Чайльд-Гарольд.
Песня четвертая.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Чайльд-Гарольд. Песня четвертая.

ПЕСНЯ ЧЕТВЕРТАЯ.

                              I.

          Я былъ въ Венецiи. Стояли

          Передо мной тюрьма, дворецъ... ¹)

          И зданья словно выплывали

          Изъ тёмныхъ водъ. Здесь свой венецъ

          Тысячелетье величаво

          Въ наследство завещало намъ;

          Здесь умирающая слава

          Улыбку шлётъ темъ временамъ,

          Когда все нацiи несмело

          Смотрели съ трепетомъ кругомъ

          На те дворцы съ крылатымъ львомъ,

          Когда Венецiя сидела

          Царицей сотни острововъ,

                              II.

          Она являлася Сибелой

          Съ тiарою среди кудрей,

          Съ осанкой царскою и смелой,

          Богиней гордою морей.

          Всехъ дочерей ея приданнымъ

          Востокъ богатый награждалъ

          И перлы ей дождёмъ нежданнымъ

          Онъ на колени высылалъ.

          Она подъ пурпуромъ блистала,

          Дивила роскошью весь мiръ;

          Она къ себе на пышный пиръ

          Не разъ монарховъ созывала -

          И каждый царь, какъ самъ народъ,

          Всегда ценилъ такой почётъ.

     IIІ.

          Тамъ нынче смолкли песни Тасса, ²)

          Немъ гондольеръ и нетъ певцовъ;

          Кругомъ руинъ забытыхъ масса -

          Ихъ векъ прошелъ; но и доныне

          Тамъ красота ещё живётъ...

          Да, гибнутъ царства и святыни,

          Искусство гаснетъ - не умрётъ

          Одна безсмертная природа.

          Венецiя всегда была

          Ей дорога; она слыла

          Весёлымъ местомъ для народа:

          Она для мiра - пышный балъ,

          Для Итальянцевъ - карнавалъ.

                              IV.

          Она доныне чтима нами,

          Но не за славу прежнихъ летъ

          Съ ея великими тенями;

          Не дорогъ намъ величья следъ

          Среди техъ стенъ, где жили дожи...

          Иной трофеи для насъ дороже:

          Какъ все, погибнуть онъ не могъ!

          Отелло, Пьеръ и жидъ Шейлокъ

          Ихъ образъ веченъ и могучъ;

          Они - подъ сводомъ арки ключъ,

          И ими будетъ оживляться,

          Лишь ихъ присутствiемъ сильна,

          Та опустевшая страна.

                              V.

          Созданья мысли - заслужили

          Своё безсмертье. Тени ихъ

          Своимъ сiяньемъ озарили

          Существованiе другихъ.

          Тамъ, где судьба намъ жизнь мутила

          Подъ гнётомъ рабства, смерти, зла,

          Тамъ генiальной мысли сила

          Мирить насъ съ жизнiю могла.

          Всё ненавидимое нами

          Она преследуетъ, казнитъ,

          Сердца надеждою живитъ

          И населяетъ ихъ мечтами,

          И насаждаетъ вновь цветы

                              VI.

          Созданья мысли генiальной!

          Въ нихъ верить юноша привыкъ

          И съ ними свой уделъ печальный

          Всегда бодрей несётъ старикъ.

          О, сколько песенъ вдохновенье

          Родитъ въ часы уединенья!

          Но и действительность, порой,

          Фантазiю съ ея игрой

          Собою резко затемняетъ.

          Есть образы: ихъ красоты

          Создать не могутъ - и мечты,

          Воображенье ихъ не знаетъ,

          И имъ подобный идеалъ

          Ещё поэтъ не создавалъ.

                              VII.

          Я виделъ прежде ихъ - во сне ли,

          Иль на яву - не знаю я.

          Они нежданно прилетели

          Я ихъ теперь считаю снами,

          Я бъ снова могъ, когда бъ хотелъ,

          Сменить ихъ новыми мечтами,

          Рой новыхъ грёзъ созвать умелъ.

          Но - Богъ ужь съ ними! Умъ холодный

          И отрезвевшiй отъ потерь

          Привыкъ преследовать теперь

          Мечты фантазiи свободной;

          Иныя думы въ немъ кипятъ,

          Иные образы манятъ.

                              VIII.

          Въ странахъ чужихъ я былъ какъ дома;

          Усвоилъ я чужой языкъ.

          Умамъ свободнымъ незнакома

          Тоска по родине: привыкъ

          Её отыскивать я всюду;

          А между темъ я не забуду,

          Что я родился въ той стране,

          Которой можно бъ было мне

          Я бросилъ островъ, где найдутъ

          Свобода, умъ себе прiютъ,

          И, жизнь усталую тревожа,

          Средь новыхъ странъ пошелъ опять

          Отчизну новую искать?

                              IX.

