эти действiя совершены надъ трупомъ женщины, умершей отъ чумы и торопливо похороненной въ самый день смерти. Такiе документы, действительно, имеютъ слишкомъ решающее значенiе: ими доказывается не фактъ, а подделка. Подделками должны быть признаны и сонетъ, и примечанiе къ Виргилiю. Аббатъ цитируетъ оба эти источника, какъ неопровержимые; отсюда неизбежно следуетъ, что оба они очевидно подложны {Этотъ сонетъ уже и прежде возбудилъ подозренiе г. Ораса Вальполя. См. его письмо къ д-ру Джозефу Уортону отъ 16 марта 1765 г.}.

"нежная и благоразумная" супруга, а высокомерная дева прославила Авиньонъ, сделавъ этотъ городъ местомъ честной французской страсти, и впродолженiе двадцати одного года разыгрывала здесь свои "маленькiя хитрости" поочередной благосклонности и холодности съ первымъ поэтомъ своего века {"Par ce petit manége, cette alternative de faveurs et de rigueurs bien ménagée, une femme tendre et sage amuse pendant vingt et un ans le plus grand poète de son siècle, sans faire la moindre brêche а son honneur". Mémoires pour la vie de Petrarque, Préface aux Franèais, I, p. CXIII.}. Далее, слишкомъ неудобно было делать женщину ответственною за одиннадцать человекъ детей на основанiи одного только плохо истолкованнаго сокращенiя и решенiя библiотекаря {Въ дiалоге съ св. Августиномъ Петрарка сказалъ о Лауре, что ея тело изнурено постоянными ptubs. Прежнiе издатели читали и печатали: perturbationibus; но г. Капронье, библiотекарь французскаго короля въ 1762 г., увидевъ рукопись въ парижской библiотеке, сталъ уверять, что "on lit et qu'on doit lire partubus exhaustum". Петрарки целомудренной девицей или воздержной супругой, онъ обращается къ Фоме Аквинскому.}. Какъ бы то ни было, мы имеемъ полное основанiе думать, что любовь Петрарки не была платоническою. То счастье, которымъ онъ молилъ наградить его хотя бы одинъ только разъ и на одну минуту, конечно, было не воображаемое {*}, а столь же реальное, какъ и его намеренiе жениться на той, кого напрасно называютъ символической нимфой, - намеренiе, следы котораго можно указать, по крайней мере, въ шести местахъ его сонетовъ. Любовь Петрарки не была ни платонической, ни поэтической, и если въ одномъ месте своихъ сочиненiй онъ называетъ ее amore venementissimo ma unico ed onesto, то въ письме къ одному изъ своихъ друзей онъ сознается въ томъ, что онъ былъ виновенъ и развращенъ, что эта любовь совершенно поглотила его и овладела его сердцемъ.

{* "Pigmalion, quanto lodar ti dei

Dell'immagine tua, se mille volte

N'avesti quel, ch'i'sol una vorrei! "

Quando aiunse а Simon l'alto concetto).}

Впрочемъ, въ этомъ случае онъ, можетъ быть, былъ встревоженъ преступностью своихъ желанiй, такъ какъ самъ аббатъ Де-Садъ, который, наверное, не проявилъ бы особенно строгой деликатности, если бы имелъ возможность доказать свое происхожденiе отъ Петрарки и Лауры, однако, считаетъ себя вынужденнымъ упорно защищать добродетель своей прабабушки. Что касается поэта, то мы не имеемъ доказательствъ его невинности, - за исключенiемъ, можетъ быть, только постоянства его ухаживанiй. Въ своемъ посланiи къ потомству онъ уверяетъ насъ, что когда онъ достигъ сорокового года жизни, то онъ не только сталъ приходить въ ужасъ отъ всякой "неправильности", но даже утратилъ всякое воспоминанiе о ней. Между темъ, рожденiе его незаконной дочери можетъ быть отнесено не ранее какъ къ тридцать девятому году его жизни; стало быть, или память, или нравственность поэта изменили ему, если онъ забылъ объ этой, ошибке или оказался въ ней виновнымъ {"А questa confessiono cosè sincera diede forse occasione una nuova caduta, ch'ci fece" Storia delia letteratura italiana, 1. III (1783), v. 460.}. Слабейшимъ доказательствомъ чистоты этой любви было указанiе на ея постоянство, пережившее даже самый предметъ страсти. Разсужденiе г. де-ла-Басти о томъ, что одна только добродетель можетъ произвести впечатленiе, неизгладимое даже смертью, - одно изъ техъ разсужденiй, которыя все хвалитъ, но которымъ никто не веритъ, если только начнетъ анализировать собственныя чувства или вспоминать о чувствахъ другихъ людей {"Il n'у а que la vertu seule qui soit capable de faire des impressions que la mort n'efface pas." M. de Bimard, baron de la Bastie, въ Mémoires de l'Académie des Inscriptions et Belles Lettres 1740. См.. также Riflessioni и пр., p. XCVI.}. Подобныя заявленiи ничего не могутъ объяснить ни въ отношенiи Петрарки, мы въ отношенiи морали, и годятся разве только для очень слабыхъ или очень молодыхъ читателей; а человекъ, хоть немного подвинувшiйся впередъ отъ неведенiя и детства, можетъ находить для себя поученiе въ одной только истине. То, что принято называть "спасенiемъ чести" отдельнаго лица или целаго народа, представляетъ самое безплодное, скучное и лишенное поучительности сочинительство, хотя оно всегда находитъ себе больше похвалъ, чемъ та трезвая критика, которая приписывается злобному желанiю низвести великаго человека до общаго уровня обыкновенныхъ людей. Впрочемъ, нашъ историкъ можетъ быть, поступилъ и правильно, сохранивъ свою любимую гипотетическую оговорку, которая обезпечиваетъ автора, хотя едва ли спасаетъ честь все еще неизвестной возлюбленной Петрарки {"И если добродетель или благоразумiе Лауры были непреклоны, то онъ все-таки обладалъ, и могъ гордиться, что обладаетъ нимфой поэзiи". Гиббонъ, Decline and Fall, 1818, гл., LXX, стр. 321, т. XII. Можетъ быть, если здесь поставлено вместо хотя. 

XI. 

Петрарка.

Есть въ Аркуе старинная гробница. (Строфа XXX).

Каррарскимъ, повидимому, провелъ последнiе четыре года своей жизни въ этомъ очаровательномъ уединенномъ местечке или въ Падуе. За четыре месяца до смерти онъ уже находился въ состоянiи крайней слабости, и утромъ 19 iюля 1374 г. былъ найденъ мертвымъ въ своей библiотеке, въ кресле, съ головой, склонившейся на книгу. Это кресло еще и теперь показывается среди драгоценныхъ реликвiй въ Аркве, - реликвiй, которыя, при непрерывномъ поклоненiи всему, что имело какое-либо отношенiе къ великому поэту со дня его смерти и до настоящей минуты, можно считать гораздо более подлинными, нежели шекспировскiя вещи въ Стратфорде на Авоне.

Арква (ударенiе падаетъ на последнiй слогъ, хотя въ стихе, по аналогiи съ англiйскимъ языкомъ, это и не соблюдено {Русскiй переводчикъ воспроизвелъ эту ошибку Байрона: "Арква", конечно, склоняется какъ "Москва".}, лежитъ въ двенадцати миляхъ отъ Падуи и около трехъ миль вправо отъ большой дороги въ Ровиго, посреди Эвганейскихъ холмовъ. Пройдя минутъ двадцать по плоской, поросшей деревьями лужайке, вы приходите къ небольшому голубому озеру, светлому, но бездонному, у подошвы целаго ряда возвышенностей и холмовъ, покрытыхъ виноградниками и кустами, пихтами, гранатовыми и разными другими южными плодовыми деревьями. Отъ береговъ озера дорога идетъ, извиваясь, по холмамъ, и вскоре показывается, въ просвете между двумя склонившимися одна къ другой вершинами горъ, почти со всехъ сторонъ окружающихъ деревню, церковь Арквы. Дома деревни разбросаны по бокамъ этихъ обрывистыхъ горъ; домъ поэта находится на вершине небольшого холмика, съ котораго спускаются две тропинки и открывается видъ не только на цветущiе сады въ лежащихъ тутъ же, у подножiя, долинахъ, но и на широкое поле, на которомъ видны низкiя заросли шелковицы и ивы, опутанныя гирляндами виноградныхъ листьевъ, одинокiе высокiе кипарисы, а вдали - шпицы городскихъ церквей и башенъ; это поле простирается до устьевъ По и до самыхъ береговъ Адрiатическаго моря. Климатъ этихъ вулканическихъ холмовъ теплее, и сборъ винограда начинается здесь на неделю раньше, чемъ въ падуанскихъ равнинахъ. Петрарка положенъ (такъ какъ о немъ нельзя сказать, что онъ былъ похороненъ) въ саркофаге изъ краснаго мрамора, поставленномъ на четырехъ столбахъ на высокомъ фундаменте и выделяющемся среди остальныхъ, более низкихъ могилъ. Этотъ саркофагъ стоитъ одиноко, но вскоре будетъ почти скрытъ отъ глазъ четырьмя лаврами, посаженными въ позднейшее время. Фонтанъ Петрарки (здесь все носитъ имя Петрарки) вытекаетъ и разливается изъ-подъ искусственнаго свода, несколько ниже церкви, и въ самое сухое время года изобилуетъ той мягкой водой, какою еще въ древности славились Эвганейскiе холмы. Онъ былъ бы еще более привлекателенъ, если бы въ иные дни около него не было множества шершней и осъ. Ни въ чемъ другомъ никакого сходства между могилами Петрарки и Архилога. Въ теченiе вековъ всяческiе перевороты шли мимо этихъ уединенныхъ долинъ, и единственное оскорбленiе, нанесенное праху Петрарки, имело причиною не ненависть, а чрезмерное уваженiе къ нему. Именно - сделана была попытка похитить прахъ изъ саркофага: какая-то флорентинская дама унесла одну руку черезъ трещину, которая видна и до сихъ поръ. Эта обида не была забыта, по послужила поводомъ къ отождествленiю поэта съ той страной, въ которой онъ родился, по не хотелъ жить. Когда одного крестьянскаго мальчика изъ Арквы спросили, кто такой былъ Петрарка, онъ отвечалъ, что "у нихъ въ приходе о немъ знаютъ все, а онъ знаетъ только, что Петрарка былъ флорентинецъ".

Г. Форсайтъ {Remarks on Antiquities, in Italy, by Joseph Forsyth, въ 1350 г, и оставался тамъ довольно долго, такъ что успелъ познакомиться съ некоторыми изъ выдающихся жителей города. одинъ флорентинскiй джентльменъ, стыдясь этой нелюбви поэта къ родному городу, поспешилъ указать на эту ошибку въ сочиненiи нашего прекраснаго путешественника, котораго зналъ лично и уважалъ за его необыкновенныя способности, обширную эрудицiю и изысканный вкусъ въ соединенiи съ тою привлекательною простотою обхожденiя, которая такъ часто признавалась вернейшимъ, хотя, разумеется, не необходимымъ, признакомъ высшаго ума.

Все следы любовника Лауры заботливо помнятся и сохраняются. Въ Венецiи показываютъ домъ, въ которомъ онъ жилъ. Жители Ареццо, желая окончательно прекратить старинный споръ между ихъ городомъ и соседней Анчизой, куда Петрарка былъ привезенъ семи месяцевъ отъ роду и где онъ оставался до семилетняго возраста, отметили длинною надписью место рожденiя своего великаго земляка. Памятная доска въ честь его поставлена въ Парме, въ часовне св. Агаты, у кафедральнаго собора, потому что онъ былъ архидiакономъ местной конгрегацiи и долженъ былъ быть похороненъ въ этой церкви, если бы его не похитила смерть на чужбине. Другая доска, съ бюстомъ, поставлена въ честь его въ Павiи, потому что онъ провелъ осень 1368 г. въ этомъ городе, вместе съ своимъ зятемъ Броссано. Политическiя условiя, въ теченiе целаго ряда вековъ лишавшiя итальянцевъ возможности критически относиться къ живымъ деятелямъ, обратили ихъ вниманiе на прославленiе мертвыхъ. 

D. O. M. 

Parmensi Archidiacono. 

Parentibus praeclaris genere perantiquo 

Ethices Cnristianae scripton eximio 

Romanae linguae restitutori 

Africae ob carmen hac in urbe peractum regibus accito 

S. P. Q. R. laurea donato. 

Tanti Viri 

Juvenilium juvenis senilium senex 

Cornes Nicolaus Canonicus Cicognarus 

Marmorea proxima ara excitata. 

Ibique condito 

Divae Januariae cruento corpore 

Suffectum 

Sed infra meritum Francisci sepulchro 

Summa hac in aede efferri mandantis 

Si Parmae occumberet 

X.

 Tacco.

Сiяньемъ вечной славы, осененъ,

Что Бруски съ Буало глаза слепило.

Строфа XXXVIII).

"Бруски - опечатка вм. Круски, известная флорентинская accademia delia Crusca).

Стихи, въ которыхъ Буало унижаетъ Тассо, могутъ, какъ и всякiе другiе, служить образцомъ, оправдывающимъ мненiе о гармонiи французскаго стиха:

А Malherbe, à Racan, préfère Théophile,

à tout l'or de Virgile.

Sat. IX, 170.

