| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1864 |
| Категория: | Поэма |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Чайльд-Гарольд. Песнь вторая.
ПЕСНЬ ВТОРАЯ.
I.
Голубоокая богиня,
Богиня мудрости, приди!
Ни въ комъ не вызвала доныне
Ты вдохновенiя въ груди.
Здесь былъ твой храмъ. Остатки храма
Ещё видны до этихъ поръ,
Не истребили ихъ упрямо
Ни время, ни войны раздоръ. 1)
Но хуже, чемъ вековъ теченье,
Чемъ пламя грозное войны,
Поработителей страны
Ихъ поразило разрушенье:
Врагамъ неведомъ страхъ и стыдъ
И ихъ ничто не устрашитъ.
II.
Афины - старецъ величавый
Твоихъ героевъ древнихъ нетъ
Прошли - съ победой... Гдежь ихъ следъ?
Вся эта слава для того ли,
Чтобъ древнимъ подвигомъ добра!
Подчасъ дивился въ скромной школе
Досужiй разумъ школяра? "
Героя мечъ, софиста тогу!
Здесь межъ развалинъ не найдёмъ;
Подъ тьмой вековъ могильнымъ сномъ!
Здесь всё сковалось понемногу,
И даже тени прежней нетъ
Могущества прошедшихъ летъ.
III.
Встань, человекъ одной минуты!
На эту урну посмотри:
Здесь вежды нацiя сомкнуты,
Боговъ распались алтари.
Нетъ, не безсмертны даже боги:
Упалъ Юпитеръ, Магометъ,
Въ иные храмы, въ синагоги
Пока не будетъ въ нёмъ сомненья,
Что безполезно небесамъ
Курить не нужный фимiамъ
Предъ кровью жертвоириношенья...
О ты, несчастной смерти сынъ,
Ты, человекъ, хотелъ одинъ,
IV.
Къ земле прикованный, подняться
До тайнъ небесъ!... То призракъ сна!...
Ты не умеешь наслаждаться
Той жизнью, что тебе дана.
Жизнь - лучшiй даръ. Путей не зная,
Где жь съ жизнью встретишься иной?
Ея наградъ не понимая,
Зачемъ покинешь мiръ земной?
Не рвись же въ край ещё безвестный
И жизнь земную оцени
Вотъ урна здесь! Сюда взгляни:
Священной урны смыслъ чудесный
И жертвъ, закланныхъ для небесъ.
V.
Иль въ гробъ взгляни, где погребали
Героя прахъ 2) - онъ не встаётъ;
Онъ палъ - и нацiи съ нимъ пали
И слёзъ надъ намъ никто не льётъ.
Вотъ здесь у храма по дороге
(Какъ намъ преданье говоритъ:
Здесь прежде жили полубоги)
Найдёмъ мы черепъ... Гадкiй видъ!
Кто бъ угадалъ, чтобъ въ этомъ храме
Жилъ прежде богъ? Кто бъ угадалъ,
Что много истинъ разсказалъ
Онъ вдохновенными устами?
Теперь же червь земной - и тотъ
Въ пустую храмину нейдётъ
VI.
Взгляни жъ теперь на эти своды,
То былъ когда-то храмъ свободы,
Жилище мысли и души.
Изъ этихъ впадинъ не сверкаютъ
Глаза, а взглядъ ихъ былъ такъ живъ:
Они теперь не выражаютъ
Страстей несдержанный порывъ.
Какой софистъ великiй света,
Какой прославленный мудрецъ
Возобновитъ опять дворецъ,
Возобновитъ жилище это?
Здесь, посреди могильныхъ плитъ,
Кто этотъ черепъ оживитъ?
VII.
"Мы знаемъ то" - ты правъ, философъ -
"Что ничего не знаемъ мы..."
Зачемъ бежать отъ техъ вопросовъ,
Что прямо просятся въ умы?
У всехъ есть скорби, но страданья
Зачемъ ловить намъ на бегу?
На ахеронскомъ берегу.
Тамъ нетъ банкетовъ принуждённыхъ
Где кормятъ сытыхъ ужь гостей,
Последнимъ сномъ обвороженныхъ:
И дологъ будетъ вечный сонъ
И не пройдётъ для смертныхъ онъ.
VIII.
Ханжи! твердите вы сердито,
Что жизнь иная намъ дана;
Скажите жь скептикамъ открыто:
Где та заветная страна?
Какъ хорошо бы въ мiре новомъ
Друзей погибшихъ увидать
И обменяться съ ними словомъ
И тень любимую обнять!
Да, встретить было хорошо бы -
Безъ погребальныхъ ихъ венцовъ -
Могучiй призракъ мудрецовъ,
На жизнь сменившихъ тьму и гробы
Свободу, славу и любовь!
IX.
Ты то же тамъ, въ могиле тленья,
Мой лучшiй другъ, хотя тебя
Всегда моё воображенье
Живымъ рисуетъ; и, любя,
Хочу я верить - будетъ время,
Ты, вставши вновь, съ себя стряхнёшь
Могилы тягостное бремя
И къ другу прежнему придёшь.
Пусть будетъ въ будущемъ что будетъ -
Не изменю своимъ мечтамъ,
Что день придётъ и снова тамъ
Мой поцелуй тебя разбудитъ -
И въ этотъ день я буду радъ,
Что счастливъ мой усопшiй братъ. 3)
X.
Здесь, на массивномъ пьедестале,
Подъ тенью мраморныхъ колоннъ,
4) Сатурна сынъ! мы знали:
Здесь прежде былъ твой славный тронъ. 5)
Ужъ нетъ следовъ его величья...
Увы! на зло своимъ мечтамъ,
Ужь не могу теперь постичь я,
Какъ былъ великъ твой дивный храмъ?
Пусть здесь вздымаются въ тумане
Остатки гордыхъ колоннадъ -
Невозмутимый, праздный взглядъ
На нихъ бросаютъ мусульмане
И мимо, съ песней, безъ заботъ,
Грекъ легкомысленный идётъ.
XI.
О дивный храмъ! твои громады
И этотъ царственный покой,
Прiютъ божественной Паллады,
Кто тронуть смелъ своей рукой?
Кто хищникъ тотъ? Стыдомъ румянца
Ты, Каледонiя, ответь:
Позоръ детей такихъ иметь.
Я радъ за Англiю, за бритта,
Что нетъ детей подобныхъ тамъ,
Рукой которыхъ свергнутъ храмъ,
Святыня древняя разбита,
А алтари ихъ прочь съ земли
Печально волны унесли.
XII.
Что пощадили турки, готы,
То новый пиктъ не пощадилъ:
Суровъ, какъ скалъ родныхъ высоты,
Онъ умъ и сердце изсушилъ. "
Холодный деспотъ разрушенья,
Лишь приготовилъ онъ одинъ
Коварный планъ перемещенья
Остатковъ бедственныхъ Афинъ.