          Любилъ я родину, быть-можетъ,

          И если прахъ остывшiй мой

          Въ чужой земле въ могилу сложатъ,

          Мой духъ вернётся въ край родной.

          Къ местамъ знакомымъ и любимымъ;

          Надеюсь я: въ родной стране

          На языке моемъ родимомъ

          Потомки вспомнятъ обо мне.

          Но если я лишался права

          Участья ждать отъ земляковъ,

          И если жребiй мой таковъ,

          И если такъ минутна слава,

          Небаловавшая меня,

                              X.

          Не дастъ мне места въ славномъ храме

          Где чтитъ народъ своихъ певцовъ,

          То пусть венчаетъ онъ венками

          Чело достойныхъ мертвецовъ,

          Ко мне жъ слова применитъ эти,

          Что "въ славной Спарте были дети

          Его достойней"... ³) Никакой

          Не надо мне любви людской!

          Все те шипы, что я сбираю,

          Я самъ взлелеялъ и взростилъ -

          И тихо кровью истекаю.

          Понять я долженъ былъ вперёдъ:

          Каковъ посевъ - таковъ и плодъ.

                              XI.

          Теперь оплакала супруга

          Ты Адрiатика вдова;

          Бракъ ежегодный - праздникъ юга -

          Святого Марка и доныне

          На площади встречаетъ взоръ, ⁴)

          Но онъ стоитъ ужъ безъ гордыни,

          Какъ-бы понявши свой позоръ,

          Въ местахъ, где прежде унижались

          Владыки гордые земли,

          Монархи съ завистiю шли

          И предъ Венецiей склонялись,

          Когда невестою она

          Была богата и сильна.

                              XII.

          Где прежде деспотъ унижался,

          Тамъ деспотъ властвуетъ другой,

          И блескъ свободы потерялся

          У тиранiи подъ ногой.

          Едва лишь страны достигаютъ

          До одуряющихъ высотъ,

          Где ихъ величье славы ждётъ,

          И - съ высоты они спадаютъ,

          Когда она летитъ со скалъ...

          О, если бы явилась снова

          Дандоло ⁵) тень, того слепого,

          Который старцемъ страшенъ былъ

          И Византiю победилъ!

                              XIII.

          Предъ площадью святого Марка

          Изъ бронзы лошади стоятъ,

          Ещё блестя на солнце ярко,

          И ихъ ошейники горятъ;

          Но Дорiй правъ былъ: въ наши годы

          Те кони взнузданы... ⁶) Где жъ следъ

          Тринадцати вековъ свободы?

          Былой Венецiи ужь нетъ:

          Она погибла тамъ, где встала

          Морской травой въ морской волне...

          О, лучше бъ въ водной глубине

          Чемъ покупать среди оковъ

          Покой постыдный у враговъ.

                              XIV.

          Какъ новый Тиръ, жила ты славой;

          Съ победнымъ именемъ твоимъ

          Носилась ты въ борьбе кровавой

          Грозою нацiямъ чужимъ;

          Всегда свободная, умела

          Всехъ обращать кругомъ въ рабовъ

          И берегла Европу смело

          Отъ мусульманъ - ея враговъ...

          О волны вечныя! возстаньте

          Почтить минувшiе года,

          Героевъ подвиги, когда

          Случилась битва при Лепанте;

          Ихъ делъ не истребятъ века,

          Ни хищныхъ деспотовъ рука...

                              XV.

          Рядъ гордыхъ дожей въ прахъ разбился:

          Лишь только остовъ сохранился

          Великолепнаго дворца.

          Разбитый скиптръ и мочь ихъ ржавый

          Для чужестранца сталъ забавой.

          О! кто бъ Венецiю узналъ:

          Чужiя лица, арки залъ

          Пустыхъ... на улицахъ нелюдно...

          Когда припомнитъ о быломъ

          Съ его величьемъ, торжествомъ -

          Венецiянцу будетъ трудно

          Своихъ гонителей любить

          И иго тяжкое сносить.

                              XVI.

          Былъ страшный бой при Сиракузахъ

          И шелъ въ цепяхъ афинскiй станъ,

          Тогда Аттическая муза

          Пришла къ спасенью афинянъ...

          Печальный гимне - былъ примиритель:

          Пронёсся песни грустной звукъ -

          Роняетъ грозный мечь изъ рукъ.

          Онъ цепи пленныхъ разрываетъ,

          Великодушный до конца,

          И вдохновеннаго певца

          Благодарить ихъ заставляетъ:

          Певецъ напевомъ чудныхъ строфъ

          Освободилъ ихъ отъ оковъ. ⁷)

                              XVII.

          Венецiя! И ты когда-то

          Могла того же ожидать -

          И песни славнаго Торквато

          Должны бы цепь съ тебя сорвать

          И иго пришлаго тирана.

          Твоя судьба - народамъ стыдъ;

          Стыдъ ей, царице океана,

          Стыдъ Англiи: она глядитъ,

          Какъ погибаютъ моря дети,

          Не подавая имъ руки...