Бiографъ Серасси {La Vita di Tasso, Bergamo, 1790.}, изъ нежности къ репутацiи итальянскаго и французскаго поэтовъ, спешитъ заметить, что сатирикъ впоследствiи отрекся отъ этого мненiя и провозгласилъ Тассо "генiемъ возвышеннымъ, обширнымъ и счастливо рожденнымъ для высочайшаго поэтическаго наречiя". Къ этому мы должны прибавить, что отреченiе было далеко не полное, если разсмотреть весь разсказъ объ этомъ, передаваемый Оливе {Hist. de l'Académie franèaise depuis 1652 jusqu'а 1700, par. M. labbé (Thoulier) d'Olivet, Amsterdam 1730. "Mais ensuite, venant à l'usage qu'il а fait de ses talens, j'aurois montré que le bon sens n'est pas toujours ее qui domine chez lui". (p. 181). Буало говоритъ, что онъ не изменитъ своего мненiя. J'en ai si peu changé, ditil", и np. (p. 181).}. Приговоръ, произнесенный о немъ Бугуромъ {La Manière de bien penser dans les ouvrages de l'esprit. 1692. Филантъ защищаетъ Тассо и говоритъ: "De tous les beaux ésprits quel'Jtalie а porté, le Tasse est peut estre celuy qui pense le plus noblement". Ho Бугуръ, повидимому, говоритъ устами другого лица, Эдокса, заключающаго свою речь нелепымъ сравненiемъ: "Faites va'oir le Tasse tant qu'il vous plaira, je m'en tiens pour moy а Virgile".}, приведетъ только въ смущенiе критика, "палинодiю" котораго итальянецъ не даетъ себе труда разобрать и, по всей вероятности, съ нею не согласится. Что касается оппозицiи, встреченной с Іерусалимомъ, со стороны академiи Crusca, которая устранила Тассо отъ всякаго сравненiя съ Арiосто и поставила его ниже Боярдо и Пульчи, то такая немилость должна быть до известной степени поставлена въ вину Альфонсу и феррарскому двору, такъ какъ Леонардо Сальвiати, бывшiй зачинщикомъ и почти единственнымъ виновникомъ этого нападенiя, действовалъ, безъ сомненiя, подъ влiянiемъ надежды прiобрести благосклонность дома Эсте - и разсчитывалъ достигнуть этой цели, прославляя своего земляка-поэта на счетъ его соперника, бывшаго въ то время "государственнымъ преступникомъ" {La Vita, etc., lib. III, p. 90, tom. II.}. Надежды и старанiя Сальвiати обнаруживаютъ мненiе современниковъ о причине заключенiя поэта и переполняютъ меру нашего негодованiя на деспота, бывшаго его тюремщикомъ {Дальнейшiя и, надо надеяться, окончательныя доказательства того, что Тассо былъ именно "государственный преступникъ", находятся въ "Историческихъ объясненiяхъ къ IV песне Чайльдъ-Гарольда", стр. 5 и след.}. Противникъ Тассо могъ быть доволенъ темъ прiемомъ, какой былъ оказанъ его критике; онъ былъ призванъ къ феррарскому двору, и тамъ, стараясь еще увеличить свои права на благосклонность панегириками семье своего государя {Orazioni funebri... delie lodi di Don Luigi Cardinal d'Este... delle lodi di Donno Alfonso d'Este. См. La Vita, lib. III, p. 117.}, былъ потомъ, въ свою очередь, покинутъ и умеръ въ пренебреженiи и бедности. Оппозицiя членовъ "Круски" прекратилась черезъ шесть летъ после начала спора, и если академiя прiобрела первую свою известность, выступивъ съ этимъ парадоксальнымъ мненiемъ почти вследъ за своимъ открытiемъ {Она была основана въ 1582 г., а ея ответъ на разсужденiе Пеллегрино объ эпической поэзiи напечатанъ въ 1584 г.} то, съ другой стороны, представляется вероятнымъ, что заботы о поддержанiи своей славы скорее облегчали, чемъ удручали поэта въ его заточенiи. Защита своего отца и самого себя (такъ какъ Сальвiати нападалъ на нихъ обоихъ) заняла много часовъ въ его невольномъ уединенiи, и узникъ не встретилъ большихъ трудностей въ ответахъ на приписанныя ему вины, въ числе которыхъ, между прочимъ, указывалось и на то, что онъ, сравнивая Францiю съ Италiей, намеренно ни чего не сказалъ о куполе Санта-Марiя дель-Фiоре во Флоренцiи {"Cotanto, potè serapre in lui il veleno della sua pessima vollontа contro alla nazion fiorentina".}. Позднейшiй бiографъ Арiосто, какъ будто желая возобновить старый споръ, усомнился въ истолкованiи мненiя Тассо о самомъ себе, {La Vita di Messer Lodovico Ariosto, soritta dall' abate Girolamo Baruffaldi giuniose, etc., Ferrara 1807.} приведеннаго въ бiографiи Серасси. Но Тирабоски еще ранее устранилъ это соперничество, {Storia della Lett., Roma 1785, t. VII, p. 130.} показавъ, что между Арiосто и Тассо речь идетъ не о сравненiи, а o превосходстве. 

XI. 

У Арiосто статуи съ чела

Однажды сорванъ билъ грозой суровой

Поддельный лавръ.

(Строфа XLI).

венокъ. Объ этомъ событiя вспоминаетъ одинъ писатель прошлаго столетiя {Op. di Bianconi. vol. III, p. 176, ed. Milano 1802: Lettera sull'indole di un fulmine caduto in Dresda, l'anno 1759.}. Перенесенiе этого священнаго праха, 6 iюня 1801 года, было однимъ изъ самыхъ блестящихъ зрелищъ въ короткой жизни Итальянской Республики; для того, чтобы освятить воспоминанiе объ этой церемонiи, некогда знаменитые "Intrepidi" были вновь призваны къ жизни и преобразованы въ Арiостовскую академiю. Обширная площадь, по которой проходила процессiя, въ то время впервые получила названiе площади Арiосто. Автора Орланда ревниво провозглашаютъ Гомеромъ, - но не итальянскимъ, а только феррарскимъ {"Appasionato ammiratore ed invitto apologista dell Omero Ferrarese". Этотъ титулъ далъ ему сначала Тассо.}. Мать Арiосто была родомъ изъ Реджю, а домъ, въ которомъ онъ родился, отличенъ доскою съ надписью: Qui nacque Lodovico Ariosto il giorno 8 di ". Но феррарцы недовольны темъ, что ихъ поэтъ случайно родился не въ ихъ городе, и требуютъ, чтобы онъ принадлежалъ исключительно имъ. Они обладаютъ его костями, показываютъ его кресло, его чернильницу, его автографы.

"......Hic illius arma,

Hic currus fuit......"

Домъ, где онъ жилъ, и комната, въ которой онъ умеръ, обозначены его собственною надписью {*}, а также - надписью более поздняго происхожденiя. Феррарцы стали еще более ревниво относиться къ своимъ притязанiямъ со времени раздраженныхъ нападокъ Денины (о причине которыхъ ихъ защитники таинственно намекаютъ, что она имъ небезызвестна), пытавшагося унизить ихъ почву и климатъ до беотiйской неспособности къ какимъ бы то ни было духовнымъ произведенiямъ. Целая книга in 4-to была вызвана этимъ порицанiемъ, - и это добавленiе къ "Запискамъ" Баротти о знаменитыхъ феррарцахъ признается торжествующимъ возраженiемъ на "Quadro Storico Statistico deir Alta Italia".

{* Parva sed apta mihi, sed null obnoxia, sed non.

XII. 

Древнiя суеверiя относительно молнiи.

                    Венокъ лавровый,

Что слава вьетъ, не поразитъ стрела.

Орелъ, тюленья шкура, лавръ и лоза белаго винограда {Plin. Hist. nat, II, 55.} считались вернейшими предохранительными средствами противъ молнiи: Юпитеръ избралъ перваго, Августъ Цезарь - вторую, а Тиберiй надевалъ целыя гирлянды изъ лавровъ, когда небо грозило грозой {Columella, De Re Rustica, X, 532. Sueton., Vit. Auffust. XC и Vit. Tiberii, cap. LXIX.}. Эти суеверiя не должны вызывать улыбки въ стране, где еще до сихъ поръ не совсемъ утратилась вера въ магическiя свойства ореховой ветки, и читатель, вероятно, не особенно удивится тому, что одинъ изъ комментаторовъ Светонiя серьезно доказываетъ. что венки Тиберiя не имели предохранительныхъ свойствъ, такъ какъ за несколько летъ передъ темъ одно лавровое дерево въ Риме было разбито молнiей {Not. 2 p. 409, edit. Lugd. Bat. 1667.}. 

XIII.

                    Молнiя светла

И очищаетъ все она, что тленно.

(Строфа XLI).

"патеалъ" или жертвенникъ, напоминающiй срубъ колодца, съ небольшимъ сводомъ, прикрывавшимъ впадину, которая, какъ полагали, образовалась отъ громового удара. Тела, поврежденныя молнiей, и люди, ею убитые, считались нетленными {I. Boulenger, De terrae motu et fulminibus, 1696.}, а ударъ, не имевшiй роковыхъ последствiй, давалъ право на общее уваженiе человеку, котораго такимъ образомъ отличило само небо. {Artemidori Oneirocritica, Paris 1603, p. 91.}

Убитые молнiей обвертывались въ белое полотно и сжигались на томъ самомъ месте, где они были поражены. Это суеверiе разделялось не одними только поклонниками Юпитера: ломбардцы верили въ предсказанiя, получаемыя отъ молнiи, а одинъ христiанскiй священникъ признается, что какой-то пророкъ, обладавшiй дьявольскимъ искусствомъ истолкованiя громовыхъ ударовъ, предсказалъ туринскому дуке Агилульфу одно событiе, которое должно было произойти, и доставилъ ему королеву и корону {Pauli Warnefridi Diaconi De Gestis Langobardorum, III cap. XXXI.}. Впрочемъ, въ этомъ небесномъ знаменiи было и нечто двусмысленное, такъ что древнiе римляне не всегда считали его благопрiятнымъ; а такъ какъ страхъ обыкновенно действуетъ сильнее утешенiй суеверiя, то и не удивительно, что римляне временъ Льва X были до такой степени напуганы несколькими неудачно истолкованными грозами, что для нихъ потребовались особыя увещанiя одного ученаго, который пустилъ въ ходъ все свои познанiя о громе и молнiи, чтобы доказать, что эти знаменiя благопрiятны, начиная съ удара молнiи въ стены Велитры и кончая ударомъ въ ворота Флоренцiи; одному изъ гражданъ этого города онъ предсказалъ папскiй престолъ. {I. P. Valeriani. De fulminum significationibus declamatio, apud I. G. Graaev., Thesaur. Antiq. Boni., 1696, v. 604. "Декламацiя" обращена къ Юлiану Медичи.} 

XIV. 

Венера Медицейская.

Изъ мрамора богини изваянье

(Строфа XLIX).

Видъ Венеры медицейской сейчасъ же вызываетъ въ памяти стихи изъ "Временъ года" {Поэма Томсона.}, сравненiе подлинника съ описанiемъ не только доказываетъ верность изображенiя, но обнаруживаетъ особый складъ мысли и, если можно такъ выразиться, физическаго воображенiя поэта. Такое же заключенiе можно вывести и изъ другого намека въ томъ же самомъ эпизоде "Музидоры"; должно быть, понятiя Томсона о преимуществахъ благосклонной любви были или очень первобытны, или недостаточно деликатны, такъ какъ онъ заставляетъ свою благодарную нимфу обещать скромному Дамону, что когда-нибудь, въ более удачную минуту, онъ можетъ выкупаться вместе съ нею:

Настанетъ день - и ты не убежишь.

читатель припомнитъ анекдотъ, разсказанный въ бiографiи д-ра Джонсона. Намъ не хочется разставаться съ флорентинской галлереей, не сказавъ несколько словъ о Странно, что характеръ этой спорной статуи до сихъ поръ еще остается неопределеннымъ, - покрайней мере это представляется страннымъ въ отношенiи техъ, кто виделъ саркофагъ при входе въ базилику св. Павла "за стенами" въ Риме, на которомъ уцелела въ довольно сохранномъ виде целая группа, взятая изъ мифа о Марсiасе, и скифскiй рабъ, который точитъ ножъ, изображенъ совершенно въ той же позе, какъ и упомянутая знаменитая статуя. Рабъ не обнаженъ; но легче преодолеть это затрудненiе, чемъ допустить, что ножъ въ руке флорентинской статуи есть бритва и что, какъ предполагаетъ Ланци, передъ нами - не кто иной, какъ брадобрей Юлiя Цезаря. Винкельманъ, объясняя барельефъ на тотъ же самый сюжетъ, следуетъ мненiю Леонарда Агостини, авторитетъ котораго долженъ былъ бы иметь решающее значенiе даже и въ томъ случае, если бы указанное сходство не поражало сама о внимательнаго наблюдателя {См. Monum. Ant. Ined., 1767, II, p. 50, и Storia delle Arti etc., t. II, p. 314.}. Въ числе бронзъ той же самой княжеской коллекцiи до сихъ поръ находится таблица съ надписью, скопированной и объясненной Гиббономъ {Nomina gentesque antiquae Italiae (Gibbon, Miscell. Works, 1814), p. 201.}. Нашему историку представлялись некоторыя затрудненiя, но онъ не отступится отъ своего объясненiя. Ему было бы очень досадно, если бы онъ теперь узналъ, что предметомъ его критическихъ изследованiй была надпись, въ настоящее время уже всеми признанная подложною. 

XV. 

Г-жа Сталь.

Въ обители священной Санта-Кроче

(Строфа IV).