Въ своёмъ безсильи, афинйне,
Въ виду разбитыхъ алтарей,
Узнали слёзы матерей,
Узнали, какъ горька судьба
Въ цепяхъ изнывшаго раба.
XIII.
Когда жь британца восхищали
Афинъ страданья? Пусть враги
Подъ нашимъ флагомъ ихъ терзали,
Но отъ Европы сбереги
Такой разсказъ. Какъ? Край свободы?
Морей царица?... Тамъ могли
Срывать лохмотья въ годъ невзгоды
Съ окровавленной ужъ земли?
Какъ? въ томъ краю, где слёзы лили,
Явилась Гарпiей она,
И всё, чемъ славилась страна,
Что и тираны пощадили,
Что даже время не взяло,
То мщенье Англiи снесло?
XIV.
Твоя эгида где, Паллада?
6)
Зачемъ опять не могъ изъ ада
Встать страшнымъ призракомъ Ахиллъ?
Уже-ль Плутонъ не въ силахъ снова
Героя новаго создать,
Чтобъ разомъ хищника другого
Съ позоромъ вновь съ земли согнать?
Увы! въ те дни бродилъ безъ дела
Онъ по стигiйскимъ берегамъ
И не вернулся къ темъ стенамъ
Ихъ защищать собою смело,
Хоть прежде стенъ знакомый валъ
Онъ постоянно охранялъ,
XV.
Кто въ этой Грецiи унылой
Въ себе техъ чувствъ не находилъ,
Какъ предъ любимою могилой -
Тотъ сердце мёртвое носилъ.
О! кто безъ слёзъ посмотритъ ныне
На край измученный отъ ранъ,
На жертвы хищныхъ англичанъ?
Будь проклятъ часъ, когда узнали
Они сюда вторичный путь,
Когда раздавленную грудь
Безчеловечно разрывали
И увезли чужихъ боговъ
Трофеемъ хладныхъ береговъ.
XVI.
Но где жь Гарольдъ? Намъ не пора ли
Людскiе скорби и печали
Его не трогали. Любовь,
Красавицъ милыхъ излiянья
Не пробуждали въ нёмъ тоски;
Не протянулъ ему руки,
Когда онъ въ путь стремился новый.
Его душа была тверда,
Невозмутима, какъ всегда.
Край преступленья и войны -
И шелъ искать другой страны.
XVII.
Кто въ море былъ, тотъ, верно, знаетъ,
Вотъ ветеръ парусъ надуваетъ,
Вотъ съ места тронулся фрегатъ.
Направо - рядъ неуловимый
Церквей, домовъ - ихъ скрылъ туманъ;
Великiй, грозный океанъ.
Мелькаютъ стаей лебединой
Кругомъ конвойныя суда;
Не смотритъ вяло никогда
Лишь только волны къ килю льнутъ
И, разсыпаясь вкругъ, бегутъ.
XVIII.
А тутъ матросы съ видомъ важнымъ...
7) пушекъ рядъ...
Команды звукъ: съ прыжкомъ отважнымъ
Матросы вверхъ ползутъ, скользятъ...
Чу! на фрегате раздаётся
Пока по манте смело вьётся
Иной матросъ, и новичёкъ
Изъ мичмановъ визгливымъ тономъ
Тотъ боцманъ только засвиститъ -
И свистъ его всемъ сталъ закономъ,
И этотъ юноша ведётъ
Весь экипажъ по лону водъ.
По чистой палубе шагаетъ,
По долгу службы, лейтенантъ.
Онъ постъ свой строго охраняетъ:
Угрюмъ и немъ онъ, какъ педантъ.
Онъ подчинённыхъ не почтитъ -
И на лице его суровомъ
Печать начальника лежитъ
Британцы строги въ дисциплине;
А потому-то вся страна
Ей подчинилась всюду ныне,
И знаетъ бриттъ: хоть строгъ законъ,
Но къ славе ихъ приводитъ онъ.
Дуй, ветеръ, злее! Солнце стало
Склоняться; меркнутъ небеса.
Подъ вечеръ судно адмирала
Убавитъ разомъ паруса,
Что за тоска ихъ въ море ждать
И ради ихъ - ведь лень какая!--
Попутный ветеръ потерять.
Потерянъ даромъ вечеръ целый;
Темна морская глубина;
Опущенъ съ мачты парусъ белый -
И намъ приходится всё ждать
Лентяевъ, вздумавшихъ отстать.
Взошла луна. Клянусь, нетъ мочи
Мне не хвалить такую ночь!
Тамъ, на земле, въ часъ этой ночи
Не можетъ вздоховъ превозмочь
А, между-темъ, я слышу звонъ:
Толпой матросовъ окруженный,
Играетъ новый Арiонъ
Напевъ любимый моряками,
Живее двигается кругъ,
Въ тактъ ударяя каблуками,
И не пугаетъ ихъ тогда,
Что подъ ногами ихъ - вода.
Черезъ проливъ Кальпе предъ нами
Европа въ Африку глядитъ.
Геката бледными лучами
Теперь равно васъ серебритъ:
И мавра смуглаго страна...
Испанскiй берегъ одинокiй
Открылся взорамъ, и луна
Леса и скалы освещала;
Почти не виденъ: мракъ сходилъ
И тень широкая сползала
До береговъ съ его вершинъ...
Тамъ тьма одна, тамъ мракъ одинъ!
Въ такую ночь - живей мечтанья
О техъ, кого любили мы;
Въ такую ночь воспоминанья
Ещё живей встаютъ изъ тьмы.
Упасть подъ тяжестiю летъ,
Когда въ нёмъ молодости много,
Но нетъ любви и счастья нетъ?
Увы! когда любовь пропала
Пусть смерть на встречу къ намъ идётъ
Для смерти дела будетъ мало...
Ахъ, юность! еслибъ мы опять
Могли тебя переживать!
Такъ, сидя на краю фрегата,
Глядишь на волны иногда,
Въ мечтахъ о томъ лишь, что когда-то
Случалось въ прошлые года.
У насъ у всехъ на дне души
Есть много образовъ священныхъ -
И мы лелеемъ ихъ въ тиши.
О нихъ мы намять сберегаемъ,
Не мало тёплыхъ, чистыхъ слёзъ -
Благоговейныхъ слёзъ - роняемъ,
И той печали тайный следъ
Не потеряется отъ летъ.