          О Англiя! пусть велики

          Но и тебя, быть-можетъ, ждётъ

          Паденье то же, тотъ же гнётъ.

                              XVIII.

          Волшебный городъ! порывался

          Къ тебе я много летъ назадъ.

          Ты въ синемъ море поднимался

          Какъ рядъ кристальныхъ колоннадъ;

          Твой образъ мне обрисовали

          Радклифъ и Шиллеръ и Шекспиръ. ⁸)

          О! пусть оплакалъ ты въ печали

          Свой обезславленный кумиръ,

          Но и теперь мне дорогъ ты -

          Венецiя! Дороже ты

          Въ обломкахъ прошлой красоты...

          Твои дворцы, твои палаты,

          Какъ монументъ прошедшихъ летъ,

          Оставили безсмертный следъ.

                              XIX.

          Я населять умею снова

          Но и безъ помощи былого

          Я и теперь встречаю въ ней

          Не мало новыхъ наслажденiй

          Для думъ мучительныхъ, для глазъ

          И для высокихъ вдохновенiй,

          Меня смущавшихъ тамъ не разъ.

          Места Венецiи прекрасной!

          О! я провёлъ не мало тутъ

          Счастливыхъ дней, святыхъ минутъ...

          Есть чувства: пыткою ужасной

          Нельзя ихъ вырвать изъ души -

          Такъ эти чувства хороши.

                              XX.

          Такъ на утёсе выростаетъ

          Свободно гордая сосна:

          На почве каменной пускаетъ

          Узлы корней своихъ она.

          Альпiйскiй ветеръ, бури съ рёвомъ

          Надъ ней проносятся, порой;

          Ихъ потешается игрой.

          Сильней и выше ветви стали -

          И вотъ подъ хохотъ бурь и грозъ

          Явилось дерево-колоссъ

          Тамъ на гранитномъ пьедестале.

          Такъ точно мысль людей ростётъ -

          И, наконецъ, рождаетъ плодъ.

                              XXI.

          Жизнь можетъ долго протянуться -

          И все страданiя земли

          Корнями въ сердце разростутся.

          Подъ тяжкой ношею, въ пыли

          Идётъ верблюдъ въ степи безводной

          И издыхаетъ волкъ голодный

          Безмолвно. Вотъ для насъ урокъ:

          Ужь если зверь ничтожный могъ

          Безъ жалобъ вынести страданья,

          То долженъ съ гордостью страдать

          И о страданiи молчать

          Все муки жизненныхъ тревогъ

          Всегда даются намъ на срокъ.

                              XXII.

          Страданья насъ иль разрушаютъ,

          Иль разрушаются. Одни,

          Въ комъ силы юности играютъ,

          Живутъ не падая: они,

          Мужая, вновь идутъ на дело;

          Другiе робко и несмело

          До срока падаютъ въ борьбе,

          Покорные своей судьбе.

          Иные жь, ринувшись въ движенье,

          Къ себе опорою зовутъ

          Войну, науку, церковь, трудъ,

          Добро и даже преступленье.

          Кто что поищетъ - то найдетъ:

          Инымъ позоръ, иньгмъ почётъ.

                              XXIII.

          Но муки вечныя, безъ стона

          Какъ боль отъ жала скорпiона,

          Къ намъ возвращаются не разъ.

          Одинъ намёкъ, пустое слово

          Страданье старое вернётъ

          Съ прошедшей горечью и снова

          Больное сердце изгрызётъ,

          Звукъ, нота песни музыкальной,

          Іюльскiй вечеръ, ночь, луна,

          Букетъ цветовъ, зефиръ, волна,

          Весёлый видъ и видъ печальный -

          Всё можетъ рану въ насъ раскрыть

          И скорби цепь зашевелить.

                              XXIV.

          Кто мысль следилъ въ ея полёте?

          То быстрой молнiи полётъ.

          Всегда сильна, всегда въ работе,

          Она не разъ насъ потрясётъ

          Сильней громоваго удара,

          Оставивъ сзади ядъ угара;

          Выводитъ призраки изъ тьмы,

          И никакiя заклинанья

          11е могутъ прочь ихъ отогнать.

          Они приходятъ къ намъ опять,

          Любви угасшей упованья,

          Сердца умершiя давно:

          Имъ право жизни вновь дано.

                              XXV.

          Но возвращусь съ своей кручиной

          Туда, где съ думой я бродилъ

          Среди руинъ живой руиной.

          Какъ привиденье межь могилъ,

          Где водъ землёй почила сила

          И рядъ имперiй: где сильна

          Была великая страна.

          Её до ныне пощадила

          Природы нежная рука

          И ей щедроты расточаетъ.

          Прошедшимъ блескомъ велика,

          Иного времени черты,

          Нетленность вечной красоты.

                              XXVI.

          Республика... герои Рима...

          Италiя - вселенной садъ!

          Самой природой ты хранима!

          Искуства - твой священный кладъ!