Это имя напоминаетъ не только о техъ, чьи могилы сделали Санта-Кроче центромъ паломничества, - итальянской Меккой, но также и о той, чье красноречiе изливалось на славный прахъ и чей голосъ теперь такъ же немъ, какъ и голоса техъ, кого она воспела. Коринны уже не существуетъ, и вместе съ нею должны были бы исчезнуть страхъ, лесть и зависть, которые окружаютъ путь генiя облакомъ то слишкомъ яркимъ, то слишкомъ мрачнымъ, мешая верному взгляду безкорыстной критики. Передъ нами - ея изображенiя, то прикрашенныя, то обезображенныя, смотря по тому, чертила ли ихъ рука друга или врага: безпристрастнаго ея портрета, мы едва-ли можемъ ожидать отъ современниковъ. Голосъ людей, только что ее пережившихъ, не будетъ, по всей вероятности, способствовать правильной оценке ея своеобразнаго дарованiя. Любезность, любовь къ чудесному и надежда прiобщиться къ ея славе, притуплявшiя остроту критики, теперь уже не должны иметь места. Мертвецъ не имеетъ пола; онъ не можетъ удивить никакимъ новымъ чудомъ; но можетъ доставить никакого преимущества. Коринна перестала быть женщиной, - теперь она только писательница, и можно предвидеть, что многiе захотятъ вознаградить себя за прежнюю любезность тою строгостью, которая, благодаря преувеличенности прежнихъ похвалъ, можетъ прiобрести оттенокъ правдивости. Позднейшее потомство (такъ какъ она, наверное, дойдетъ до самаго поздняго потомства) выскажетъ окончательный приговоръ надъ разнообразными ея произведенiями, и чемъ дальше будетъ разстоянiе, съ котораго станутъ ихъ разсматривать, темъ внимательнее будетъ это разсмотренiе и темъ больше уверенности въ справедливости окончательнаго приговора. Она вступитъ въ ту сферу, въ которой великiе писатели всехъ временъ и народовъ составляютъ, такъ сказать, какъ бы свой собственный, особый мiръ, откуда они направляютъ и утешаютъ человечество своимъ вечнымъ влiянiемъ. Но по мере того, какъ передъ нами будетъ яснее и яснее раскрываться писатель, личность его станетъ постепенно исчезать изъ нашихъ глазъ, а потому, хотя бы некоторые изъ всехъ техъ, кого привлекалъ дружескiй кругъ посетителей Коппе непринужденнымъ остроумiемъ и радушнымъ гостепрiимствомъ его хозяйки, должны бы позаботиться о томъ. чтобы спасти отъ забвенiя те ея качества, которыя чаще заглушаются, нежели возбуждаются домашними заботами частной жизни. Кто-нибудь долженъ изобразить ту непритворную любезность, какая проявлялась въ ея родственныхъ отношенiяхъ, въ исполненiи техъ обязанностей, которыя обыкновенно составляютъ интимную сторону семейной жизни и редко соединяются съ внешними ея проявленiями, и изображенiе которыхъ передъ глазами равнодушнаго зрителя требуетъ особой деликатной нежности. Найдется кто-нибудь, кто не станетъ прославлять, а просто опишетъ любезную хозяйку открытаго дома, бывшаго центромъ общества всегда разнообразнаго и всегда прiятнаго, среди котораго она, далекая отъ всякаго честолюбiя, блистала только для того, чтобы распространять вокругъ себя живое одушевленiе. Нежно любившая и нежно любимая мать, безгранично великодушный и уважаемый другъ, благодетельная покровительница всехъ несчастныхъ не можетъ быть забыта теми, кого она любила и поддерживала. Ея который среди величественной природы, окружающей Женевское озеро, лучшимъ своимъ удовольствiемъ считалъ - любоваться привлекательными достоинствами несравненной Коринны. 

XVI. 

Альфiери.

                    . . . Тамъ лежатъ давно

(Строфа LIV).

Альфiери - великое имя нашего века. Итальянцы, не дожидаясь столетiя, провозгласили его великимъ поэтомъ; его память темъ дороже для нихъ, что онъ былъ певцомъ свободы и что, следовательно, его трагедiи не могутъ разсчитывать на одобренiе со стороны какого-либо изъ итальянскихъ государей. Лишь очень немногiя изъ нихъ, и то очень редко, разрешаются къ представленiю на сцене. Еще Цицерономъ было замечено, что истинныя чувства и мысли римлянъ нигде такъ ясно не обнаруживаются, какъ въ театре {Свободное выраженiе ихъ честныхъ чувствъ пережило ихъ свободу. Другъ Антонiя Тицiй устроилъ для нихъ игры въ театре Помпея. Но они не допустили, чтобы блестящiй спектакль изгладилъ изъ ихъ памяти то обстоятельство, что человекъ, доставившiй имъ это удовольствiе, убилъ сына Помпея: они съ проклятiями вытащили его вонъ изъ театра. Нравственное чувство толпы, свободно выражаемое, никогда не бываетъ ошибочнымъ. Даже солдаты трiумвировъ присоединялись къ брани гражданъ, выкрикивая вокругъ колесницъ Лепида и Планка, которые изгнали своихъ братьевъ: "De germanis, non de gallis, duo triumphant consules"! - изреченiе, которое стоитъ того, чтобы его запомнить, хотя бы только потому, что въ немъ заключался хорошiй каламбуръ.}. Осенью 1816 г. одинъ знаменитый импровизаторъ показывалъ свое искусство въ оперномъ театре въ Милане. Чтенiе темъ, предложенныхъ ему для импровизацiи, весьма многочисленная публика встречала, большею частью, молчанiемъ или смехомъ; но когда его помощникъ, развернувъ одну бумажку, прочелъ: "Апофеозъ Витторiо Альфiери", весь театръ огласился криками и рукоплесканiями, продолжавшимися несколько минутъ. Жребiй, однако, не достался Альфiери, - и синьору Сгриччи пришлось импровизировать общiя места по поводу бомбардировки Алжира. Надо заметить, что выборъ этотъ былъ вовсе не такимъ случайнымъ, какъ это могло показаться съ перваго взгляда: полицiя не только заранее просмотрела все бумажки, но и приняла меры къ тому, чтобы, въ случае надобности, исправить ошибку слепой судьбы. Можетъ быть, и самое предложенiе апофеоза Альфiери принято было съ такимъ восторгомъ именно потому, что никто не предполагалъ, чтобы оно могло осуществиться. 

XVII. 

                    .....Маккiавелли

Вернулся съ землю тамъ где всталъ изъ колыбели.

(Строфа LV).

а o жизни даннаго лица. Такою именно простотою отличается надпись на могиле Маккiавелли: здесь петъ никакихъ сведенiй ни о месте и времени рожденiя и смерти историка, ни объ его возрасте и происхожденiи. 

Tanto nomini nullum par elogium 

Niccolaus Macchiavelli.

Мы не видимъ причины, почему имя не написано выше той сентенцiи, которая къ нему относится.

Легко можно себе представить, что во Флоренцiи уже не существуетъ техъ предразсудковъ, вследствiе которыхъ имя Маккiавелли вошло въ пословицу, какъ синонимъ коварства. Его память подвергалась преследованiю, какъ и онъ самъ - при жизни, за его преданность свободе, несогласимую съ новою системою деспотизма, водворившеюся въ Италiи после паденiя свободныхъ государствъ. Онъ былъ подвергнутъ пытке за "развратъ", т. е. за желанiе возстановить флорентинскую республику; усилiя людей, заинтересованныхъ въ томъ, чтобы искажать не только природу поступковъ, во и самое значенiе словъ, привели къ тому, что деянiя, называвшiяся прежде мало по малу стали называться развратомъ. Мы сами пережили прежнее значенiе слова "либерализмъ", которое теперь въ однехъ странахъ стало синонимомъ измены,и повсюду - синонимомъ глупости. Обвиненiе автора Государя съ теми, кого нельзя пряно обвинить ни въ какомъ преступленiи, былъ заподозренъ и обвиненъ въ безбожiи; первыми и самыми сильными противниками его книги были два iезуита, изъ которыхъ одинъ убеждалъ инквизицiю, "benchè fosse tavdo", запретить это сочиненiе, а другой говорилъ, что секретарь флорентинской республики - просто съумасшедшiй. Отецъ Поссевинъ доказалъ, что онъ вовсе не читалъ этой книги, а отецъ Луккезини, - что онъ вовсе ея не понялъ. Темъ не менее ясно, что подобные критики должны были возмутиться вовсе не рабскимъ духомъ ученiя Маккiавелли, него предполагаемымъ стремленiемъ показать, до какой степени интересы государя расходятся съ благомъ человечества. Въ настоящее время iезуиты снова возстановлены въ Италiи, и последняя глава Государя опять можетъ вызвать спецiальное опроверженiе со стороны техъ, старанiями которыхъ умы подростающаго поколенiя смягчаются для воспрiятiя впечатленiй деспотизма. Эта глава (XXIV) носитъ заглавiе: "Esortazione а liberare l'Italia da' Barbari" и заключается "развратнымъ" призывомъ къ будущему искупленiю Италiи: "Non si deve adunque lasciar passare questa occasione, acciocchè la Italia vegga dopo tanto tempo apparire un suo redentore. Nè posso esprimere con quale amore ei fusse ricevuto in tutte quelle provincie, che hanno patito per queste illuvioni esterne, con quai sete di vendetta, con che ostinata fede, con che pielа, con che lacrime. Quali porte se gli serrerebero? Quali popoli gli negherebbero l'ubbidienza? Quale Italiano gli negherebbe l'ossequio? Ad ognuno puzza questo Barbaro Dominio"). 

ХVIIІ. 

Данте.

На берегу, который оскорбленье

Нанесъ ему, спитъ Данте въ отдаленье.

(Строфа LVII).

Данте родился во Флоренцiи, 1261 г. Онъ участвовалъ въ двухъ сраженiяхъ, четырнадцать разъ былъ посланникомъ и одинъ разъ стоялъ во главе республики. Въ то время, когда партiя Карла Анжуйскаго восторжествовала надъ "белыми", онъ находился въ отсутствiи, въ посольстве у папы Бонифацiя VIII, и былъ приговоренъ къ двухлетнему изгнанiю и къ штрафу въ 8000 лиръ, неуплата котораго повлекла къ конфискацiи всего его имущества. Но республика и этимъ не удовольствовалась: въ 1772 г. въ флорентинскихъ архивахъ отыскался приговоръ, где имя Данте стоитъ одиннадцатымъ въ списке пятнадцати лицъ, осужденныхъ въ 1302 г. на сожженiе: "Talis perveniens igne comburatur sic quod moriatur". - Поводомъ къ этому приговору послужило обвиненiе въ незаконной торговле, вымогательствахъ и взяточничестве, "baracteriarum iniquarum extorsionum et illicitorum lucrorum" {Storia della Lett. Ital., Venez. 1795, t. V, p. 418. Три декрета противъ Данте изданы въ 1302, 1314 и 1316 гг.}. Въ виде подобнаго обвиненiя неудивительно, что Данте постоянно доказывалъ свою невиновность и жаловался на несправедливость своихъ согражданъ. Его протестъ, обращенный къ Флоренцiи, сопровождался другимъ протестомъ, адресованнымъ императору Генриху; и смерть этого государя въ 1313 г. послужила сигналомъ къ осужденiю Данте на вечное изгнанiе. Сначала онъ жилъ вблизи отъ Тосканы, въ надежде, что его призовутъ во Флоренцiю, а затемъ путешествовалъ по северной Италiи, причемъ довольно долго прожилъ въ Вероне, и, наконецъ, поселился въ Равенне, где и жилъ обыкновенно. хотя и не постоянно, до самой смерти. Причиною его смерти, происшедшей въ 132L г., былъ. какъ говорятъ, отказъ венецiанцевъ въ просьбе его покровителя, Гвидо Новеллы изъ Поленты, дать ему публичную аудiенцiю. Онъ былъ погребемъ ("in sacra minorum aede") въ Равевне, въ красивой гробнице, воздвигнутой Гвидо, которая была возстановлена въ 1483 г. Бернардомъ Бембо, преторомъ той самой венецiанской республики, которая отказалась выслушать поэта, снова возстановлена въ 1692 г. кардиналомъ Корси и заменена еще более великолепной гробницей, сооруженной въ 1780 г на счетъ кардинала Луиджи Валенти Гонзаги. Причина пережитыхъ Данте оскорбленiи и несчастiй заключалась въ его привязанности къ побежденной партiи, а также, по словамъ наименее расположенныхъ къ нему бiографовъ, въ слишкомъ большой свободе речи и въ надменности обращенiя. Но ближайшiя столетiя воздали изгнаннику чуть не божескiя почести. Флорентинцы несколько разъ тщетно пытались перенести къ себе его останки; они увенчали его статую въ церкви {Такъ говоритъ Фичино; но другiе думаютъ, что венчанiе было только аллегорическое. См. Storia, etc., p. 453.}, а его портретъ служитъ однимъ изъ украшенiй ихъ кафедральнаго собора. Они выбивали въ честь его медали, воздвигали ему статуи. Итальянскiе города, не имея возможности спорить между собою о томъ, въ которомъ изъ нихъ онъ родился, оспаривали другъ у друга честь быть местомъ созданiя его великой поэмы; флорентинцы считали для себя почетнымъ доказывать, что онъ окончилъ седьмую песнь прежде, чемъ они успели изгнать его. Черезъ пятьдесятъ одинъ годъ после его смерти они учредили спецiальную профессуру для объясненiя его стиховъ, и на эту патрiотическую кафедру былъ назначенъ Боккаччiо. Этому примеру последовали Болонья и Пиза; если эти комментаторы оказали литературе лишь незначительныя услуги, то, во всякомъ случае, они увеличили уваженiе къ священнымъ или нравственнымъ аллегорiямъ его мистической музы.