Бродить межь пропастей по скаламъ,
Всходить до самыхъ облаковъ,
Жить межь народомъ одичалымъ,
Незнавшимъ рабства и оковъ,
Съ нимъ уходить въ дремучiй боръ,
Сидеть, склонясь надъ водопадомъ,
Жить безъ людей въ ущельяхъ горъ,
Спускаться къ пропастямъ глубокимъ -
Скитальцемъ мрачнымъ и чужимъ
И въ целомъ мiре одинокимъ;
Но это значитъ - тотъ постигъ
Природы тайны и языкъ.
Но тотъ, кто въ шумномъ вихре света,
Одной усталостью томимъ,
Идётъ безъ ласки, безъ привета,
Никемъ незнаемъ, нелюбимъ,
Не поверялъ своей тоски,
Не ведалъ тёплаго участья
И честной, дружеской руки,
Кто посреди льстецовъ холодныхъ,
Для всехъ чужой - лишь только тотъ
Въ своихъ мученiяхъ безплодныхъ
Сказать бы съ тайнымъ вздохомъ могъ,
Что онъ на свете одинокъ.
Счастливей ты, монахъ Афона,
Когда глядишь съ своей скалы
Подъ ясной глубью небосклона -
А тамъ внизу, шумятъ валы.
Увидитъ путникъ предъ собой -
Къ нему спешитъ съ тоской глубокой
И съ самой искренней мольбой.
Когда жь въ тумане исчезаетъ
Пославши имъ прощальный взоръ,
О томъ лишь странникъ тутъ вздыхаетъ,
Что долженъ въ мiръ явиться вновь.
Сменивъ на ненависть любовь.
Но мы следить напрасно бъ стали
За похожденьемъ моряковъ,
За темъ, где бури ихъ встречали,
Где ветеръ гналъ отъ береговъ.
Где то надежда, то беда
Играли участью матросовъ,
Ведущихъ по морю суда,
Где мёртвый штиль подчасъ сменялся (
Но зорко смотритъ въ даль матросъ:
Въ тумане берегъ показался,
"Земля! земля!" и каждый взоръ
Глядитъ вперёдъ въ морской просторъ.
И вотъ встаютъ въ морской пучине
Калипсы скорбной острова;
Но нетъ теперь на нихъ богини;
Она не плачетъ, какъ вдова,
Для слабой смертной изменилъ...
А дальше тамъ мы видимъ гору:
Здесь сынъ Улисса совершилъ
Въ морскую глубь скачокъ ужасный,
И вырвался невольный стонъ
Изъ груди нимфы той несчастной:
Здесь долго плакала она,
Что ихъ обоихъ лишена.
И нетъ богини этой ныне...
Но берегись, о молодёжь!
Ты здесь, на троне той богини,
Калипсу новую найдёшь...
Я для любви не схоронилъ,
Тогда бъ, поверь, любовь поэта
Къ твоимъ ногамъ я положилъ.
Но ты не можешь быть моею:
И это чувство принести
На твой алтарь я не посмею;
Тебя не смею я будить,
Чтобъ ты могла меня любить.
Такъ думалъ Чайльдъ, смотря безстрастно
Въ глаза Флорансы. Онъ лишь могъ,
Ей удивляться безопасно,
Спокойно, тихо, безъ тревогъ.
Хоть близокъ былъ: имъ решено,
Что сердце Чайльда встрепенуться
Не въ состоянiи давно,;
Что возбудить въ нёмъ прежней страсти!
И сознавалъ давно божокъ
Потерю прежней, сильной власти
Надъ сердцемъ, где одна тоска
Была сильна и глубока.
Самой Флорансе непреклонной
Былъ страненъ Чайльдъ при встрече той,
Что онъ не палъ, обвороженный
Ея волшебной красотой?
Который былъ для всехъ кругомъ
Судьбой, закономъ, раемъ, адомъ,
Не пресмыкается рабомъ?
Ей было странно съ нимъ встречаться;
Что передъ ней онъ не спешилъ
Хотя бъ влюблённымъ притворяться...
Известно: женщинъ никогда
Любовь не сердитъ, господа.
Она не знала, безъ сомненья,
Въ своёмъ неведеньи греша,
Что эта смелая душа
Сильна искуствомъ обольщенья.
Она хитро разставитъ сети;
Не дорожитъ она на свете
Победой лёгкой никогда.
Нетъ, Чайльдъ нашъ шелъ тропой иною:
И если бъ даже снова могъ
Вдругъ полюбить, то предъ женою
Плаксивымъ юношей не нылъ
И униженно не любилъ.
Тотъ сердце женщинъ знаетъ плохо,
Тотъ вовсе ихъ не могъ понять,
Кто лишь мольбой и силой вздоха
Старался страсть въ нихъ пробуждать.
Люби подругу юныхъ дней,
Но ей въ глаза гляди ты смело,
Не раболепствуй передъ ней.
Умей сдержать порывы ласки,
Будь дерзокъ съ женщиною, смелъ;
Подъ внешнимъ льдомъ наружной маска
Умей въ ней чувство раздразнить -
Тогда она начнётъ любить.
Та песнь стара... Въ томъ убедились
Мы все, кто началъ рано жить...
Когда желанья притупились,
Чемъ те желанья воскресить?
Нетъ больше цели впереди,
Душа мрачна, мечты слетели
И сердце умерло въ груди -
Вотъ всё, что страсть даётъ въ награду...
Страстей кипучiе года
Встречаютъ долгую преграду,
То техъ терзанiй новый гнётъ
И насъ самихъ переживётъ.
Но бросимъ эти размышленья.
Мы встретимъ новый рядъ картинъ;
Насъ ждутъ иныя впечатленья
И берега иныхъ долинъ.
Мы много новыхъ странъ пройдёмъ:
Оне мечтой неуловимы,
Ихъ описанiй не найдёмъ
Мы въ книгахъ техъ, где гражданина
Тому, чемъ онъ обязанъ быть,
Хотя - намъ думать есть причина -
Теперь сомнительно, чтобъ онъ
Когда-нибудь былъ научёнъ.
Природа-мать! ты намъ дороже
Всего... Меняя часто видъ,
Ты каждый разъ встаёшь моложе
И образъ твой къ себе манитъ.
Сердце людей тревожить ты,
Когда искусство не посмело
Тревожить дикой красоты.
Ты мне нередко улыбалась
Но больше тешило меня,
Когда ты бурей разражалась,
Когда грозой ревела мгла
И небо молнiя рвала.
Но вотъ Албанiя предъ нами...
Примеръ для многихъ мудрецовъ:
То - гробъ, наполненный костями
На поле павшихъ мертвецовъ.
Не узнаю я этихъ местъ:
Вкругъ поднялися минареты;
Где на церквахъ былъ прежде крестъ,
Теперь рогъ месяца блистаетъ,
Лесъ кипарисный осенилъ
И вечной тенью покрываетъ;
Ихъ не видать среди садовъ
Твоихъ старинныхъ городовъ.