          Ты всехъ дивишь ещё поныне

          Безсмертной прелестью своей

          Повсюду, даже и въ пустыне

          Твоихъ забытыхъ пустырей.

          Ты велика въ своёмъ паденьи,

          И эти славныя места

          Не покидала красота,

          Когда свершилось разрушенье:

          Его зловещее крыло

          Тебя коснуться не могло.

                              XXVII.

          Взошла луна, но ночь не смела

          Всё небо синее алело...

          Тамъ дальше, путникъ, посмотри:

          Тамъ будто моремъ славы залитъ

          Рядъ голубыхъ Фрiульскихъ горъ;

          Небесъ открывшiйся просторъ.

          Весь западъ красками пылаетъ

          И день спешитъ на ложе сна,

          А тамъ серпомъ взошла луна

          И въ этотъ дивный край чудесъ

          Глядитъ съ улыбкою съ небесъ.

                              XXVIII.

          Одна звезда съ луною рядомъ

          ⁹)

          Вотъ светъ лучистымъ водопадомъ

          Верхушки горъ покрылъ; спешитъ

          День съ тёмной ночью состязаться,

          Пока въ борьбе не изнемогъ,

          Переменяясь въ краткiй срокъ,

          Цвета румяно-нежной розы,

          Окрасивъ струйки тихихъ водъ,

          И голубой небесный сводъ

          И отражалась въ ней, горя,

          Съ небесъ вечерняя заря,

                              ХХІХ.

          И солнца яркiй лучь прощальный,

          И пурпуръ запада, и дальнiй

          Звездъ золотистый, тёплый светъ.

          Но вотъ на горы тень ложится,

          День умираетъ. Такъ, порой,

          И каждый разъ иной игрой

          Цветовъ различныхъ онъ сверкаетъ;

          Когда жь кончаетъ жизнь дельфинъ,

          Тогда бываетъ мигъ одинъ -

          Но смерть придётъ - застынетъ кровь -

          Тогда онъ серымъ станетъ вновь.

                              XXX.

          Въ Аркуе есть одна могила;

          Певецъ Лауры - и уныло

          Къ гробнице странникъ приходилъ,

          Чтобъ тамъ почтить певца страданья.

          Онъ первый высказалъ протестъ

          На рабскiй гнётъ родимыхъ местъ

          И на враговъ родного края.

          Онъ вместе съ Музою рыдалъ,

          Слезами землю орошалъ,

          И въ песне, плача и любя,

          Онъ создалъ славу для себя.

                              XXXI.

          Его въ Аркуе ¹¹

          Въ деревне, брошенной межь горъ;

          Здесь дни поэта проходили,

          Здесь умеръ онъ - и съ-этихъ-поръ

          Гордится этимъ сельскiй житель,

          Когда жь заезжiй посетитель

          Пройдётъ по горной той стране -

          На знаменитую могилу

          Ему укажутъ гордо тамъ:

          И обаятельную силу

          Въ себе таитъ, хотя надъ ней

          И не воздвигнутъ мавзолей.

                              XXXII.

          Она построена для техъ,

          Которымъ счастье улыбалось

          Въ уединенiи отъ всехъ,

          Въ густой тени холмовъ зелёныхъ,

          Безумнымъ шумомъ оживлённыхъ:

          Ихъ блескъ не манитъ изъ садовъ, '

          Изъ тишины не вызываетъ...

          Вокругъ всё ярко и светло...

          И столько счастья разливаетъ,

          Что не захочется опять

          Блаженства новаго искать.

                              XXXIII.

          На зелень листьевъ и цветы:

          Его лучами все согрето...

          О, счастье! здесь понятно ты!

          Здесь жизнь пройдётъ какъ сонъ прiятный

          Но въ этой лени благодатной

          Окрепнетъ умъ и мощь души.

          Да, если люди научаютъ

          Насъ жизнь земную признавать,

          Въ уединеньи: не мешаетъ

          Тщеславье грёзамъ и мечтамъ.

          Борись одинъ съ судьбою тамъ.

                              XXXIV.

          Мысль человека безъ конца

          И жертвой делаетъ и гложетъ

          Всегда печальныя сердца

          Техъ, чья душа со дня рожденья

          Ихъ роковое назначенье -

          Страдать и въ жизни и во сне;

          Имъ солнце кажется кровавымъ,

          Земля - могилой; ихъ страшатъ

          Страдальцы бедные! всегда вамъ

          Страшней казался самый адъ,

          Зловещей тьмой кругомъ объятъ.

                              XXXV.

          Поросшимъ дикою травой -

          Глядишь съ поникшей головой:

          Увы! проклятiя удары

          Надъ древнимъ городомъ лежатъ,

          И деспотическiй развратъ,

          Где гордыхъ деспотовъ забава

          То милость расточала вкругъ,

          То тиранiей упивалась,

          Въ венецъ священный облекалась,

          Который прежде на земле

          Горелъ у Данта на челе.