Декамерона, разсказываетъ, что предъ его рожденiемъ мать его видела вещiй сонъ: другiе писатели сообщили, что онъ уже въ десятилетнемъ возрасте обнаружилъ страсть къ той богословской мудрости, которая, подъ именемъ Беатриче, ошибочно принята была за действительно существовавшее лицо. Когда Божественная Комедiя признана была произведенiемъ более смертнымъ и когда, по истеченiи двухъ вековъ, сужденiя итальянцевъ были уже умерены критикой и сравненiемъ, Данте все еще серьезно ставили выше Гомера {Варки, въ своемъ "Геркулануме". Споръ тянулся съ 1570 по 1616 г. См. Storia, etc., римское изд. 1785, VII, 187.}; и хотя такое предпочтенiе казалось некоторымъ казуистамъ "еретическимъ богохульствомъ, достойнымъ пламени", однако споръ объ этомъ предмете велся энергично въ теченiе целыхъ пятидесяти летъ. Въ позднейшее время возбужденъ былъ вопросъ о томъ, кто именно изъ веронскихъ владетелей долженъ быть признанъ его покровителемъ {Gio Jacopo Dionici. Serie di aneddoti, No 2. Storia, венец. изд. 1795, V, 24, прим.}, а ревнивый скептицизмъ одного писателя вызвалъ споры о томъ имеетъ ли Равенна неоспоримое право владеть прахомъ Данте. Даже такой критическiй умъ, какъ Тирабоски, склоненъ былъ верить, что поэтъ предвиделъ и предсказалъ одно изъ открытiй Галилея. Подобно великимъ людямъ другихъ нацiональностей, Данте не всегда пользовался одинаковою популярностью. Последнее столетiе какъ будто склоняется къ более низкой оценке его какъ образца и предмета для изученiя: Беттинелли однажды сделалъ своему ученику Монти выговоръ за слишкомъ усердное изученiе грубыхъ и устарелыхъ выраженiй Божественной Комедiи. Настоящее поколенiе, избавившись отъ галломанiи Чегаротти, возвратилось къ прежнему почитанiю Данте, - и danteggiare северныхъ итальянцевъ считается более умеренными тосканцами даже черезчуръ нескромнымъ.

Остается еще много любопытныхъ известiй касательно жизни и сочиненiй великаго поэта, не собранныхъ даже итальянцами; но знаменитый Уго Фосколо намеревается пополнить этотъ пробелъ, и, конечно, можно только порадоваться тому, что этотъ нацiональный подвигъ будетъ совершенъ человекомъ, столь преданнымъ своей родине и делу истины. 

Гробница Сципiона.

(Те же стихи строфы LVII).

Сципiонъ Африканскiй Старшiй имелъ особую гробницу, если только онъ не былъ похороненъ въ Литерне, куда онъ удалился въ добровольное изгнанiе. Эта гробница находилась близъ морского берега, и разсказъ о надписи на ней - "Ingrata Patria", - давшiй названiе позднейшему сооруженiю, если и не веренъ, то удачно изобретенъ. Если же онъ не былъ похороненъ въ Литерне, то онъ, во всякомъ случае, тамъ жилъ {Vitam Literni egit sine desiderio urbis. Tit Liv. Hist. lib. XXXVIII, cap. 53.}.

In cosi angusta e solitaria vila

Perche prima col ferro al vivo aprilla *).

{* Trionfo della Castitа.}

Обыкновенно полагаютъ, что неблагодарность - порокъ спецiально республиканскiй, повидимому, забывая о томъ, что на одинъ известный случай непостоянства народной массы мы имеемъ сотню примеровъ паденiя придворныхъ любимцевъ. Кроме того, народъ часто и раскаивался, между темъ какъ монархи - редко или никогда. Оставляя въ стороне многiя известныя доказательства этого факта, мы разскажемъ только одну короткую исторiю, изъ которой можно видеть разницу между аристократiей и народнымъ большинствомъ.

Витторе Пизани, потерпевшiй въ 1354 г. пораженiе при Портолонго и несколько летъ спустя въ еще более решительномъ сраженiи при Поле съ генуэзцами, былъ отозванъ венецiанскимъ правительствомъ и заключенъ въ тюрьму. Обвинители требовали для него смертной казни, но верховный судъ ограничился только тюремнымъ заключенiемъ. Въ то время, когда Пизани отбывалъ это незаслуженное наказанiе, соседняя съ Венецiей Кiоза, съ помощью Падуанскаго синьора, захвачена была Петромъ Дорiа. {См. выше, прим. VI.} При вести объ этомъ несчастiи забили въ набатъ въ большой колоколъ на колокольне св. Марка; народъ и солдаты съ галеръ были призваны для отраженiя наступавшаго непрiятеля, но заявили, что не сделаютъ ни шагу, если Пизано не будетъ освобожденъ и поставленъ во главе войска. Тотчасъ же созванъ былъ верховный советъ; узникъ былъ приведенъ въ заседанiе, и дожъ Андреа Контарнни сообщилъ ему о требованiяхъ народа и государства, видевшихъ единственную надежду на спасенiе въ его усилiяхъ и теперь умолявшихъ его забыть о причиненной ему обиде. "Я ", отвечалъ великодушный республиканецъ; "я терпеливо переносилъ страданiя заточенiя, потому что былъ ему подвергнутъ по вашему приказу: теперь не время разбирать. насколько я его заслуживалъ: вероятно, оно было нужно для блага республики, все решенiя которой всегда мудры. Смотрите на меня, какъ на человека, готоваго пожертвовать жизнью ради спасенiя своего отечества". Пизани былъ назначенъ главнокомандующимъ, и его старанiями, вместе съ Карло Дзено, венецiанцы вскоре снова прiобрели перевесъ надъ своими соперниками на море.

Итальянскiя республики были не меньше неблагодарны къ своимъ гражданамъ, чемъ греческiя. Свобода какъ здесь, такъ и тамъ, была, повидимому, достоянiемъ нацiональнымъ, а не личнымъ, и, не взирая на хваленое "равенство передъ закономъ", въ которомъ одинъ древнiй греческiй писатель виделъ существенное отличiе между своими соотечественниками и варварами {См. последнюю главу II-й книги Дiонисiя Галикарнасскаго.}, охрана нравъ согражданъ, повидимому, никогда не была главною задачею древнихъ республикъ. Этому мiру былъ еще неизвестенъ очеркъ автора "Итальянскихъ Республикъ", въ которомъ такъ остроумно указано различiе между свободою древнихъ государствъ и значенiемъ этого понятiя въ более удачной англiйской конституцiи. Какъ бы то ни было. итальянцы, переставъ быть свободными, со вздохомъ оглядывались назадъ, на эти смутныя времена, когда каждый гражданинъ могъ возвыситься до участiя въ верховномъ правительстве, и никогда не могли вполне оценить преимуществъ монархiи. Спероне Сперони, на предложенный Францискомъ-Марiей II, герцогомъ Роверскимъ. вопросъ: "что предпочтительнее - республика или монархiя, правленiе более совершенное, но непрочное, или менее совершенное, но за то и менее подверженное переменамъ?" отвечалъ: "Наше счастiе следуетъ измерять его качествомъ, а не продолжительностью", и прибавилъ, что онъ предпочитаетъ жить одинъ день, но по-человечески, чемъ жить сто летъ, но подобно животному, дереву или камню. Этотъ ответъ почитали и называли великолепнымъ до последнихъ дней итальянскаго порабощенiя {"Е intorno alla inagnifica lisposta", etc Vita del Tasso, lib. III, p. 149, tom. II, edit. 2, Bergamo.}. 

XX. 

Венецъ Петрарки.

Петрарки лавръ чужбиною взрощенъ.

Флорентинцы не воспользовались короткимъ пребыванiемъ Петрарки въ ихъ городе, въ 1350 г., для того, чтобы отменить декретъ о конфискацiи имущества его отца, который былъ изгнанъ вскоре после изгнанiя Данте. Его венецъ ихъ не поразилъ. Но когда, въ следующемъ году, они пожелали воспользоваться его содействiемъ для учрежденiя своего университета, тогда они раскаялись въ своей несправедливости, и Боккаччiо былъ посланъ въ Падую, чтобы уговорить лавреата оставить свою скитальческую жизнь и переселиться въ родной городъ, где онъ могъ бы окончить "вою сбезсмертпую" Африку и, получивъ назадъ все свое состоянiе, пользоваться уваженiемъ всехъ классовъ своихъ согражданъ. Они засвидетельствовали передъ нимъ такое высокое мненiе, объ его сочиненiяхъ и учености, которое онъ могъ бы оценить по достоинству: они называли его славою своей родины, говоря, что онъ всегда былъ имъ дорогъ, а теперь сталъ еще дороже, и прибавляли, что если что-нибудь въ ихъ посланiи ему не поправится, то ему следуетъ къ нимъ возвратиться хотя бы только затемъ, чтобы исправить ихъ слогъ {"Accingiti innoltre, se ci è lecito ancor l' esortarti а compire l' immortal tua Africa... Se ti avviene d' incontrare nel nostro stile cosa che ti dispiaccia, cio debb' essere un altro motivo ad esaudire i desiderj della tua patria". Storio della Lett. Ital. tom. v. par. i. lib. i. pag. 76.}. Петрарка, повидимому, сначала благосклонно отнесся къ этой лести и къ настоянiямъ своего друга, но въ конце концовъ, все-таки не вернулся во Флоренцiю и предпочелъ паломничество къ могиле Лауры и подъ тень Воклюза. 

Боккаччiо.

Ей завещалъ Боккаччiо свой прахъ.

(Строфа LVIII).

Боккаччiо былъ похороненъ въ церкви св. Михаила и св. Іакова въ Чертальдо, небольшомъ городке провинцiи Вальдельзы, где, какъ некоторые думаютъ, онъ и родился. Тамъ онъ провелъ последнее время своей жизни въ трудолюбивыхъ научныхъ занятiяхъ, которыя и сократили его существованiе; тамъ его праху былъ обезпеченъ если не почетъ, то по крайней мере покой. Но "гiена ханжества" въ Чертальдо разрыла могилу Боккаччiо и выбросила его останки изъ священной ограды св. Михаила и св. Іакова. Поводомъ - и, надо надеяться, извиненiемъ - этого поступка послужила перестройка пола въ церкви; какъ бы то ни было, надгробный камень былъ снятъ и оттащенъ въ сторону, къ фундаменту церкви. Можетъ быть, тутъ къ ханжеству присоединилось еще и невежество. Было бы очень печально сообщать о такомъ исключенiи, въ виду общаго почтенiя итальянцевъ къ своимъ великимъ именамъ, если бы съ нимъ не соединялась черта более почетная и более отвечающая общему характеру нацiи. Главное лицо въ округе, последняя отрасль дома Медичи, почтила память обиженнаго поэта темъ покровительствомъ, которое лучшiе изъ ея предковъ оказывали всемъ своимъ заслуженнымъ современникамъ: маркиза Ленцони спасла надгробный камень Боккаччiо отъ того пренебреженiя, въ которомъ онъ несколько времени находился, и нашла для него почетное место въ своемъ собственномъ доме. Она сделала еще больше. Домъ, въ которомъ жилъ поэтъ, охранялся такъ же мало, какъ и его могила, и чуть не разрушился надъ головою человека, равнодушнаго къ имени его прежняго владельца. Домъ этотъ состоитъ изъ трехъ небольшихъ комнатокъ и низенькой башни, на которой Козимо II Медичи поместилъ надпись. Маркиза купила этотъ домъ и намеревается окружить его темъ попеченiемъ и уваженiемъ, какiя подобаютъ останкамъ и славе генiя.

на итальянской почве греческую науку и поэзiю; человекъ, который не только изобрелъ новый стиль, но основалъ или по крайней мере утвердилъ новый языкъ; который не только пользовался уваженiемъ всехъ образованныхъ европейскихъ дворовъ, но и считался достойнымъ высокой должности въ республике своего родного города и, что еще важнее, - былъ удостоенъ дружбы Петрарки; человекъ, прожившiй всю свою жизнь какъ философъ и другъ свободы и умершiй среди заботъ о прiобретенiи новыхъ познанiй, - такой человекъ заслуживалъ большаго уваженiя, нежели то, какое было ему оказано со стороны священника въ Чертальдо и одного, ныне уже умершаго, Англiйскаго путешественника, изображающаго Боккаччiо ненавистнымъ, презреннымъ и развратнымъ писателемъ, чьи нечистые останки должны были бы гнить въ забвенiи {}. Этотъ англiйскiй путешественникъ, къ несчастiю для техъ, кому пришлось оплакивать утрату любезнаго человека, находится теперь уже вне всякой критики; но смерть, не защитившая Боккаччiо отъ нападокъ г. Юстаса, не защититъ и этого последняго отъ справедливаго суда потомства. Смерть можетъ освятить его добродетели, но не его заблужденiя и позволительно скромно заметить, что онъ погрешилъ не только какъ писатель, но и какъ человекъ, вызвавъ тень Боккаччiо вместе съ тенью Аретино среди гробницъ Санта-Кроче только затемъ, чтобы съ негодованiемъ отвернуться отъ нея. Что касается

"Il flagello de' principi,

Il divin Pietro Aretino",--

то мы нисколько не смущаемся порицанiемъ этому франту, обязанному темъ, что его помнятъ до настоящаго времени, поэту, благоуханiе котораго спасло много ничтожныхъ червяковъ; но ставить Боккаччiо наряду съ подобною личностью и предавать отлученiю даже его прахъ - это такой поступокъ, который невольно заставляетъ сомневаться въ способности "классическаго туриста" разсуждать объ итальянской, да и о всякой другой литературе, ибо неведенiе въ какомъ-нибудь одномъ вопросе можетъ делать автора неспособнымъ судить только о данномъ частномъ случае, между темъ какъ увлеченiе профессiональнымъ предразсудкомъ обращаетъ его въ невернаго истолкователя всехъ вообще вопросовъ. Всякiя превратныя и несправедливыя толкованiя могутъ быть результатомъ того, что въ публике называется "деломъ совести", - вотъ единственное жалкое извиненiе, какое можно придумать для священника въ Чертальдо и для автора "Классическаго путешествiя". Можно было бы еще примириться съ некоторымъ порицанiемъ новеллъ Боккаччiо; но благодарность этому источнику, изъ котораго муза Драйдена почерпнула свои последнiе и наиболее гармоническiе стихи, все-таки, должна бы побудить воздержаться отъ слишкомъ резкаго осужденiя Во всякомъ случае, раскаянiе Боккаччiо должно было бы воспрепятствовать удаленiю его праха изъ могилы; следовало бы вспомнить и сказать, что онъ въ пожилыхъ годахъ написалъ письмо къ одному изъ своихъ друзей, убеждая его не читать Декамерона - ради скромности и ради самого автора, который не всегда будетъ иметь подъ рукою защитника, могущаго объяснить, что онъ это написалъ въ юности и по приказанiю старшихъ {"Non enim ubijue estqui, in excusationem meam consurgens dicat: juvenis scripsit, et majoris coactus imperio". Изъ письма къ Магинарду Кавальканти, маршалу Сицилiанскаго королевства. См. Tiraboechi, Декамерону, единственному изъ всехъ произведенiй Боккаччiо, безсмертную популярность; установленiе новаго и прекраснаго языка обезсмертило те сочиненiя, въ которыхъ этотъ языкъ впервые появился. По той же самой причине сонетамъ Петрарки суждено было пережить его "Африку", "любимицу царей", которою онъ самъ восторгался. Неизменныя черты природы и чувства, въ такомъ изобилiи разсеянныя въ новеллахъ Боккаччiо и въ сонетахъ Петрарки, послужили главнымъ источникомъ известности обоихъ писателей за пределами ихъ родины; но о Боккаччiо, какъ о человеке, такъ же нельзя судить но одному этому сочиненiю, какъ нельзя видеть въ Декамерона, осторожный писатель не решился бы произнести о немъ приговоръ, несогласимый съ безошибочнымъ голосомъ несколькихъ вековъ и народовъ. Неоспоримыя достоинства никогда не признавались за сочиненiями, отличающимися только нравственною нечистотою. 