Гарольдъ плывётъ. Промчалась мимо
Нагого берега стена:
Здесь Пенелопа недвижимо
Смотрела въ волны. Здесь видна
О, Сафо! верно, не могла
Твоихъ стиховъ волшебныхъ сила
Тебя спасти - ты умерла...
Уже-ли власть безсмертной музы
Что лечь въ могилу ты должна,
Съ себя не свергнувъ смерти узы?
Ты, жизнь дававшая другимъ,
Теперь сковалась сномъ немымъ.
То былъ часъ вечера - и въ море
Открылся Левкадiйскiй мысъ, 8)
Съ скалой, откуда въ тайномъ горе
Ты, Сафо, бросилася внизъ.
И съ ней разстаться не желалъ.
Хоть онъ не мало местъ видалъ,
Где были битвы и сраженья,
Но - такова его звезда -
Гарольдъ не слушалъ никогда:
Солдатъ подкупленныхъ проказы
И спесь воинственныхъ дружинъ
Въ нёмъ возбуждали смехъ одинъ.
Когда жь звезда взошла, сiяя
Надъ злополучною скалой,
Поклонъ ей грустный посылая
Гарольдъ смотрелъ. Но вотъ за мглой
Корабль всё дальше отъ скалы...
Чайльдъ въ море синее глядится,
Где съ рёвомъ прядаютъ валы.
Задумчивъ онъ, но въ тёмномъ взоре
И не хранитъ его чело
Следовъ таинственнаго горя.
Теперь чужда ему печаль
И онъ глядитъ безмолвно въ даль.
Зажглась заря. Вотъ скалы Сули,
Вотъ Пинда дальнiе верхи
Въ тумане раннемъ потонули,
А съ нихъ сбегаютъ ручейки.
Играетъ день по высотамъ,
И открываются по скаламъ
Жилища горцевъ здесь и тамъ;
Тамъ бродитъ волкъ, тамъ клювъ железный
Тамъ хищный зверь въ горахъ прошелъ
И хищный горецъ сталъ надъ бездной,
Тамъ буря лесъ съ корнями рвётъ
И громъ грохочетъ круглый годъ.
Въ стране неведомой, безвестной
Гарольдъ теперь понять лишь могъ,
Что, посетивши край чудесный,
Онъ, наконецъ, былъ одинокъ.
Но убегать ихъ не привыкъ;
Онъ новымъ местомъ наслаждался,
Хоть берегъ, былъ суровъ и дивъ.
Для новизны - путей невзгоды
И съ хладнокровiемъ встречалъ
Суровость северной природы,
И выносилъ и жаръ, и зной
Роскошной южною весной.
Вотъ красный крестъ, другой! ихъ много,
Ихъ не щадитъ ислама сынъ.
Поруганъ здесь служитель Бога
И мирный, честный гражданинъ...
Какъ ни меняй ты свой нарядъ,
Ни обновляй его покроя,
Весь этотъ пёстрый маскарадъ
Ихъ идоловъ разнообразныхъ
И для ханжей корыстно-грязныхъ.
О, суеверiе! кладёшь
Ты тень свою ещё доныне
На все обряды и святыни.
Заливъ Амбрацiи открылся...
Здесь азiатскiй властелинъ
Съ морской грозой не разъ стремился;
Владыка римскiй не одинъ
9)
Здесь новый Кесарь оставлялъ
Свои трофеи... Нетъ помину
О нихъ теперь: ихъ блескъ пропалъ. 10)
Рабъ и властитель стали прахомъ...
Весь этотъ мiръ создать ты могъ,
Чтобъ люди гибнули со страхомъ
И, покорясь своей судьбе,
Ложились трупами въ борьбе?
Чрезъ иллирiйскiя долины,
Чрезъ грань зловещихъ, дикихъ горъ
Прошелъ Гарольдъ: отъ ихъ картины
Онъ оторвать не могъ свой взоръ.
О техъ местахъ молчатъ для насъ...
Роскошны греческiе виды,
Прекрасны Темпе и Парнасъ;
Но блескъ природы своенравной
Сравнить я съ ними не могу.
Л красоты не виделъ равной:
Здесь берегъ Аттики святой
Бледнелъ предъ новой красотой.
Чайльдъ перешелъ чрезъ Пиндъ холодный,
Столицу края миновалъ -
И вотъ направилъ путь свободный
Туда, где грозно управлялъ
1І)
Тамъ власть его такъ велика,
Что весь народъ давила дико
Его кровавая рука.
Тамъ и въ народе диви страсти
Готовы дать ему отпоръ
И протестуютъ противъ власти.
Народъ тамъ гордъ; надъ нимъ сильно
Лишь только золото одно. 12)
О, Зитца 13) - садъ уединенья,
Земли священный уголокъ!
Что за цветы, что за растенья
Сверканье рекъ и рощъ прохлада...
Природа южная щедра...
Чу! звучный ропотъ водопада
Дробится звономъ серебра...
Повсюду блескъ и ароматъ
И скалъ висящихъ целый рядъ.
Но эти скалы, эти горы -
Какъ ни отвесны, ни страшны -
XLIX.
Въ зелёной роще, на вершине
Горы, имевшей скромный видъ,
Есть монастырь; тамъ онъ доныне
Въ его стенахъ монахъ Эллады
Живётъ теперь; онъ не суровъ:
Не хмуры старческiе взгляды,
И незнакомца онъ готовъ
Съ нимъ скромный ужинъ разделить -
И странникъ можетъ тамъ пробыть,
Когда глядитъ неравнодушно
На чудный край, и новый видъ.
L.
Пускай же странникъ утомлённый
Здесь отдохнётъ въ полдневный зной.
Светла здесь зелень; благовонный
Въ себе найдётъ иныя силы:
Пусть этотъ воздухъ жадно пьётъ -
Не будутъ больше члены хилы
И сладкимъ сномъ онъ здесь заснётъ.
Сюда, въ цветущiй, пышный садъ:
Какъ дни и ночи пролетятъ -
Ты не заметишь въ месте этомъ,
Ты не заметишь никогда,
LI.
Амфитеатромъ тёмнымъ, мрачнымъ
Рядъ Хилерiйскихъ Альпъ встаётъ
И тонетъ въ воздухе прозрачномъ:
Деревьевъ шумъ, садовъ прохлада,
Въ горахъ ключей блестящихъ звонъ;
Резвясь бежитъ по полю стадо...
Но вотъ и чёрный Ахеронъ, 14)
Плутонъ! въ твоёмъ ли я аду?
О если такъ - я не пойду
Къ тебе въ Элизiумъ смущённый!
Мой тёмный призракъ не пойдётъ,
LII.
Нетъ городовъ кругомъ. Янина
Стоитъ вблизи но не видна.