                              XXXVI.

          Прислушайтесь къ стихамъ певца

          И въ келью скромную Торквато

          Войдёмъ: онъ жилъ здесь до конца.

          Альфонсъ отвёлъ жилище это -

          Смирить великаго поэта

          И окружить его умелъ

          Безумцами и адомъ новымъ,

          Жизнь съ тайной злобой отравлялъ;

          Надъ темъ челомъ въ венке лавровомъ,

          Разсеявъ массу облаковъ -

          И славнымъ именемъ вековъ.

                              XXXVII.

          Межь-темъ, Альфонсъ, ты былъ забытъ!

          Твоё бы имя затерялось,

          Когда бъ твой гнусный, тяжкiй стыдъ

          Не связанъ былъ съ судьбой поэта.

          Тебя съ презренiемъ за это.

          Альфонсъ! ты не умелъ блистать,

          Твоё величье въ прахъ разбилось

          И если бы въ быту другомъ

          Назвать тебя судьба стыдилась,

          Рабомъ того, кого ты гналъ,

          Кто отъ оковъ твоихъ страдалъ.

                              ХХХVIII.

          И умеръ смертiю скота,

          Вдругъ околевшаго въ забвеньи.

          Межъ вами разница лишь та,

          Что ты пышней имелъ корыто

          А онъ? Чело его покрыто

          Венцомъ лучей; венецъ горелъ

          На нёмъ въ виду враговъ презренныхъ,

          И зависть мелочная ихъ

          Звукъ каждый песенъ вдохновенныхъ,

          Стыдившихъ смело до конца

          Труды бездарнаго певца.

                              XXXIX.

          О, миръ съ тобой! Певецъ сгорелъ;

          Злость ядовитая собрата

          Въ него бросала тучи стрелъ,

          Хотя его не уязвляла.

          Толпа поэтовъ въ мiръ идётъ,

          Но генiевъ межь ними мало;

          Ихъ ждёмъ мы целые века,

          И если бъ блескъ всехъ лиръ сливался

          Блескъ этотъ скоро бъ миновался:

          Певцы создать бы не могли

          Другого солнца для земли.

                              XL.

          Ещё два генiя идутъ:

          Они, какъ онъ, родились тутъ,

          Но только раньше. Первый "Адомъ"

          Себя прославилъ на земле -

          Другой - певецъ его достойный,

          Великiй гордый и спокойный -

          Своимъ магическимъ жезломъ

          Светъ новый вызвалъ вдругъ для мiра:

          И раздавалась нежно лира,

          И чудный слышался напевъ

          Въ честь храбрыхъ рыцарей и девъ.

                              XLI.

          Венокъ железный сорвала

          Изъ листьевъ. ¹¹) Тутъ была

          Права стихiя. Очень просто:

          Сплетённаго могучей славой;

          Венецъ искусственный певца

          Лишь могъ служить грозе забавой.

          О люди! помните одно,

          То место ужь освящено,

          Где въ землю молнiя упала -

          И голова певца вдвойне

          Священней сделалась стране.

          Италiя! ты овладела

          Несчастнымъ даромъ красоты;

          Но съ ней надела трауръ ты

          И лишь страдать въ слезахъ умела.

          Чело прекрасное покрыли

          И буквы огненныя были

          Всегда въ исторiи твоей.

          О Боже! лучше бъ ты осталась

          Тогда бъ возстала вся страна

          И власть гонителей порвалась,

          Которымъ пить въ краю пришлось

          Лишь смесь изъ крови и изъ слёзъ.

          Тогда бъ ты только устрашала

          И въ неизвестности жила,

          И красотою не смущала

          И сожаленья не звала;

          Враги не шли съ альпiйскихъ скалъ

          Испить воды окровавленной

          Изъ речки По; тогда бъ не сталъ

          Здесь сторожить твои пределы

          И, не бояся съ ними встречъ,

          Ты право бъ равное имела

          Быть у родимыхъ береговъ

          Рабой друзей, рабой враговъ. ¹²)

          Когда подъ ветромъ разсекала

          Равнину водъ моя ладья,

          Римлйнинъ мудрый виделъ я

          Где проходилъ ты. ¹³

          Мегара прямо предо мной,

          А сзади - новая картина -

          Лежали: древняя Эгина,

          Пирей, Коринфъ... Влекомъ волной,

          И мне казалось, что они

          Стоятъ теперь, какъ и въ те дни.

          Когда на груды ихъ развалинъ

          И историческихъ руинъ

                              XLV.

          Да, время ихъ не исправляло.

          Лишь гнезда варваровъ росла

          У древнихъ стенъ, что заставляло

          Ещё сильней. Смотрелъ римлйнинъ

          На те могилы городовъ,

          Ихъ прежней славой отуманенъ...

          Теперь изъ всехъ его трудовъ

          И въ ней есть нравственный урокъ,

          Завещанный на долгiй срокъ:

          Въ нёмъ горько истина сказалась.