Истиною причиною нападокъ на Боккаччiо, начавшихся въ довольно раннюю пору, было то, что онъ выбиралъ действующихъ лицъ своихъ скандальныхъ исторiй въ монастыряхъ и при дворе; но государи смеялись надъ любовными приключенiями, такъ несправедливо приписанными королеве Теоделинде, между темъ какъ духовенство громко высказывало свое возмущенiе любовными сценами монаховъ и отшельниковъ; негодуя на эти картины, по всей вероятности, именно за то, что оне были слишкомъ верны действительности. Предполагаютъ, что въ двухъ новеллахъ передавались действительные факты въ виде сказки, въ насмешку надъ канонизацiей плутовъ и мiрянъ. Серъ Чаппеллетто и Марцеллинъ цитируются съ одобренiемъ даже у скромнаго Муратори. Великiй Арно, цитируемый Бэйлемъ, указываетъ, что было предложено выпустить новое изданiе новеллъ, въ которомъ, ради "очищенiя", должны были быть исключены слова "монахъ" и "монахиня" и все безнравственности приписаны лицамъ другого званiя. Исторiя итальянской литературы не знаетъ такого изданiя: но еще недавно во всей Европе о Декамероне существовало только одно мненiе, и отпущенiе греховъ его автору, повидимому, считалось деломъ решеннымъ по крайней мере сто летъ тому назадъ. "On se feroit siffler si l'on prétendoit convaincre Boccace de n'avoir pas été honnête homme puisqu'il fait le "Décameron". Такъ выразился одинъ изъ лучшихъ людей и, можетъ быть, лучшiй изъ всехъ критиковъ, когда-либо жившихъ, - настоящiй мученикъ безпристрастiя {Словарь Бэйля, 1740.}. И о такъ какъ это сообщенiе о томъ, что въ начале минувшаго столетiя можно было быть освистаннымъ за утвержденiе, что Боккаччiо - не хорошiй человекъ, исходитъ, повидимому, отъ одного изъ техъ враговъ, которые всегда оставляются въ подозренiи, даже и тогда, когда они дарятъ насъ правдой, то мы можемъ найти более очевидный контрастъ осужденiю тела, души и музы Боккаччiо въ немногихъ словахъ одного Изъ его современниковъ, человека добродетельнаго и патрiота, который самъ потрудился перевести на латинскiй языкъ одну изъ сказокъ этого "нечистаго" писателя. "Я заметилъ въ другомъ месте", говоритъ Петрарка въ письме къ Боккаччiо, "что эту самую книгу некоторыя собаки рвали на куски, но вы упорно защищали ее своимъ жезломъ и голосомъ. Я этому и не удивился, ибо имелъ случай убедиться въ силе вашего ума и знаю, что вамъ пришлось иметь дело съ такими несговорчивыми и неспособными людьми, которые всегда готовы упрекать другихъ на то, чего они сами или не любятъ, или не умеютъ, или не могутъ сделать, и только въ этихъ случаяхъ выказываютъ свою ученость и красноречiе, а во всехъ прочихъ совершенно безгласны" {Animadverti alicubi librum ipsum canum dentibus lacessitum, tuo tamen baculo egregiè tuâque voce defensani Nec miratus sum: nam et vires ingenii tum novi, et scio expertus esses hominum genus insolens et ignavum, qui quicquid ipsi vel nolunt vel nesciunt, vol non possunt, in aliis reprehendunt: ad hoc unum docti et arguti, sed elingues ad reliqua". Epist. Ioan. Boccatio, Opp. tom. I, p. 540. edit. Basil.}.

Съ удовольствiемъ можно отметить, что не все духовенство походитъ на священника изъ Чертальдо, и что одинъ изъ техъ, которые не желали иметь у себя прахъ Боккаччiо, не упустилъ случая воздвигнуть кенотафъ въ воспоминанiе о немъ. Павiанскiй каноникъ Бевiусъ, въ начале XVI столетiя, поставилъ въ Аркве, противъ могилы Петрарки, доску, на которой воздалъ Боккаччiо одинаковыя почести съ Данте и Петраркой. 

Meдичи.

Что намъ до пирамидъ ея, богато

Украсившихъ склепъ торгашей-князей?

(Строфа LX). 

мы посещаемъ церковь св. Лаврентiя во Флоренцiи. Недоконченная капелла въ этой церкви, бросающаяся въ глаза своимъ мишурнымъ блескомъ, предназначенная служить усыпальницею тосканскихъ герцоговъ и убранная кругомъ венками и гробами, не вызываетъ иного чувства, кроме презренiя къ расточительному тщеславiю этой семьи деспотовъ, между темъ какъ простая плита на полу, посвященная "отцу отечества", примиряетъ насъ съ именемъ Медичи {Cosmus Medices, Decreto Publico, Pater Patriae.}. Для Коринны {Corinne, 1810, 1. XXIII, ch. 3.} было вполне естественно предположить, что статуя, воздвигнутая въ честь герцога Урбино въ capella de'depositi, была посвящена его великому тезке Рафаэлю; великолепный Лоренцо получилъ на свою долю только гробницу, наполовину скрытую въ нише сакристiи. Упадокъ Тосканы начинается со времени господства Медичи. Нашъ Сидней далъ яркую и верную картину того могильнаго покоя, который последовалъ за упроченiемъ владетельныхъ фамилiй въ Италiи: "Не смотря на все мятежи во Флоренцiи и другихъ городахъ Тосканы, несмотря на все интриги гвельфовъ и гибеллиновъ, черныхъ и белыхъ, нобилей и простонародья, эти города продолжали развиваться, усиливаться и богатеть: но въ теченiе менее нежели полутораста летъ спокойнаго властвованiя Медичи населенiе провинцiи уменьшилось на девять десятыхъ. Замечательно, между прочимъ, что когда Филиппъ II испанскiй отдалъ Сiенну герцогу флорентинскому, его посланникъ, бывшiй тогда въ Риме, написалъ ему, что онъ отдалъ более 650,000 подданныхъ; трудно поверить, что теперь населенiе этого города и всей его территорiи составляетъ не больше 20,000 душъ. Въ подобной же пропорцiи уменьшилось населенiе Пизы, Пистойи, Ареццо, Картоны и другихъ городовъ, бывшихъ прежде очень богатыми и густо населенными, а въ особенности населенiе самой Флоренцiи. Этотъ городъ, такъ долго возмущаемый всяческими мятежами, бунтами и войнами, большею частью неудачными, все еще сохранялъ такую силу, что когда КарлъVІIІ французскiй. будучи допущенъ туда на правахъ друга съ целой армiей, вскоре потомъ завоевавшей королевство неаполитанское, вздумалъ было овладеть Флорепцiей, то народъ, вооружившись, нагналъ на него такого страху, что онъ радъ былъ убраться оттуда на техъ условiяхъ, какiя ему были предписаны. Маккiавелли сообщаетъ, что въ то время Флоренцiя, вместе съ небольшой принадлежавшей ей территорiей долины Арно, могла въ несколько часовъ, по звону набата, собрать 135,000 хорошо вооруженныхъ людей; а теперь этотъ городъ, какъ и все прочiе города этой провинцiи, находится въ столь жалкомъ состоянiи слабости, бедности и униженiя, что не можетъ ни сопротивляться притесненiямъ своего собственнаго правителя, или защищаться въ случае непрiятельскаго нашествiи. Его населенiе или разсеялось, или разорено; лучшiя фамилiи переселились въ Венецiю, Геную, Римъ, Неаполь и Лукку. И это - вовсе не результатъ войны или моровой язви: напротивъ, они пользуются полнымъ спокойствiемъ и не страдаютъ ни отъ какого бедствiя, кроме своего правительства" {Discourse corcerning Government, by А. Sidney, 1751. Сидней, вместе съ Локкомъ и Годлеемъ, - одинъ изъ писателей, къ которымъ Юмъ относился съ "презренiемъ".}. Начиная отъ узурпатора Козимо и кончая глупымъ Гастономъ, мы тщетно ищемъ техъ славныхъ качествъ, благодаря которымъ патрiотъ возвышается до власти надъ своими согражданами. Великiе герцоги, и въ особенности - Козимо III, съумели до такой степени изменить весь тосканскiй характеръ, что прямодушные флорентинцы, въ оправданiе некоторыхъ недостатковъ филантропической системы Леопольда, вынуждены были признаться, что ихъ государь былъ единственнымъ либеральнымъ человекомъ въ своихъ владенiяхъ. Но и этотъ превосходный государь представлялъ себе нацiональное собранiе не иначе, какъ учрежденiемъ, обязаннымъ исполнять только его собственныя желанiя, а отнюдь не волю народа. 

XXIII. 

Сраженiе при Тразимене.

                    ...въ пылу ожесточенья

Строфа LXIII).

"И таково было ихъ взаимное ожесточенiе, такъ жарко они сражались, что землетрясенiе, разрушившее большую часть многихъ городовъ Италiи, остановившее теченiе быстрыхъ потоковъ, погнавшее море въ реки и низвергшее целыя горы, не почувствовалось никемъ изъ сражавшихся" {Tit.Liv., XXII, cap. 5.}. Таково описанiе Ливiя. Сомнительно, чтобы подобное увлеченiе боемъ допускалось современной тактикой.

Место сраженiя при Тразимене определяется безошибочно. Путникъ, идущiй изъ деревни подъ Кортоною въ Casa di Piano, ближайшую станцiю на пути въ Римъ, на первыхъ же двухъ-трехъ миляхъ дороги видитъ вокругъ себя, особенно - съ правой стороны, плоскую равнину, которую Аннибалъ обратилъ въ пустыню, чтобы заставить консула Фламинiя выступить въ Ареццо. Съ левой стороны и впереди возвышается цепь холмовъ, спускающихся къ Тразименскому озеру; Ливiй называетъ ихъ "montes Cortonenses", а теперь они называются Гваландра. Къ этимъ холмамъ вы подходите въ Оссайе, - деревне, о которой путеводители говорятъ, что она названа такъ но причине находимыхъ тутъ костей; но костей тутъ никакихъ не находятъ, потому что сраженiе происходило по другую сторону холма. Отъ Оссайи дорога начинаетъ понемногу подниматься, но входитъ собственно въ горы только на 67-й миле отъ Флоренцiи. Подъемъ не крутъ и продолжается минутъ двадцать. Вскоре внизу направо показывается озеро и "Боргетто", круглая башня, стоящая прямо надъ водой; волнообразные холмы, частью покрытые лесомъ, посреди которыхъ извивается дорога, мало по малу уходятъ въ соседнiя съ этой башней болота. Ниже дороги, направо, среди этихъ лесистыхъ возвышенностей, Аннибалъ поставилъ свою конницу {Ibid., cap. 4.}, въ расщелине между озеромъ и нынешней дорогой, - надо полагать, у самаго Боргетто, какъ разъ подъ самымъ нижнимъ изъ этихъ "tumuli" {Ibid., cap. 4.}. Съ левой стороны, на вершине холма, возвышающагося надъ дорогой, находится старая круглая руина, которую крестьяне называютъ "башней Аннибала карфагенскаго". Дойдя до высшей точки дороги, путникъ видитъ часть роковой равнины, которая открывается передъ нимъ вся, когда онъ спустится съ Гваландры. Скоро онъ оказывается въ долине, окруженной слева, спереди и сзади холмами Гваландры, образующими сегментъ шириною более полукруга и спускающимися къ озеру, которое тянется справа и образуетъ какъ бы тетиву этого лука изъ горъ. Этого местоположенiя нельзя разсмотреть изъ равнинъ Кортоны; оно оказывается вполне замкнутымъ только тогда, когда вы войдете въ ограду холмовъ, - и тогда въ самомъ деле является "местомъ, какъ бы нарочно созданнымъ для засады", "locus insidiis natus". Боргетто стоитъ въ узкомъ болотистомъ проходе у самаго холма и озера, а на противоположный склонъ горъ можно попасть только черезъ маленькiй городокъ Нассиньяно, который стоитъ надъ водою, у подошвы высокаго утеса. Внизъ отъ горъ, къ верхнему концу равнины, тянется покрытый лесомъ отрогъ, почти до самаго Нассиньяно; на этомъ отроге расположена белая деревня, называемая Торре. Повидимому, Полибiй говоритъ именно объ этомъ отроге, что Аннибалъ занялъ его и оттуда повелъ въ атаку своихъ тяжело вооруженныхъ африканцевъ и испанцевъ {Hist, 1. III, cap. 83, - Разсказъ Полибiя не легко согласить съ нынешнимъ видомъ местности и съ разсказомъ Ливiя; онъ говоритъ о холмахъ направо и налево отъ прохода и долины: но когда Фламинiй вошелъ туда, направо отъ этихъ пунктовъ должно было находиться озеро.}. Съ этого же места онъ направилъ свои балеарскiя и легко вооруженныя войска въ обходъ черезъ высоты Гваландры направо, такъ, чтобы они, пройдя незамеченными, образовали засаду въ расщелинахъ, по которымъ идетъ теперь дорога, и были готовы броситься на левый флангъ непрiятеля, когда конница пройдетъ черезъ находившiйся позади проходъ. Фламинiй подошелъ къ озеру, близъ Боргетто, при заходе солнца, а на следующее утро, еще до восхода солнца, не посылая впередъ никакихъ разведчиковъ, двинулся впередъ, не заметивъ ни конницы, ни легкихъ войскъ вокругъ себя и надъ собою, и видя только впереди холма Торре тяжело вооруженныхъ карфагенянъ. Консулъ началъ располагать свое войско на равнине, а темъ временемъ бывшая въ засаде непрiятельская конница заняла проходъ сзади него у Боргетто. Такимъ образомъ, римляне были совершенно окружены, имея справа озеро, впереди - главную непрiятельскую армiю, стоявшую на холме Торро, налево - легко вооруженныя войска, занимавшiя высоты Гваландры, а въ тылу кавалерiю, которая, по мере того, какъ римляне подвигались впередъ, занимала все выходы, делая отступленiе невозможнымъ. Поднявшiйся съ озера туманъ окуталъ армiю консула, но все возвышенности были ярко освещены солнцемъ, и все части карфагенскаго войска, стоявшiя въ засаде, смотрели на холмъ Торре, въ ожиданiи сигнала къ атаке. Аннибалъ подалъ этотъ сигналъ и самъ двинулся съ высоты. Въ ту же минуту все его войска, стоявшiя на высотахъ сзади и слева отъ Фламинiя, сразу бросились впередъ, на равнину. Римляне, построившiеся въ тумане въ боевой порядокъ, внезапно услышали со всехъ сторонъ крики непрiятеля, и прежде, чемъ были въ состоянiи начать сраженiе, и даже разсмотреть, кто собственно на нихъ напалъ, убедились, что они были окружены и должны погибнуть.