Здесь редко встретишь селянина
Лишь подъ горою шагомъ смелымъ
Бредётъ надъ бездной стадо козъ;
Пастухъ въ своёмъ хитоне беломъ
Къ скале какъ-будто бы приросъ:
Следитъ онъ за его игрой
И къ камню дикому, порой,
Головку детскую склоняетъ,
Иль подъ скалой нависшей ждётъ,
LIII.
Додона! где жь твоя дубрава?
Ручей пророческiй былъ тамъ.
Где твой оракулъ вещiй, слава?
Ихъ нетъ кругомъ. И вы ли, люди,
Теперь решитесь сожалеть,
Что такъ легко изъ вашей груди
Жизнь можетъ въ вечность отлететь?
Искусства дивнаго дары,
Крушились нацiи, мiры,
То вы ли - слабы и убоги,
Лишь на мгновенье рождены -
LIV.
Всё реже, реже стали горы,
Въ волнахъ скрывается Эпиръ -
И вотъ кругомъ встречаютъ взоры
Кругомъ весна. Встаютъ равнины,
Несутся речекъ быстрины,
Лесовъ зелёныя вершины
Въ нихъ, какъ въ стекле, отражены;
И говоритъ о чёмъ-то лесъ...
Вотъ месяцъ всплылъ среди небесъ -
И въ часъ полночи полусонной
Весеннимъ тихимъ, яснымъ сномъ
LV.
За Томеритомъ 15) солнце село;
Угрюмый Лаогъ волны мчалъ;
Блуждая близь прибрежныхъ скалъ,
Гарольдъ увиделъ надъ рекою
Блескъ минаретовъ изъ-за стенъ.
Кругомъ всё предано покою...
Идётъ онъ ближе. Изъ долины
Доноситъ ветеръ звуки - вотъ
Шумъ сталъ сильней, ростётъ, ростётъ:
То раздавался крикъ дружины,
Гарольдъ идётъ во тьме ночной.
LVI.
Прошелъ гаремъ. Черезъ ворота
Онъ предъ собою видеть могъ
Великолепiя чертогъ.
Тамъ онъ сиделъ. Передъ владыкой
Перевести не смеютъ духъ
Рабы, солдаты. Голосъ дикiй
Все ждутъ владыки приказанья -
И словно слышенъ бой сердецъ...
Великъ и мраченъ былъ дворецъ:
Смотрелъ тюрьмой; въ самомъ же зданьи
Толпился пёстрый караванъ.
LVII.
Въ богатыхъ сбруяхъ видны кони,
Сверкаютъ кисти серебра;
Среди широкаго двора.
Толпа смешалась въ безпорядке,
Пестреютъ платья при огне.
Тамъ чрезъ ворота на площадке
Народъ толпится; очень страненъ,
Разнообразенъ общiй видъ:
Албанецъ съ грекомъ тамъ стоитъ
И вместе съ мавромъ мусульманинъ.
Услышалъ весь воинскiй станъ.
LVIII.
Въ плаще албанецъ величавый,
Шнурками золота обшитъ;
Тамъ съ шашкой дельги; здесь стоитъ
Въ своёмъ наряде грекъ красивый,
Тамъ Нубiи суровой сынъ;
Тамъ, въ стороне, стоитъ одинъ
Онъ, какъ владыка, вечно немъ,
На всехъ кругомъ глядитъ сурово
И посреди толпы ни съ кемъ
Проговорить не хочетъ слова.
Чтобъ быть развязнымъ на языкъ.
LIX.
Смешалось все: тамъ на ступени
Уселись группы; тамъ, склонясь
Свершаетъ турокъ свой намазъ;
Иные курятъ, те играютъ;
Албанецъ гордо смотритъ вкругъ,
А греки, хвастая, сбираютъ
Но - чу! откуда жь голосъ строго
Раздался тамъ; то пелъ одинъ
Съ своей мечети муэзинъ
Слова: "нетъ Бога - кроме Бога,
Молитесь все! великъ нашъ Богъ!"
LX.
То было время Рамазана.
Весь день въ молитве проведёнъ;
И снова праздникъ разрешенъ.
Вкругъ суета: рабы толпятся,
Роскошный столъ уже накрытъ
И яства сочныя дымятся.
Изъ дальнихъ комнатъ раздаётся
Шумъ голосовъ - нестройный звукъ...
Толпа пажей, рабовъ и слугъ
Взадъ и вперёдъ бежитъ, несётся,
Изъ комнатъ грознаго Али.
LXI.
Мы не услышимъ здесь, порою,
Женъ голосовъ: оне должны
Гаремной участи верны.
Оне сжились съ своей судьбою,
Оне легко несутъ свой гнётъ
И рады жертвовать собою,
отъ.
Имъ не дано другого счастья
Какъ у груди своей кормить
Детей, ихъ холить и любить
Всей силой женскаго участья;
Имъ жизнь гаремовъ не даётъ.
LXII.
Въ беседке пышной, где фонтана
Струя прозрачная журчитъ,
На отдыхъ сладостный манитъ,
Въ коврахъ пушистыхъ утопая,
Али усталый возлежалъ,
Седую бороду склоняя.
Какiя тайныя движенья,
Какiя тёмныя мечты
Скрывали старыя черты,
Где поселилось преступленье?
Терзала сердце старика?
LXIII.
Не пылкость юноши смущаетъ
Грудь старика избыткомъ силъ;
"Любовь седины покоряетъ!"
Гафизъ когда-то говорилъ;
Мудрецъ теосскiй думалъ то же;
Но преступленья многихъ летъ,
Всю нежность чувства уничтожа,
Такое сердце не томило
Порывомъ огненнымъ любовь.
За око - око, кровь - за кровь!
Вотъ всё, что имъ руководило.
Ужасный рядъ кровавыхъ делъ.
LXIV.
Гарольдъ смотрелъ и былъ глубоко
Той обстановкой пораженъ,
Сталъ наконецъ онъ утомлёнъ.
Безумны прихоть безъ различья
И пышность гордаго дворца,
Где пресыщенное величье
Для насъ прiятней то жилище,
Откуда роскошь изгнана,
Где, строгой скромности верна,
Проходитъ жизнь светлей и чище,
Переступить черезъ порогъ.
LXV.
Свирепъ и дикъ албанецъ съ виду;
Но вы, Албанiи сыны,
Они несутъ труды войны,
Они стремительны и скоры,
Суровымъ мужествомъ горды;
Они, какъ скалы ихъ и горы,
За-то ихъ дружество надёжно.
Грозитъ ли краю ихъ беда,
Враги ль явились - ихъ тогда
Скликать на битву смело можно.
Куда бы ихъ ни вёлъ Али.
LXVI.