          И этотъ памятникъ немой

                              XLVI.

          Страницу эту чту я свято...

          Развалины ею страны

          Къ темъ павшимъ царствамъ, что когда-то

          Онъ самъ оплакалъ. ¹⁴) Остовъ ихъ

          Доныне живъ несокрушимо

          Онъ палъ во прахъ межь стенъ своихъ:

          Не стало больше великана!

          Смерть, разрушенiе кругомъ...

          Повесивъ голову, идёмъ

          Который въ пепелъ обращёнъ;

          Но и подъ пепломъ дышетъ онъ.

                              XLVII.

          Италiя! твои страданья

          Ты - мать искусствъ: твоя рука

          Насъ берегла, дала намъ знанья.

          Ты - мать религiи, чудесъ!

          Предъ ними нацiи склонялись:

          Чтобъ получить ключи небесъ.

          Въ отцеубiйстве сознаваясь,

          Европа наша, можетъ-быть,

          Придётъ тебя освободить

          И покоривши ихъ въ борьбе.

          Найдётъ прощенiе въ тебе.

                              XLVIII.

          Но насъ иныя ждутъ картины:

          Где вы, атрурскiя Афины,

          Достойны вызвать фимiамъ.

          Амфитеатръ холмовъ зелёныхъ

          Родитъ и масло и вино;

          Несётъ дары; въ струяхъ безсонныхъ

          Тамъ Арно весело бежитъ

          И край богатый и торговый

          Новейшей роскошью дивитъ,

          Наука, спавшая во мгле

          Подъ смертнымъ саваномъ въ земле.

                              XLIX.

          Тамъ ликъ Венеры разливаетъ

          И воздухъ вдругъ благоухаетъ...

          Съ тебя покровъ упалъ - и ты

          Стоишь, богиня! Въ изумленьи "

          На эти формы мы гладимъ:

          Природу генiемъ своимъ

          Могло осилить? Преклоняясь.

          Мы никнемъ въ прахъ у дивныхъ ногъ...

          О! только генiй древнихъ могъ,

          Такую статую создать,

          Чтобъ всё потомство поражать.

                              L.

          И мы глядимъ, той красотою

          Мечта сменяется мечтою...

          Искусства чары такъ сильны

          И власть его неотразима...

          О, нетъ! слова безсильны тутъ -

          Оно для словъ не уловимо.

          У насъ есть сердце, нервы, кровь,

          У насъ одно есть только зренье:

          Чрезъ нихъ понятна намъ любовь

          Лишь только ими понята

          Богини дивной красота.

                              LI.

          Скажи, въ такомъ ли точно виде

          О! те же ль чистыя черты

          Впервые богъ войны увидя,

          Съ мольбою палъ у дивныхъ ногъ?

          Склонившись на твои колени,

          Смотрелъ въ лицо влюблённый богъ;

          А ты? - съ румяныхъ устъ Венеры -

          Хотя уста те не клялись -

          Лобзанья лавою лились,

          Ея лицо, ресницы, бровь -

          Всё выражало лишь любовь.

                              LII.

          Полны любви, порою, боги,

          Не въ силахъ скрыться отъ тревоги,

          И, какъ земныя существа,

          Глубоко страждутъ. Есть мгновенья,

          Когда и люди на земле

          Носили гордо на челе,

          Пока не скрыла ихъ могила...

          Но есть виденья чудныхъ грёзъ -

          И имъ поспорить бы пришлось

          И те же формы - только богъ

          Въ ту красоту облечь ихъ могъ.

                              LIII.

          Пускай артисты и педанты

          Покажутъ намъ свои таланты

          Въ изображеньи красоты;

          Пускай дадутъ намъ описанья

          Того, что трудно уловить.

          Не смело вредное Дыханье

          Струи, где девственно-сильна

          Та красота отражена -

          Мечты свободной изваянье,

          Въ залогъ божественныхъ чудесъ.

                              LIV.

          Въ пределахъ древнихъ Санта-Кроче, ¹⁵)

          Великiя закрылись очи.

          И пыль его среди могилъ

          Есть ужъ безсмертье. Гроба двери

          Здесь дали место для костей

          Микель-Анджело, Альфiери; ¹⁶)

          Властитель звездъ и другъ печали;

          Здесь смерть дала тебе постель,

          Великiй умъ - Маккiавель...

          Тела великихъ пылью стали:

          И стали прахомъ той земли. ¹⁷)

                              LV.

          Четыре генiя могучи

          Какъ и стихiи, и опять

          Италiя! Сатурнъ изъ тучи

          Твои одежды изорвалъ,

          Но онъ тебе не отказалъ

          Въ великихъ людяхъ. Ты въ паденьи

          Въ печальныхъ остовахъ равнинъ,

          Среди развалинъ и руинъ,

          Лучемъ божественнаго света

          Ещё доселе ты согрета,

          Теперь въ Канопе возрождёнъ.