Съ высотъ Гваландры стекаютъ въ озеро два небольшихъ ручья. Путешественникъ переходитъ первый изъ нихъ на разстоянiи около одной мели отъ входа въ равнину; этотъ ручей отделяетъ тосканскую территорiю отъ папской. Второй ручей, на четверть мили дальше, носитъ названiе "кроваваго" (Sanguinetto), - и крестьяне указываютъ на открытое место слева, между этимъ ручьемъ и холмами, где, по ихъ разсказамъ, происходило главное побоище. Остальная часть равнины покрыта густо насаженными оливковыми деревьями и вполне ровною становится только въ углу, у озера. Действительно, весьма вероятно, что сраженiе происходило именно въ этомъ углу, такъ какъ шесть тысячъ римлянъ, пробившихся въ начале боя сквозь непрiятельскiе рады, заняли вершину находящагося тутъ возвышенiя; иначе имъ пришлось бы переходить черезъ всю равнину и пробиваться сквозь главныя силы Аннибала.

особенности - равнина у Сангвинетто и проходы Гваландры были завалены трупами. Недалеко отъ остатковъ стараго вала, въ мрачномъ ущелье слева отъ ручья, много разъ находили человеческiя кости, чемъ и подтверждается названiе "кровавой речки".

Въ Италiи каждая местность имеетъ собственнаго героя. На севере такимъ "генiемъ места" часто является какой нибудь живописецъ; иностранецъ Джулiо Романо пользуется въ Мантуе чуть ли не большей славой, нежели ея уроженецъ Виргилiй {Около середины XII в. мантуанскiя монеты имели съ одной стороны изображенiе и имя Виргилiя.}. На юге мы слышимъ римскiя имена. Близъ Тразименскаго озера преданiе осталось вернымъ славе врага римлянъ: "Аннибалъ карфагенскiй" - единственное древнее имя, которое помнится на берегахъ этого озера. Фламинiя не знаетъ никто; только погонщики на этой дороге выучились показывать путешественникамъ место, где былъ убитъ Il Console Romano. Даже историкъ сохранилъ только одно имя изъ всехъ, сражавшихся и павшихъ въ тразименской битве. На той же дороге въ Римъ вы снова встречаетесь съ этимъ карфагеняниномъ: одинъ антикварiй, содержатель почтовой станцiи въ Сполето, разсказываетъ вамъ, что его городъ отразилъ нападенiе победоноснаго непрiятеля, и показываетъ ворота, которыя до сихъ поръ носятъ названiе "Аннибаловыхъ". Можно, пожалуй, заметить мимоходомъ, что одинъ французскiй путешественникъ, хорошо известный подъ именемъ президента Дюпати, принялъ за Тразименское озеро - Больсенское, виденное имъ на пути изъ Сiенны въ Римъ. 

XXIV. 

Статуя Помпея.

О статуя, виднеешься одна

(Строфа LXXXVII.).

О предположенiи разделить на 2 части Помпея Спады уже упоминалось историкомъ "Паденiя Римской Имперiи". Гиббонъ нашелъ сведенiя объ этомъ въ запискахъ Фламинiя Вакки. Къ его разсказу можно прибавить, что папа Юлiй III заплатилъ спорившимъ между собою собственникамъ за статую пятьсотъ кронъ и подарилъ ее кардиналу Капо ди Ферро, который воспрепятствовалъ исполненiю надъ нею Соломонова суда. Въ эпоху более цивилизованную эта статуя подверглась настоящей операцiи: французы, представлявшiе въ Колизее трагедiю Вольтера "Брутъ", решили, что ихъ Цезарь долженъ упасть къ подножiю той самой статуи Помпея, пьедесталъ которой, какъ полагаютъ, былъ обрызгавъ кровью настоящаго диктатора. Вследствiе этого девятифутовый герой былъ перенесенъ на арену амфитеатра, и для облегченiя этой переноски подвергся временной ампутацiи правой руки. Республиканскiе артисты оправдывались темъ, что эта рука, все равно, была раньше реставрирована; но ихъ обвинители не верятъ, что целость статуи спасла бы ее отъ этого насилiя. Страсть къ изысканiямъ открыла даже подлинную кровь Цезаря въ пятне близъ праваго колена статуи; но более хладнокровная критика отвергла не только эту кровь, но даже и то, что статуя изображаетъ Помпею, находя, что "держава" въ ея руке скорее указываетъ на перваго императора, чемъ на последняго изъ республиканскихъ властителей Рима. Винкельманъ не признаетъ существованiя героическихъ статуй римскихъ гражданъ; но "Агриппа" Гримани, почти современный "Помпею", представляетъ именно героическое изображенiе; обнаженныя римскiя фигуры, конечно, допускались редко, но не были вовсе запрещены. Лицо статуи гораздо больше похоже на hominem integrum et castum et gravem {Cicer, Epist. ad Atticum, XI, 6.}, нежели на какой-либо изъ бюстовъ Августа и слишкомъ грубо для последняго, который, по словамъ Светонiя, былъ красивъ во все эпохи своей жизни. Точно такъ же не заметно и сходства съ чертами Александра Македонскаго, и наоборотъ - замечается сходство съ медалью Помпея {Изд. Каузеусомъ, въ его Museum Romanum.}. Спорная "держава" не могла быть слишкомъ грубою лестью человеку, который засталъ Малую Азiю на границе, а оставилъ ее въ центре Римской имперiи. Винкельманъ, повидимому, ошибся, полагая, что место нахожденiя этой статуи не можетъ служить доказательствомъ ея тождества съ тою, на которую пала кровь Цезаря. Фламинiй Вакка говоритъ: sotto una cantina; а известно, что эта cantina находилась въ Vicolo de'Leutari, близъ Canceilaria: положенiе, въ точности отвечающее положенiю Януса передъ базиликой театра Помпея, куда Августъ перенесъ статую после того, какъ курiя была сожжена или снесена {Sueton. in Vita August., cap. XXXI, et in Vita C. I. Caesar., cap. LXXXVIII. По словамъ Аппiона, она была сожжена.}. Часть портика, известнаго подъ именемъ "Помпеевой сени" {Tu modo Pompeia lentus spatiare sub umbra. Ovid., Art. Am., I, 67.}, еще существовала въ начале XV столетiя, атрiумъ еще носилъ названiе Satrum. Такъ говоритъ Блондусъ {Flavii Blondi, De Roma Instaurata, Венец. 1511, lib. III, p. 25.}. Какъ бы то ни было, суровое величiе статуи такъ внушительно и ея исторiя такъ памятна, что игра воображенiя не оставляетъ места для холодной разсудительности, и вымыселъ, - если только тутъ есть вымыселъ, - производитъ на зрителя не менее сильное действiе, чемъ сама истина. 

XXV. 

Бронзовая волчица.

Опалена стрелою громовой...

(Строфа LXXXVIII).

Древнiй Римъ, подобно современной Сiенне, по всей вероятности, былъ богатъ изображенiями кормилицы своего основателя; но въ исторiи особеннаго вниманiя заслужили две волчицы. Одну изъ нихъ, "изъ бронзы, древней работы" {

Antiq. Rom., I: χάλκεα ποιήματα παλαἶας ὲργασἰας}, виделъ Дiонисiй въ храме Ромула, подъ Палатbномъ; обыкновенно полагаютъ, что это была та самая, о которой римскiй историкъ {Liv., Hist., X, cap. 23.} говоритъ, что она была сделана изъ денегъ, собранныхъ въ виде штрафа съ ростовщиковъ, и стояла подъ Руминальской смоковницей. Другую прославилъ въ прозе и стихахъ Цицеронъ {*}, а историкъ Дiонъ говоритъ, что съ ней случилось то самое происшествiе, на которое намекаетъ ораторъ {Dion, Hist., 1. XXXVII, p. 37, edit. Rob. Steph. 1548.}. Вопросъ, о которомъ спорятъ теперь антикварiи, заключается въ томъ, какая именно волчица находится во дворце Консерваторiи: та ли, о которой говорятъ Ливiй и Дiонисiй, или та, о которой говоритъ Цицеронъ, - или ни та, ни другая. Старинные писатели въ этомъ отношенiи такъ же расходятся между собою, какъ и новейшiе: Люцiй Фавнъ {"In eadem porticu aenea lupa, cujus uberibus Romulus ac Remus lactantes inhiant, conspicitur: de hac Cicero et Virgilius semper intellexere. Livius hoc signum ab Aedilibus ex pecuniis quibus mulctati essent foeneratores, positum innuit. Antea in Comitiis ad Ficum Ruminalem, quo loco pueri fuerant expositi locatum pro certo est." Luc. Fauni de Antiq. Urb. Rom. lib. II. cap. VII. ap. Sallengre, tom. I. p. 217.} говоритъ, что объ этой самой волчице упоминается у всехъ названныхъ писателей, - что невозможно, а также и у Виргилiя, - что допустимо. Фульвiй Урсинъ {Ap. Nardini, Roma Vetus, 1. V, cap. 4.} "колеблись", соглашается Рикквiй {Gost. Rycquii. De Capit. Roman. Comm., 1696.}. Мардини склоняется къ предположенiю, что это - одна изъ многихъ волчицъ, существовавшихъ въ древнемъ Риме, но если выбирать только изъ двухъ, то скорее - цицероновская {Roma Vetus, t. V, cap. 4.}. Монфоконъ утверждаетъ последнее безъ всякихъ колебанiй {Montfaucon, Diarium Italie, Paris 1702.}. Изъ позднейшихъ писателей решительный Винкельманъ заявляетъ, что она была найдена въ церкви св. Теодора, на томъ месте, или по близости отъ того места, где находился храмъ Ромула, и, следовательно, признаетъ ее за волчицу Дiонисiя. Онъ основывается на показанiи Люцiя Фавна, который, однако, говоритъ только, что она была помещена. а не найдена близъ гуминальской смоковницы, у Комицiя, и, повидимому, вовсе не отождествляетъ этого места съ церковью св. Теодора. Рикквiй первый сделалъ эту ошибку, и Винкельманъ ему последовалъ.

{* "Tum statua Nattae, tum simulacra Deorum, Romulusque et Remus cum altrice bellua vi fulminis icti conciderunt". De Divinat. II. 20. "Tactus est ille etiam qui hanc urbem condidit Romulus, quem inauratum in Capitolio parvum atque lactantem, uberibus lupinis inhiantem fuisse meministis". In Catilin. III. 8.

"Hic silvestris erat Romani nominis altrix

Martia, quae parvos Mavortis semine natos

Uberibus gravidis vitali rore rigabat

Quae tum cum pueris flammato fulminis ictu

Concidit, atque avulsa pedum vestigia liquit.

Фламинiй Вакка разсказываетъ совсемъ особую исторiю: по его словамъ, онъ слышалъ, что волчица съ близнецами была найдена близъ арки Септимiя Севера {Flaminius Vacca, Memorie, num. III ap. Roma antica di Famiano, Nardini, Roma 1771.}. Комментаторъ Винкельмана держится одинаковаго мненiя съ этимъ ученымъ и обрушивается на Нардини за то, что тотъ не заметилъ, что Цицеронъ, говоря объ ударе молнiи, поразившемъ Капитолiйскую волчицу, употребляетъ прошедшее время. Но ведь Нардини и не утверждаетъ положительно, что эта волчица - та самая, о которой упоминаетъ Цицеронъ; да если бы онъ и утверждалъ это, - его предположенiе вовсе не представлялось бы нелепымъ. Самъ же комментаторъ долженъ былъ признать, что на заднихъ ногахъ нынешней волчицы находятся знаки, очень похожiе на те, какiе получаются отъ удара молнiи; но, чтобы избавиться отъ этого затрудненiя, онъ тутъ же прибавляетъ, что и волчица, виденная Дiонисiемъ, также могла быть поражена молнiей или получить какой-либо иной ударъ.