Въ дворце ихъ гордаго владыки
Чайльдъ виделъ ихъ: на зовъ войны
Онъ виделъ ихъ, детей страны,
Когда въ неволю къ нимъ попался,
Но какъ народъ тотъ ни суровъ -
Его обидитъ не решался
Вы, развитой Европы дети,
Всегда ль такъ кротки и мягки?
Вы, Чайладъ-Гарольда земляки,
Способны ль на услуги эти?
Мы чаще встретимъ рядъ обидъ.
LXVII.
Однажды буря, къ скаламъ Сули
Корабль Гарольда принесла.
А берегъ глухъ - тамъ ночи мгла.
Куда жь идти? за рядъ утёсовъ?
Тамъ ждётъ засада, можетъ-быть,
А въ море- гибель для матросовъ
Вотъ судно къ берегу пристало;
Весь экипажъ, бродя межъ скалъ,
Съ врагами встречи ожидалъ:
Месть сулiотовъ всехъ пугала,
Гостей встречавшихъ, какъ враговъ.
LXVIII.
Напрасный страхъ! къ нимъ сулiоты
Съ приветомъ дружескимъ пришли,
На верный путь ихъ навели.
Передъ огнёмъ они сушили
Одежду странниковъ; потомъ
Трапезой скромной угостили -
Дикарь готовитъ гостю ужинъ,
Даётъ усталому покой...
Скажите жь мне: ещё какой
Для васъ урокъ, о люди, нуженъ,
Путь безъ тревогъ и безъ заботъ?
LXIX.
Когда жь оставить эти горы
Хотелъ Гарольдъ и вдругъ узналъ,
И дерзко грабили межъ скалъ,
Тогда нашъ странникъ взялъ съ собою,
Въ пути предчувствуя беду,
Проводниковъ, готовыхъ къ бою,
Лесъ Акарнанiи опасный
Ужъ назади... Гарольдъ одинъ.
Онъ очутился средь равнинъ
Полей Эттолiи прекрасной,
Катился, веселъ и широкъ.
LXX.
Онъ видитъ бухту. Въ ней лениво
Смиряетъ ропотъ свой волна;
Темнеетъ зелень... Ночь темна;
Кустарникъ ветеръ чуть колышетъ
И, пробегая но волне,
Въ неё съ любовной лаской дышетъ,
Гарольдъ глядитъ. Картина эта
Где всё въ дремоте сладкой спитъ,
Въ нёмъ наслажденье шевелитъ
И шопотъ тихаго привета.
Такiя ночи онъ любилъ.
LXXI.
На берегу огни сверкаютъ:
Оконченъ праздникъ и кругомъ
Все чаши пурпурнымъ виномъ.
Но вотъ въ огне скользнули нары,
Весёлый голосъ раздался
И заплясали поликары:
Отбросивъ мечъ, сплелися руки,
Толпа сомкнулась въ общiй кругъ -
И тишину ночную вдругъ
Смутили песенъ дикихъ звуки;
И съ крикомъ пляшетъ поликаръ...
LXXII.
На эту пляску въ отдаленьи
Смотрелъ Гарольдъ и уловлялъ
Но онъ его не возмущалъ;
Ихъ крики слуха не пугали...
Когда же лица дикарей
Живымъ румянцемъ запылали,
Когда ихъ кудри въ танце скоромъ
Волной разсыпались, въ тотъ мигъ -
Ихъ голосъ былъ могучъ и дикъ;
Они запели общимъ хоромъ,
Такая песня раздалась:
1.
Барабаны! вашъ грохотъ сзываетъ
На войну и победу народъ,
И на зовъ вашъ спешитъ сулiотъ! 26)
2.
Кто же равенъ въ бою сулiоту,
Въ белой тунике съ толстымъ плащёмъ?
И въ равнину слетаетъ пращёмъ.
3.
Въ нашихъ детяхъ, лишь съ местью знакомыхъ,
Есть ли жалость? Имъ кровь дорога.
Если метится въ сердце врага?
4.
Македонiя шлётъ строй за строемъ...
Все покинуть пещеры должны...
А потомъ ужь и сабли въ ножны...
5.
Пусть суда свои кинутъ пираты,
Пусть идутъ по дома
И, наградой одною богаты,
Только пленныхъ приводятъ съ собой.
6.
Не ищу я богатства вельможи,
Дева въ длинныхъ кудряхъ мне дороже:
За неё моя месть велика.
7.
Только девъ я люблю въ этомъ мiре -
О! сыграй же мне, дева, на лире,
Какъ отцы твои гибли въ крови.
8.
Кто забылъ, какъ Превизу мы брали?
Жгли дома мы, добычи искали,
Лишь красавицъ не трогалъ нашъ мечъ.
9.
Страхъ! Пощада! Но кто же на это
Со временъ самого Магомета
Мы не знали храбрее Али.
10.
Чёрный Муктаръ 27
Въ станъ гяуровъ внёсъ смерть и беды;
Наша конница, страха не зная,
Прогнала московитовъ ряды.
11.
Барабаны о битве гремятъ...
Мы вернёмся при радостномъ клике
Иль совсемъ не вернёмся назадъ.
LXXIII.
Ты и въ паденьи велика!...
Рабы! воспрянете когда вы?
Съ васъ иго свергнетъ чья рука?
Найдёмъ ли въ васъ, больныхъ и хилыхъ,
Погибшихъ гордо въ Фермопилахъ,
Отдавшихъ жизнь за край родной?
Кто жъ духъ воинственной Эллады
Вновь воскреситъ въ груди рабовъ?
И рабства рушатся преграды,
И будутъ Аттики сыны
Опять свободны и сильны?
LXXIV.
Давно ль неслась ты между горъ?
О, еслибъ ты теперь взглянула
На падшей Грецiи позоръ!
Теперь не грозные тираны
Но каждый ей наноситъ раны,
Надъ ней заноситъ дерзкiй кнутъ -
И целый край лежитъ безъ силы,
И на спине своей несётъ
Рабы съ рожденья до могилы
Не слышатъ - жребiй ихъ таковъ -
Позорный звонъ своихъ оковъ.
LXXV.
Порой, огнёмъ ихъ быстрый взглядъ,
Быть-можетъ, каждый ожидаетъ:
Свобода къ нимъ придётъ назадъ.
Они верны ещё надежде,
Наследье предковъ имъ вернётъ
И возвратитъ, что было прежде...
Ихъ ноги цепи тяготятъ,
Имъ снится призракъ прошлой славы;
На иностранныя державы,
Чтобъ хоть они пришли сорвать
Съ нихъ рабства горькаго печать.
LXXVI.
Кому свободы сладокъ даръ,
Те рабству сами наносили
Въ бою решительный ударъ.
Защиты ль русскаго народа
Но пусть вашъ врагъ отъ нихъ падётъ -
А всё жь желанная свобода
Не будетъ Грецiи дана.