                              LVI.

          Но где же прахъ Петрарка, Данта?

          Где прахъ Боккачiо лежитъ -

          Не видимъ ихъ могильныхъ плитъ,

          Хотя до смерти и въ могиле

          Имъ данъ особый былъ венецъ.

          Иль прахъ ихъ по ветру пустили?

          Чтобъ въ мраморе ихъ бюстъ оставить

          И обезсмертить ихъ черты?

          Каменоломни ли пусты?

          Иль позабыли ихъ прославить?

          Вдругъ отреклась, какъ отъ чужихъ?

                              LVII.

          Какъ Сципiонъ,¹⁸) спитъ Дантъ далёко ¹⁹)

          Где оскорблёнъ онъ былъ жестоко

          И изгнанъ дерзко въ край иной.

          Пройдутъ века и станутъ дети

          То имя свято обожать

          А тотъ венецъ, что сталъ сверкать

          Надъ головой Петрарка зъ жизни,

          Принадлежалъ чужой земле;

          Своимъ сiяньемъ на челе,

          Былъ не обязанъ, ей чужой

          Всегда и мёртвый и живой. ²⁰)

                              LVIII.

          Одинъ Боккачiо, конечно,

          ²¹)

          И надъ собою слышитъ вечно

          Тосканы речь, сквозь смертный сонъ,

          Языкъ тосканскiй - песнь сирены,

          Где речи - музыка? О, нетъ!

          Изъ тайной злобы и измены,

          Рукой злодеевъ хищныхъ онъ

          Могилы скромной былъ лишенъ:

          Имъ не хотелось, въ тайной злобе,

          Прохожiй взоръ остановилъ

          И прахъ Боккачiо почтилъ.

                              LIX.

          Той урны родина не знаетъ,

          Такъ, бюста Брута лишена,

          Статуя Цезаря смущаетъ

          Римлкнъ - и ихъ великiй сынъ

          На умъ приходитъ имъ одинъ.

          На берегу твоёмъ почилъ

          Давно изгнанникъ вдохновенный:

          Аркуа также рядъ могилъ

          И бережетъ и сохраняетъ -

          Своихъ изгнанниковъ и ждётъ

          Вотъ-вотъ одинъ изъ нихъ придётъ.

                              LX.

          Къ чему же мраморныя плиты,

          Где - флорентинцами зарыты -

          Теперь ихъ герцоги лежатъ? ²²)

          Траву среди холмовъ зелёныхъ,

          Росой ночною окроплённыхъ,

          Чьи имена для всей земли

          Есть мавзолей несокрушимый -

          Народъ ногой не оскорбитъ:

          Трава могилъ священней плитъ,

          Где королей останки спятъ

          Подъ тенью мраморныхъ аркадъ.

                              LXI.

          Но всё жь сюда стремятся взоры:

          Заводитъ съ живописью споры;

          Здесь чудеса есть, наконецъ -

          Но мне они чужими стали:

          Картинамъ древнихъ галлерей

          Для красокъ неба и морей.

          Я удивляюся искусству,

          Но кровь оно не шевелитъ

          И мало сердцу говоритъ,

          Ему оружiе дано,

          Но то оружье холодно.

                              LXII.

          Нетъ, въ дефилеяхъ фразименскихъ,

          Доволенъ больше я судьбой.

          Здесь рядъ проделокъ карфагенскихъ

          Я словно вижу. Между горъ,

          Врага обманывая всюду,

          Здесь храбрецы валились въ груду

          И ихъ толпы являлись вновь;

          Потокомъ проливалась кровь,

          И реки кровью той алели,

          Где наступалъ со всехъ сторонъ

          За легiономъ легiонъ, "

                              LXIII.

          Какъ лесъ, низринутый ветрами.

          Что былъ не слышенъ межъ горами

          Землетрясенiя ударъ; ²³)

          Никто не слышалъ колебанья

          Земли, открывшей пасть могилъ

          Такъ велико негодованье

          Толпы людей среди резни,

          Когда сражаются они;

          Когда две нацiи у гроба

          Сойдутся грозно межь собой,

          Чтобы начать смертельный бой.

                              LXIV.

          Они неслись - куда-нибудь...

          Предъ ними море открывалось,

          Но непонятенъ былъ имъ путь,

          Не страшно имъ землетрясенье,

          Спешили дальше для спасенья,

          Чтобъ въ гнездахъ смерти избежать,

          Когда, по ниве спотыкаясь,

          Бежали въ трепете стада

          Самъ человекъ, въ беде теряясь,

          Стоялъ недвижимъ и безъ словъ,

          Съ природой спорить не готовъ.

                              LXV.

          Спокойно озеро блеститъ

          И зелень тучныхъ нивъ и пашенъ

          Плугъ селянина бороздитъ.