Разсмотримъ этотъ вопросъ въ отношенiи къ словамъ Цицерона. Ораторъ въ двухъ местахъ говоритъ о Ромуле и Реме, особенно о первомъ, относительно котораго слушатели помнили, что онъ находился въ Капитолiи и былъ пораженъ молнiей. Въ стихахъ Цицеронъ напоминаетъ, что волчица съ близнецами упала и оставила следы своихъ ногъ. Онъ не говоритъ, что волчица была разбита; да и Дiонъ сообщаетъ только, что она упала, ничего не говоря о силе удара или о прочности ея установки. Такимъ образомъ, вся сила доказательствъ аббата, комментатора Винкельмана, основывается на томъ, что Цицеронъ употребилъ прошедшее время; по такой оборотъ фразы указываетъ лишь на то, что въ то время, когда Цицеронъ говорилъ, статуя уже не стояла какъ прежде. Винкельманъ заметилъ, что близнецы - новейшее произведенiе; несомненно также, что на волчице есть следы позолоты, почему и можно предположить, что эта волчица составляла часть древней группы. Известно, что находившiяся въ Капитолiи священныя изображенiя, въ случае поврежденiй отъ времени или какой-либо случайности, не уничтожались, а складывались въ особыя подземныя помещенiя, т. наз. favissae {Luc. Fauni De Antiq. Urb. Rom., 1. IL c. 6, ap. Sallengre, t. I, 216.}, можно предположить, что тамъ же хранилась и волчица, которая затемъ была поставлена где-нибудь на видномъ месте, когда Капитолiй былъ перестроенъ Веспасiаномъ. Рикквiй говоритъ, не указывая источника, что она была перенесена изъ Комицiя въ Латералъ, а оттуда - въ Капитолiй. Если она была найдена близъ арки Севера, то она можетъ быть однимъ изъ техъ изображенiй, о которыхъ Орозiй говоритъ, что они были сброшены молнiей на форуме, когда Римъ былъ взятъ Аларихомъ. Большая древность статуи решительно доказывается ея работой, это обстоятельство и побудило Винкельмана признать ее за волчицу Дiонисiя. Какъ бы то ли было, капитолiйская волчица должна относиться къ тому же нашему перiоду, къ которому относится и храмъ Ромула. Лактанцiй {"Romuli nutrix Lupa honoribus est affecta divinis, et ferrem, et animal ipsum fuisset, cujus figuram gerit". Lactant. de Falsa Religione, lib I. cap. XX. pag. 101. edit. varior. 1660. Это значитъ, что онъ скорее готовъ былъ бы допустить поклоненiе волчице, нежели непотребной женщине (lupa). Комментаторъ замечаетъ, что не все разделяли мненiе Ливiя, будто въ виде волчицы изображена была Лавренцiя. Страбонъ держался этого мненiя.} уверяетъ, что въ его время римляне поклонялись волчице; известно, что Луперкалiи праздновались еще въ очень позднюю эпоху {Въ 496 г. по Р. X. "Quis credere posait", говоритъ Баровiй (Ann. Eccles., Lucae 1741, VШ, 602), viguisse ad huc Romae ad Gelasi tempora, quae fuere ante exordium Urbis allata in Italiam Lupercalia"? Геласiй написалъ письмо, занимающее четыре листовыхъ страницы, къ сенатору Андромаху и другимъ, доказывая, что этотъ обычай надо уничтожить.}, когда все прочiе древнiе языческiе обряды уже исчезли. Этимъ можно объяснить и то обстоятельство, что древнее изображенiе волчицы сохранилось лучше другихъ древнихъ символовъ язычества. Следуетъ, впрочемъ, заметить, что волчица была гербомъ Рима и что слова о "поклоненiи" этому гербу внушены лишь христiанскою ревностью Лактанцiя. На древнихъ христiанскихъ писателей вообще нельзя полагаться въ слыхали объ этомъ лице, сыгравшемъ видную, хотя и скандальную, роль въ церковной исторiи и оставившемъ въ Риме следы своего воздушнаго боя съ ап. Петромъ Надпись, найденная на острове Тибра, показала, что Евсевiй принялъ за Симона Мага одно туземное божество, носившее имя "Семо Сангуса" или "Фидiя" {Eccles Hist. (Lipsiae 1827, p. 130), lib. II, cap. 13. Эта исторiя передана ранее Іустиномъ мученикомъ; но самъ Баронiй называетъ ее басней. См. Nardini, Roma Vet., lib. VII, cap. 12.}.

Даже и въ то время, когда поклоненiе основателю Рима уже совершенно прекратилось, у римлянокъ все еще осталась привычка приходить съ больными детьми въ церковь св. Теодора, - какъ прежде оне приходили съ ними въ храмъ Ромула {Accurata e succincta Descrizione. etc., di Roma moderna, dell' Ab. Venuti, R. 1766, II, 397.}. Этотъ обычай существуетъ и до настоящаго времени, и на этомъ основанiи полагаютъ, что церковь стоитъ на месте прежняго храма. Стало быть, если волчица действительно была найдена въ этомъ месте, какъ утверждаетъ Винкельманъ, то она несомненно должна быть признала за ту, которую виделъ Дiонисiй. Фавнъ, говоря, что она стояла у Pyминальской смоковницы, близъ Комицiя, указываетъ только, согласно Плинiю, на ея древнее местонахожденiе; если же онъ желалъ указать на то место, где она въ действительности была найдена, то это указанiе относится не къ церкви св. Теодора, а къ совершенно иной местности, близъ которой, какъ полагали, находилась Руминальская смоковница, а следовательно и Комицiй: это - три колонны у церкви Santa Maria Libеratrice, въ углу Палатина, обращенномъ къ форуму.

Впрочемъ, мы можемъ только предположительно указывать место, где найдена была волчица; можетъ быть, все-таки, следы позолоты и удара молнiи служатъ лучшимъ доказательствомъ въ пользу мненiя, что именно объ этой волчице говоритъ Цицеронъ. Какъ бы то ни было, въ поэме вполне уместно было упомянуть о ней, какъ объ одномъ изъ интереснейшихъ останковъ древняго Рима. Конечно, именно объ этомъ изображенiи говоритъ Виргилiй въ своихъ прекрасныхъ стихахъ:

                    Geminos huic ubera circum

Impavidos; illam, tereti cervice reflexam

Mulcere alternos, et corpora fingere lingua.

(Aen. VIII, 631--634). 

XXVI. 

Нетъ, въ Цезаре иной огонь горелъ.

(Строфа ХС).

Можно быть очень великимъ человекомъ и все-таки быть ниже Юлiя Цезаря, представляющаго, по словамъ Бэкона, наиболее совершенный типъ во всей древней исторiи. Природа, повидимому, неспособна къ созданiю столь необыкновенныхъ комбинацiй, изъ которыхъ сложился его характеръ, бывшiй предметомъ изумленiя для самихъ римлянъ. Первый полководецъ единственный торжествующiй политикъ, никому не уступавшiй въ красноречiи и мудрости въ эпоху величайшихъ полководцевъ, государственныхъ людей, ораторовъ и философовъ, какiе когда-либо существовали, писатель, оставившiй превосходный образецъ военной летописи, веденной на походе, то ведущiй полемику съ Катономъ, то составляющiй трактатъ объ остроумiи и собирающiй удачныя изреченiя, занимающiйся одновременно и войною, и любовными похожденiями, и выражающiй желанiе покинуть и свою власть. и любовницу ради удовольствiя увидеть источники Нила, - такимъ представлялся Юлiй Цезарь своимъ современникамъ и потомкамъ, оплакивавшимъ и вместе проклинавшимъ его роковой генiй. Но мы не должны поражаться его удивительною славою, его великодушiемъ и любезностью до такой степени, чтобы забыть решенiе его безпристрастныхъ согражданъ: "Онъ былъ убитъ справедливо" {"Jure caesus existiraetur", говоритъ Светонiй, I, 76, заключая прекрасную его характеристику. Это выраженiе во времена Ливiя было юридической формулой, употреблявшейся въ приговорахъ, которыми оправдывалось убiйство (напр., въ случае убiйства грабителей и т. д.): "Maelium jure caesure pronuntiavit, etiam si regni crimine insens fuerit" (Liv. IV, cap. 15).}. 

XXVII. 

Эгерiя! Ты словно добрый генiй

Царю единой радостью была.

(Строфа CXI).

Почтенный авторитетъ Фламинiя Вакки заставляетъ насъ разделить его мненiе о гроте Эгерiи: онъ говоритъ, что симъ виделъ надписъ, удостоверявшую, что это былъ именно фонтанъ Эгерiи, посвященный нимфамъ. Въ настоящее этой надписи тамъ нетъ, но Монфоконъ приводитъ две строки изъ Овидiя (Fast., III, 275, 276), высеченныя на одномъ камне, находящемся въ вилле Джустинiани, и полагаетъ, что этотъ камень перенесенъ изъ того же грота {*}.

"In villa Justiniana extat ingens lapis quadranus solidus, in quo sculpta haec duo Ovidii carmina sunt:--

Aegeria est quae praebet aquas dea grata Camoenis

Illa Numae conmnx consiliumque fuit.

Qui lapis videtur ex codera Egeriae fonte, aut ejus vicinia ist huc comportatus",

Diarium Italie, p. 153.}

внизу свода и, протекая, черезъ небольшой прудъ. струится по траве и впадаетъ въ находящiйся ниже его ручей. Этотъ ручей у Овидiя называется Альмо, а нынешнее его названiе - Акватаччiо. Долина носитъ имя Valle di Caffarelli, - по имени герцоговъ, которые потомъ уступили Палавичини источникъ и часть примыкающей къ нему земли.

въ рощу Арицiи, где эта нимфа встречалась съ Ипполитомъ и где она пользовалась особеннымъ поклоненiемъ.

Путь отъ Каненскихъ воротъ до Албанскаго холма, на разстоянiи пятидесяти миль, былъ бы слишкомъ значителенъ, разве только принять дикую гипотезу Фосса, у котораго эти ворота путешествуютъ съ ихъ нынешняго места, где, по его словамъ, оне стояли во времена царей, къ самой роще Арицiи, а потомъ, по мере уменьшенiя окружности города, опять возвращаются на прежнее место {De Maguit. Vet. Rom., ap. Graev., Ant. Rom., 1507.}. Туфъ или пемза, которую поэтъ предпочитаетъ мрамору, - главная составная часть берега, въ который углубляется гротъ.

Новейшiе топографы находятъ въ гроте статую нимфы и девять нишъ для музъ, а одинъ позднейшiй путешественникъ открылъ, что гротъ реставрированъ въ той простоте, о которой сожалелъ Ювеналъ, говоря, что напрасно ее заменили неуместными украшенiями. Но безголовая статуя, очевидно, изображаетъ скорее мужчину, нежели нимфу, и въ настоящее время вовсе не имеетъ техъ аттрибутовъ, какiе ей приписаны: что касается девяти музъ, то едва ли оне могли стоять въ шести нишахъ; притомъ, и Ювеналъ вовсе не говоритъ о какомъ-либо отдельномъ гроте. Изъ словъ сатирика видно только, что где-то близъ Капенскихъ воротъ находилось место, где, какъ предполагали, Нума имелъ ночныя совещанiя съ своей нимфой, и что тамъ была роща и священный источникъ, а также - храмъ, посвященный музамъ, и что съ этого места былъ спускъ въ долину Эгерiи, где находилось несколько искусственныхъ гротовъ. Ясно, что статуи музъ не составляли части того украшенiя, которое сатирикъ считалъ неуместнымъ въ гротахъ, - такъ какъ онъ определенно говоритъ о другихъ храмахъ (delubra), посвященныхъ этимъ божествамъ въ долине, и, сверхъ того, упоминаетъ, что эти храмы были снесены для того, чтобы дать место iудеямъ. Въ самомъ деле, маленькiй храмъ, называемый теперь храмомъ Бахуса, вероятно былъ прежде посвященъ музамъ; по словамъ Нардини, онъ стоялъ въ тополевой роще, которая въ те времена находилась надъ долиною.

Судя по надписи и местоположенiю, показываемый теперь гротъ, вероятно, есть одинъ изъ упомянутыхъ "искусственныхъ гротовъ"; другой изъ нихъ находится несколько выше, подъ кустами; но гротъ Эгерiи есть новейшее изобретенiе, основанное на томъ, что имя Эгерiи применялось вообще ко всему этому месту.

Въ долине много ключей {Quamvis indique e solo aquae scaluriant. Nardini, l. III, cap. 3.}, къ которымъ сходились музы изъ своихъ соседнихъ рощъ; этими ключами владела Эгtрiя, о которой говорилось, что она снабжаетъ ихъ водою; она была лимфою техъ гротовъ, черезъ которые протекали эти ключи.

Все памятники по соседству съ долиною Эгерiи получали произвольныя названiя, такъ же произвольно изменявшiяся. Венути говоритъ, что онъ не видитъ никакихъ следовъ храмовъ Юпитера, Сатурна, Юноны, Венеры и Дiаны которые нашелъ - или думалъ найти - Нардини, Циркъ Каракаллы, храмъ чести и Доблести, храмъ Вакха и особенно - храмъ бога Rediculus приводятъ антикварiевъ въ отчаянiе.

это - изображенiе Circus Maximus, оно даетъ хорошее понятiе о расположенiи цирка вообще. Съ того времени почва поднялась лишь на небольшую высоту, - если судить по небольшому склепу въ конце Спины, где, по всей вероятности, находилась часовня въ честь бога Конса. Этотъ склепъ на половину находится подъ землей; такимъ онъ долженъ былъ быть и въ самомъ цирке, такъ какъ Дiонисiй {Antiq. Rom., Oxf. 1701, 1, II, cap. 31.} не верилъ, чтобы это божество было римскимъ Нептуномъ, въ виду того,что его алтарь находился подъ землей. 