Меняй же, бедная страна,
Но надъ тобой всё будутъ тучи.
Твой блескъ угасъ ужь съ давнихъ поръ:
Тебе остался лишь позоръ.
LXXVII.
Гяуръ опять его возьмётъ,
На башню пышнаго сераля
Франкъ победителемъ взойдетъ;
Опять, быть можетъ, будетъ время,
И вагабитовъ грозныхъ племя
Весь западъ кровью обагритъ;
Но на проклятомъ этомъ месте,
Где проливалась только кровь,
Здесь рабъ влачитъ въ безсильной мести
Свои оковы, никогда
Не отдыхая отъ труда.
LXXVIII.
На ихъ веселье предъ постомъ.
Тотъ постъ молитвъ и покаянья
Блюдётся строго въ крае томъ -
И на коленяхъ начинаетъ
Но постъ ещё не наступаетъ:
Разрешены теперь для всехъ
Веселье, праздники; подъ маской,
Надевши праздничный нарядъ,
На площадяхъ кружится съ пляской,
На карнавальный пиръ идётъ,
Шумитъ, хохочетъ и поётъ.
LXXIX.
Грусть овладела снова мной!...
Тогда ещё не осквернился
Ты мусульманскою чалмой
И грекъ не виделъ разрушенья
Не испытавъ порабощенья,
Онъ на пирахъ сиделъ бодрей;
Онъ, какъ теперь, не притворялся
Въ своёмъ весельи... Шумъ и гулъ...
До поздней ночи - и сливался
Въ единый гимне, въ единый хоръ
Весь торжествующiй Босфоръ.
LXXX.
Чу! где-то песня замерла -
И голубыя волны пели
Подъ равномерный звукъ весла;
А съ вышины небесъ сiяла
И въ быстрыхъ струйкахъ отражала
Снопы серебряныхъ лучей
Вотъ ветерокъ подпелъ въ эфире -
И ликъ задумчивой луны
И на мгновенье вспыхнулъ шире,
И блескомъ волнъ со всехъ сторонъ
Стать тёмный берегъ озарёнъ.
LXXXI.
Мелькаютъ лодки по реке.
Огонь очей... любви напевы...
Рука горитъ въ другой руке,
Движенью тайному послушна...
Кто захотелъ бы равнодушно
Покинуть праздникъ въ эту ночь?
Любовь! пусть циникъ отвергаетъ
Тебя въ твоёмъ венке изъ розъ,
Выноситъ легче и страдаетъ,
Чтобъ только день такой прожить,
Чтобъ только часъ одинъ любить.
LXXXII.
Въ движеньи общей суеты;
Следы мучительной печали
Скрываютъ бледныхъ лицъ черты.
Несносно многимъ волнъ журчанье,
И поднимаетъ въ нихъ страданье
Безпечный смехъ весельчака.
И шумъ и говоръ маскарадный,
И время, кажется, идётъ
Чтобъ могъ скорей костюмъ парадный
На белый саванъ променять
И сонъ могильный испытать.
LXXXIII.
А есть ли тамъ теперь они?--
Должны понять страданья эти;
Не те сыны, что въ пяти дни
Кричатъ: "на бой!" а жаждутъ мира,
Хоть о прошедшемъ плачутъ сиро,
Но на соху сменили мечъ.
Эллада! грустно измельчали
Твои сыны! Свои венцы
Они твоимъ позоромъ стали!
Герои славной старины
Твоихъ гражданъ стыдить должны.
LXXXIV.
Проснутся Аттики сыны
И снова греческiя жены
Родятъ героевъ для страны,
Тогда лишь только край узнаетъ
Тысячелетье пролетаетъ,
Чтобъ славу нацiи создать;
За-то довольно и мгновенья,
Чтобъ подвигъ славы въ прахъ разбить
И надъ кладбищемъ разрушенья
Не всходитъ многiе года
Величья прежняго звезда.
LXXXV.
Земля потерянныхъ боговъ!
Ты хороша, хоть и несчастна,
Везде - средь пышныхъ береговъ,
Тамъ, где бегутъ, сверкая, воды,
Видна везде любовь природы
Къ тебе, печальная страна...
Твои классическiя зданья
Среди классической земли
Такъ гибнетъ всё безъ состраданья!
Лишь трудъ великаго Творца
Не знаетъ смерти и конца.
LXXXVI.
Травой заросшая, лежитъ,
Да на утёсе храмъ Тритона
Въ реку прозрачную глядитъ.
Видъ общiй - мёртвенно-спокоенъ...
Где, можетъ-быть, когда-то воинъ
Погибъ въ бою отъ смертныхъ ранъ.
Его покоя не тревожитъ
Кругомъ никто... Когда жь сюда
Сказать онъ только съ грустью можетъ:
"Увы! какой здесь мёртвый видъ!"
И вздохъ невольный затаитъ.
LXXXVII.
Утёсы дики, зеленъ лесъ -
Твои оливы зреютъ ныне,
Какъ при Минерве въ векъ чудесъ.
Какъ прежде, мёдъ течётъ янтарный,
И, трудъ свершая благодарный,
Какъ прежде вьётся у дупла.
А лето длинное Эллады
И рядъ распавшихся колоннъ
Но спятъ разбитыя громады
И слава спитъ въ оковахъ сна:
Природа царствуетъ одна.
LXXXVIII.
Здесь всё - земля и небеса -
Воображенiе будили,
Напоминая чудеса.
Повсюду блескъ, иныя краски
И сказки музъ для насъ не сказки
Въ очаровательныхъ местахъ.
Седое время не посмело,
Разрушивъ храмины Афинъ,
И только издали глядело,
Какъ улыбалась вкругъ весна
Всегда свежа, всегда ясна...
LXXXIX.
Вотъ поле битвы: для рабовъ
Оно всего теперь дороже.
Здесь персовъ встретилъ мракъ гробовъ,
Здесь поднялъ эллинъ мечъ кровавый,
Когда при слове Марафонъ
Гордился грекъ минувшей славой
И рядъ картинъ предъ нимъ вставалъ:
Кровавый бой, где врагъ дрожалъ,
Крикъ, вопль пощады, пораженье
И гулъ торжественный кругомъ
Предъ опрокинутымъ врагомъ,
ХС.
Колчанъ безъ стрелъ, изломанъ лукъ;
Тамъ грекъ, мечемъ вооруженный,
Кругомъ враги и смерть вокругъ...
И что жь встречаемъ въ эти годы
Узнать однажды блескъ свободы
И карой Азiи была?
Что видимъ здесь? - земля изрыта,
Рядъ опрокинутыхъ гробницъ,
Да пыль отъ конскаго копыта
Прiезжiй странникъ заносилъ
Сюда, блуждая вкругъ могилъ.
ХСІ.