Римская Немезида.

          О, Немезида! Ты не забывала

(Строфа СХХХІІ).

Одна статуя, находившаяся прежде въ вилле Боргезе, а теперь, вероятно, находящаяся въ Париже, представляетъ императора въ этомъ нищенскомъ виде. Целью этого самоуничиженiя было успокоенiе Немезиды, постоянно враждебной счастiю и удаче; о могуществе этой богини римскiе завоеватели получало особыя напоминанiя въ виде символовъ, украшавшихъ ихъ победныя колесницы. Такими символами были бичъ и "кроталъ", открытые на изображенiи Немезиды въ Ватикане. Вышеупомянутую статую нищаго принимали раньше за изображенiе Велизарiя, и она подавала поводъ къ целому ряду вымысловъ до техъ поръ, пока критика Винкельмана не опровергла всехъ заблужденiй. Это былъ тотъ же самый страхъ быстрой смены счастья бедствiями, который побудилъ египетскаго царя Амазиса предостерегать своего друга, Поликрата Самосскаго, говоря, что боги любятъ только техъ людей, въ жизни которыхъ счастье перемешано съ несчастьемъ. О Немезиде говорили, что она въ особенности подстерегаетъ людей благоразумныхъ, то есть такихъ, осторожность которыхъ делаетъ ихъ доступными только случайнымъ ударамъ судьбы. Первый алтарь въ честь этой богини былъ поставленъ на берегахъ фригiйской реки Эсена Адрастомъ, - вероятне, темъ самымъ, который по ошибке убилъ сына Креза. Отсюда и сама богиня получила имя Адрастеи.

Римская Немезида была Sacra и Augusta; ей, подъ именемъ Рамнузiи, былъ воздвигнутъ храмъ на Палатине; склонность древнихъ верить въ быстрые перевороты событiй и полагаться на божественную власть Фортуны была такъ сильна, что на томъ же Палатине находился храмъ "Фортуна нашихъ дней" {"Fortunae hujusce diei". О ней упоминаетъ Цицеронъ, De Legib., l. II.}. Это - последнее изъ суеверiй, сохранившее свою власть надъ человеческимъ сердцемъ; устремляя на одинъ предметъ потребность въ вере, столь естественную въ человеке, оно всегда проявлялось сильнее у техъ людей, которые въ другихъ отношенiяхъ были неверующими. По предположенiю некоторыхъ антикварiевъ, Немезида была синонимомъ богини Фортуны и Судьбы {*}, но подъ именемъ Немезиды ей поклонялись какъ богине-мстительнице.

DEAE NEMESI 

SIVE FORTUNAE 

C. LEGAT. 

EG. XIII. G. 

CORD.

См. Quacstioues Romanae, etc. ap. Graev., Antiq. Rom., v. 942. См. также Muratori, Nov. Thesaur. Tnscrip. Vet, Milano 1739, I, 88, 89, где помещено три латинскихъ и одна греческая надпись Немезиде, а другiя Судьбе.} 

Гладiаторы.

А онъ, какъ шутъ, для римлянъ кровь пролилъ.

(Строфа CXLI)

или захваченныхъ на войне и приведенныхъ въ трiумфе, а потомъ оставленныхъ для игръ, или арестованныхъ и осужденныхъ за возмущенiе; а также и изъ свободныхъ гражданъ, изъ которыхъ одни сражались за плату, а другiе - ради извращеннаго честолюбiя; наконецъ, въ качестве гладiаторовъ выступали иногда даже и всадники, и сенаторы, - немилость, первымъ изобретателемъ которой, естественно, былъ первый же тиранъ {Юлiй Цезарь, возвысившiйся благодаря паденiю аристократiи вывелъ на арену Фурiя Лептина и А. Калена.}. Подъ конецъ стали сражаться даже карлики и женщины, - безобразiе, запрещенное Северомъ. Изъ всехъ наиболее достойными сожаленiя были, конечно, пленные варвары; къ нимъ одинъ христiанскiй писатель справедливо применяетъ эпитетъ "невинныхъ" {Tertullian. "Certe quidem et innocentes gladiatores in ludum veniunt, ut voluptatis publicae hostiae fiant". Just. Lips. Saturn. Scermon. lib II. cap. III.}, въ отличiе отъ профессiональныхъ гладiаторовъ. Аврелiанъ и Клавдiй дали большое число этихъ несчастныхъ жертвъ. Первый - после своего трiумфа, а второй - подъ предлогомъ возмущенiя. Никакая война, говоритъ Липсiй {"Credo imo scio nullum bellum tantam cladem vastitiemque generi humano intulisse, quam hos ad voluptatem ludos". Just. Lips. ibid. lib. I. cap. XII.}, но была такъ губительна для человечества, какъ эта забава. Не взирая на законы Константина и Констанцiя, гладiаторскiе бои пережили старую религiю более, нежели на семьдесятъ летъ; своимъ окончательнымъ уничтоженiемъ они обязаны мужеству христiанъ. Въ январскiя календы 401 г. въ амфитеатре Флавiя, при обычномъ огромномъ стеченiи народа, даны были гладiаторскiя игры. Одинъ восточный монахъ, Альмахiй или Телемахъ, нарочно прибывшiй въ Римъ съ святою целью положить конецъ этой бойне, бросился на арену и сталъ разнимать сражавшихся. Преторъ Алипiй, человекъ, до невероятiя увлекавшiйся гладiаторскими играми {Augustinus, Confess. lib. VI, cap. 8: "Alypium suum gladiatorii spectaculi inhiatu incredibiliter abreptum scribit".}, приказалъ гладiаторамъ убить этого монаха, и Телемахъ удостоился мученическаго венца и причисленiя къ лику святыхъ, которое едва ли когда либо прежде или после было наградою за более благородный подвигъ. Гонорiй тотчасъ же запретилъ эти зрелища, которыя съ техъ поръ уже и не возобновлялись. Эта исторiя разсказывается Феодоритомъ и Кассiодоромъ {Hist. Eccles., ap. Ant. Hist. Eccl., Basil. 1535 lib. V, cap. 26; lib. X, cap. 2, p. 543.} и заслуживаетъ доверiя, несмотря на то, что она помещена въ римскомъ мартирологе. Не говоря о техъ потокахъ крови, какiе проливались на похоронахъ, въ амфитеатрахъ, циркахъ, на форуме и въ другихъ публичныхъ местахъ, гладiаторовъ приводили и на пиры, и здесь они терзали другъ друга на части посреди накрытыхъ для ужина столовъ, къ великому удовольствiю и радости гостей. Липсiй позволяетъ себе высказать предположенiе, что утрата мужества и явное вырожденiе человечества находятся въ тесной связи съ отменою этихъ кровавыхъ потехъ. 

Гладiаторы.

И жизнь иль смерть свободно раздавала.

Когда одинъ гладiаторъ ранилъ другого, онъ восклицалъ: "Вотъ ему!" ("Hoc habet" или "Наbet"). Раненый бросалъ оружiе и, подойдя къ краю арены, обращался къ зрителямъ съ мольбою о жизни. Если онъ сражался хорошо, - народъ принималъ его подъ свое покровительство; въ противномъ случае или когда зрители не были расположены къ пощаде, они опускали внизъ большiе пальцы своихъ рукъ, и несчастнаго убивали. Толпа отличалась такой дикостью, что проявляла нетерпенiе, если бой длился дольше, чемъ обыкновенно, безъ ранъ или смерти. Присутствiе императора обыкновенно спасало побежденнаго; въ примеръ особенной жестокости Каракаллы приводится, что во время одного спектакля въ Никомедiи онъ отослалъ умолявшихъ о спасенiи жизни - къ народу, то есть, другими словами, выдалъ ихъ на смерть. Подобный же обычай соблюдается и въ испанскомъ бои быковъ. Власти председательствуютъ, и после того, какъ всадники и пикадоры окончатъ свое сраженiе съ быкомъ, выступаетъ матадоръ, прося позволенiя его убить. Если быкъ "исполнилъ свой долгъ", т. е. убилъ две или три лошади, или человека (последнее случается редко), то публика начинаетъ кричать, дамы машутъ платками, - и животное спасено. Раны и смерть лошадей сопровождаются самыми громкими восклицанiями и выраженiемъ удовольствiя, особенно - со стороны женщинъ, даже самаго высокаго происхожденiя. Все - дело привычки. Авторъ вместе съ авторомъ этихъ примечанiй и однимъ или двумя другими Англичанами, несомненно, видевшими въ свое время сраженiя более осмысленныя, находился, летомъ 1809 г., въ губернаторской ложе большого амфитеатра въ Санта-Марiа, противъ Кадикса. Смерть одной или двухъ лошадей вполне удовлетворила ихъ любопытство. Одинъ бывшiй при этомъ джентльменъ, заметивъ, что они вздрогнули и побледнели, обратилъ на столь необычайное отношенiе къ такому прiятному спорту вниманiе несколькихъ молодыхъ лэди, которыя смотрели на нихъ, посмеиваясь, и продолжали рукоплескать, когда упала еще одна лошадь. Одинъ быкъ убилъ трехъ лошадей "собственными рогами". Его жизнь была спасена рукоплесканiями, которыя удвоились, когда стало известно, что онъ принадлежитъ священнику.

брюха, и съ ужасомъ и презренiемъ отворачивается отъ этого зрелища и любующейся имъ публики 

XXXI. 

Альбанскiй холмъ.

Брегъ Лацiума дальнiи...

(Строфа CLXXIV).

Весь склонъ Альбанскаго холма полонъ несравненной красоты, а изъ монастыря, стоящаго на самой вершине, на месте некогда бывшаго тамъ храма Юпитера Латинскаго, открывается видъ на все местности, упоминаемыя въ этой строфе: отсюда видно и Средиземное море, и вся сцена второй половины и беретъ отъ устья Тибра до Цирцея и мыса Террачины.

Вилла Цицерона находилась, вероятно, или у Grotta Ferrata, или на месте "Тускулума" принца Люсьена Бонапарта.

Несколько летъ тому назадъ преобладало первое мненiе, какъ можно видеть изъ "жизни Цицерона" Миддльтона. Въ настоящее время эта уверенность несколько пошатнулась. Въ было найдено много богатыхъ остатковъ Тускулума, между прочимъ - 72 статуи, различной ценности и степени сохранности, и семь бюстовъ.

"Устикой"; очень возможно, что мозаичный полъ, отрытый крестьянами, копавшими землю подъ виноградникъ, принадлежалъ этой вилле. Вилла, или мозаика, находится въ винограднике, на возвышенiи, поросшемъ каштановыми деревьями. По долине протекаетъ речка, въ путеводителяхъ неверно называемая Личенцой: это названiе принадлежитъ деревне, расположенной на скале надъ долиною и получившей имя, вероятно, отъ древней Дигенцiи. Въ Личенце 700 жителей. Выше нея лежитъ Чивителла, съ 300 жителей. На берегу Анiо, немного раньше поворота въ долину Рустики, влево, примерно, въ часовомъ разстоянiи отъ виллы, находится городокъ Виковаро - другое совпаденiе съ горацiевскою "Варiей". Dъ конце долины, по направленiю къ Анiо, стоитъ голый холмъ и на немъ небольшая башня, называемая Бардела. У подошвы этого холма течетъ речка изъ Личенцы, почти совершенно поглощаемая широкимъ песчанымъ ложемъ прежде, чемъ она впадаетъ въ Анiо. Все ото какъ нельзя более удачно подходитъ къ стихамъ поэта, - и въ переносномъ, и въ прямомъ смысле:

Me quotiens reficit gelidas Digentia rivus,

Quem Mandela bibit rugosus frigore pagus.

Рокка Джiоване, разрушенная деревня на холмахъ, въ получасе ходьбы отъ того виноградинка, где показывается мозаика, повидимому, стоитъ на месте храма Вакуны; найденная тамъ надпись гласитъ, что этотъ храмъ Сабинской победы былъ исправленъ Веспасiаномъ. При такихъ данныхъ и местоположенiи, во всехъ подробностяхъ отвечающемъ тому, что самъ поэтъ говоритъ намъ о своемъ убежище, мы можемъ чувствовать достаточную уверенность относительно того, где мы находимся.

распаханное место по всей долине находится на возвышенiи, где беретъ начало Бандузiя.

          ... tu frigus amabile

Traeber, et pecori vago.

Крестьяне показываютъ еще другой ключъ, возле мозаичнаго пола, который они называютъ "Орадина"; онъ стекаетъ съ холмовъ въ прудъ и оттуда струится, впадая въ Дигенцiю.

"проследить на музами до ихъ источника", изследуя романическую долину въ поискахъ за ключомъ Бандузiи. Странно было бы, если бы кто-нибудь принялъ за Бандузiю ручей Дигенцiи: ведь Горацiй не говоритъ объ этомъ ни слова. На самомъ деле безсмертный источникъ оказался во владенiи людей, которымъ въ Италiи принадлежитъ много хорошихъ вещей, - во владенiи монаховъ. онъ принадлежитъ церкви св. Гервасiя и Протасiя близъ Венузiи, где онъ и отысканъ. Намъ не удастся, подобно недавнему путешественнику, найти ту "случайную пинiю", которая, будто бы, все еще осеняетъ виллу поэта. Во всей долине нетъ ни одной пинiи, а есть два кипариса, одинъ изъ которыхъ, очевидно, принятъ путешественникомъ за упомянутое въ оде дерево. Дело въ томъ, что пинiя и въ наши дни, и во времена Виргилiя, была и есть дерево садовое, и никогда не росла на крутыхъ откосахъ долины Рустики. У Горацiя, вероятно, было одно такое дерево въ саду, который находился непосредственно надъ его виллой, а не на утесистыхъ высотахъ вдали отъ нея.