Спешитъ народъ со Всехъ сторонъ,
Порой къ аттическимъ равнинамъ
Капризнымъ ветромъ занесёнъ.
Твои священныя поверья
Повсюду чтить безъ лицемерья
Надолго мiръ земной привыкъ.
Ты - старцевъ, юношей отрада,
Тебя глубоко чтитъ мудрецъ
Когда и Муза и Паллада
Ему дары свои сулятъ
И въ сердце песни шевелятъ.
ХСІІ.
Тотъ пусть Элладу посетитъ,
Пусть эту землю онъ лобзаетъ...
Здесь жизнь весельемъ не кипитъ,
Здесь не найдёмъ мы развлеченья -
Въ стране тоски, уединенья
Смирится гордая душа.
Здесь одинокiй странникъ будетъ
Жить безъ тревогъ; полей просторъ
Онъ скоро край родной забудетъ
Для местъ, куда случайно рокъ
Перенести скитальца могъ.
XCIII.
Но да не смеетъ тамъ слегка
Остатковъ древности безценной
Коснуться дерзкая рука!
И безъ того теперь ихъ мало...
На память древность завещала
Намъ только эти алтари;
Да рядъ развалинъ видны взорамъ...
Теперь мы ихъ не оскорбимъ
Иначе заклеймятъ позоромъ
На все века я времена
Пришельцевъ дерзкихъ имена.
XCIV.
Вотъ эту песню до конца,
Твой голосъ скоро стихнетъ въ мiре
Для песенъ новаго певца.
Я лавръ увядшiй уступаю
Я съ равнодушiемъ внимаю
Какъ похваламъ, такъ и хуле.
Все те, которые дюбели
Меня, и отъ кого я ждалъ
Теперь давно лежатъ въ могиле:
Ведь больше нечего хвалить,
Когда ужь некого любить!
XCV.
Ты отошла въ тотъ мiръ, любя...
О, кто жь остался мне дороже
На этомъ свете безъ тебя?
Чьи чувства были больше святы?
Не отшатнулась отъ меня ты,
Хоть я того достоинъ былъ.
Ты умерла! Зачемъ живу я?
Зачемъ вернулся я назадъ,
Зачемъ рвался къ тебе, тоскуя?
Зачемъ?... Слезами рвётся грудь;
Но ужъ былого не вернуть.
XCVI.
Кто мне отдастъ тебя опять?
Ужасней въ мiре нетъ недуга:
Съ прошедшимъ связи разорвать.
Въ могиле ты, но образъ милый
О, смерть! её ль одну могилой
Ты отъ меня оторвала?
Мать... другъ... Вотъ новая гробница
Опять раскрылась. Жизнь не ждётъ,
Ея тяжелая десница,
Чтобъ отвратить мне каждый день
И на чело набросить тень.
XCVII.
Туда, где слышенъ смехъ глупца,
Где исказитъ иное слово
Черты усталаго лица?
Къ чему жь напрасное старанье
Своё глубокое страданье?
Оно сольётся, можетъ-быть,
Въ одну морщину тайной боли,
Где после слёзы побегутъ,
Не подчинятся новой роли
И искривлённый смехомъ ротъ
Лишь корча нервная сведётъ.
ХСVIII.
Что тень наводитъ на челе?
То зло: печальное сознанье,
Что все друзья твои - въ земле,
Что ты, какъ я теперь, на свете
Къ чему жь такъ долги годы эти?
Какъ-будто не пришелъ ихъ срокъ?
Съ-техъ-поръ, какъ время схоронило
Мои надежды и любовь -
Всё ныньче старость подавила,
И въ этомъ сердце старика
Теперь живётъ одна тоска.
1) Часть Акрополя была истреблена взрывомъ порохового магазина во время осады Афинъ венецiанцами.
2 ничтожныхъ не устроивали ежегодныхъ игръ или празднествъ въ ихъ память, въ роде техъ, какiя совершались въ честь Ахилла, Бразидаса и даже Антиноя, смерть котораго была на столько же геройскою, на столько жизнь подлою.
3) Лордъ Байронь написалъ эту строфу въ Ньюстеде, въ октябре 1811 года, узнавъ о смерти своего кембриджскаго товарища, молодого Эддльстона.
4) "Мысль и выраженiе этого места", говоритъ профессоръ Кларкъ въ письме къ Байрону, "такъ напоминаютъ стиль и манеру Петрарки, что мне хочется спросить васъ: не читали ли вы следующихъ стиховъ:
Poi quando 'l vero sgombra
Quel dolce error pur li medesmo assido,
In guisa d'uom che pensi e piauge e seriva.
5) Храмъ Юпитера Олимпiйскаго, отъ котораго осталось еще 16 колоннъ изъ цельнаго мрамора. Первоначально ихъ было 150. Многiе предполагаютъ, что оне прежде принадлежали къ Пантеону.
6) По Зосиму, Минерва и Ахиллъ отдалили Аларика отъ Акрополя; по другимъ, этотъ готскiй король сделалъ ему столько же зла, сколько и шотландскiй пэръ.
7) Сети натягиваются для того, чтобъ предохранить палубу корабля отъ падающихъ обломковъ и осколковъ во время битвы.
8
9) "Говорятъ, что за день до битвы при Акцiуме тринадцать королей окружали Антонiя. Сегодня, 12 ноября, я виделъ остатки Акцiума, близь котораго въ маленькомъ заливе, едва достаточномъ для маневрированiя двухъ нынешнихъ фрегатовъ, Антонiй лишился владычества надъ светомъ. Въ другой части залива существуютъ ещё остатки Никополя, построеннаго Августомъ въ честь его победы." Байронъ къ своей матери, 1609.
10) Никополь, развалины котораго занижаютъ большое пространство, находится въ некоторомъ разстоянiи отъ Акцiума. Здесь ещё сохранились остатки стенъ Гипподрома. Эти развалины состоятъ изъ весьма сложныхъ работъ, въ которыхъ кирпичи связаны между собой цементомъ почти въ ширину кирпича, не уступающимъ ему въ прочности.
11) Знаменитый Али-Паша.
12
13) Монастырь и деревня Зитца лежатъ въ четырёхъ часахъ пути отъ Лнипи, столицы пашалыка. Въ долине течётъ река Каламасъ (прежде Ахеронъ), которая, недалеко отъ Зитци, образуетъ красивый водопадъ. Место это, быть-можетъ, лучшее въ Грецiи.
14) Ныне называется: Каламасъ.
15) Въ древности - гора Томарусъ.
26) Эти стансы взяты отчасти илъ разныхъ албанскихъ песенъ, на сколько я могъ ихъ вонять на романскомъ и итальянскомъ наречiи албанцевъ.
27) Такъ называется одинъ изъ сыновей Али-Паши.