          Деревья обросли корою;

          И только маленькiй ручей

          Своимъ названiемъ, норою;

          Напомнитъ день кровавый тотъ:

          Напоминаетъ Сангвинетто,

          Здесь орошали место это,

          Играла пурпуромъ волна,

          Отъ крови воиновъ красна.

                              LXVI.

          ²⁴) волной кристальной

          Ласкаешь нежно ты наядъ

          И въ глубине твоей зеркальной

          Оне пыряютъ и шалятъ;

          На нихъ пасётся белый мулъ

          И воды светлыя имеютъ

          Спокойный видъ. Военный гулъ,

          Резня - тебя не осквернили;

          И только зеркаломъ служилъ,

          Где отражать всегда любили

          Свои прекрасныя черты

          Богини юной красоты.

          На берегу твоёмъ счастливомъ

          Глядитъ простой, изящный храмъ

          Съ высотъ холма; внизу же тамъ

          Бежишь ты, царственно-ленивый.

          Сверкнётъ чешуйчатая рыбка,

          Шалитъ, играетъ вьётся гибко -

          И въ глубине вдругъ пропадётъ.

          Порою, нежная шлея

          И дремлетъ будто бы во сне.

          Волна несётъ её, лелея,

          Качая тихо и легко,

          Ей шепчетъ сказки на ушко.

          Здесь чуемъ генiя повсюду.

          Когда зефиръ въ лицо пахнётъ -

          Свой поцелуй съ нимъ генiй шлётъ;

          Когда, подобно изумруду,

          И разливается прохлада,

          Когда душа забыться рада

          Отъ скучной жизни хоть на часъ.

          Отъ жгучей пыли всехъ волненiй,

          Тебя въ мiръ новый унесётъ

          Техъ местъ счастливыхъ добрый генiй -

          И ты, свободный отъ оковъ,

          На благодарность будь готовъ!

          Но - чу! ревъ водъ. Съ вершинъ Велино

          Спадаетъ въ бездну водопадъ,

          Ревётъ и ценится. Картина

          Совсемъ нова: то - водный адъ,

          Со стономъ прядаютъ, кипятъ

          И брызги бьютъ изъ-за громадъ -

          (То Флегетона слышны звуки!)

          И составляютъ скалы кругъ,

          Наводятъ страхъ и ужасъ вкругъ

          И въ бешенстве, ломя преграды.

          Ихъ пенистый кипучiй валъ

          На волю рвётся изъ-за скалъ

          И брызги къ облакамъ бросаетъ,

          Откуда падаетъ дождёмъ -

          И тамъ весна благоухаетъ,

          Где онъ разсыплется; кругомъ

          О, какъ пучина глубока!

          Волна неистово-дика

          Въ скачкахъ гигантскихъ. Вотъ белеетъ

          Въ порыве злобнаго веселья

          Среди недвижимыхъ камней,

          Волна пробила въ нихъ ущелья

          И, прорываясь сквозь гранитъ,

                              LXXI.

          Что можно думать: это море,

          Рождённое среди техъ скалъ:

          Но водопадъ тотъ жизнь давалъ

          Среди долинъ оне бегутъ.

          Смотрите - чудный видъ предъ нами:

          Вкругъ разрушая всё волнами,

          Каскады мчатся и ревутъ,

          Всё разбивая на лету,

          И дикую картину ту

          Едва взоръ робкiй переноситъ -

          И каждый ужасомъ объятъ...

          ²⁵)

                              LXXII.

          Вотъ новый видъ открылся взглядамъ:

          Съ одной вершины до другой,

          При блеске солнца, надъ каскадомъ

          Подобна радостной надежде

          Надъ смертнымъ ложемъ - и горитъ

          Въ своей сiяющей одежде.

          Пусть водопадъ кругомъ шумитъ:

          Вкругъ проливая нежный светъ.

          И постоянныхъ красокъ цветъ

          Ей никогда не изменяетъ:

          Такъ иногда следитъ любовь,

                              LXXIII.

          Я снова вижу Аппенины!

          Оне бы были милы мне,

          Когда бъ альпiйскiя вершины

          Родятся сосцы; такъ обвалы

          Несутся съ грохотомъ со скалъ:

          Тамъ я Юнгфрау посещалъ,

          Где вечный снегъ, какъ покрывало.

          Среди нагорнаго тумана;

          Я былъ въ холодныхъ ледникахъ

          Всемъ недоступнаго Монблана

          И слышалъ часто между горъ

                              LXXIV.

          Я виделъ, какъ орлы летали

          И, поднимаясь на Парнасъ,

          Какъ-будто славы тамъ искали:

          Смотреть на Иду. Не заметны

          Мне Аппенины съ техъ времёнъ.

          Какъ виделъ я вершину Этны.

          Олимпъ и Атласъ и Афонъ,

          Соракты привлекли мой взоръ.

          Она безъ снега съ давнихъ норъ.

          И здесь-то всемъ намъ есть причины

          Стихи Горацiя прочесть:

                              LXXV.

          О той горе. Она волною

          Застывшей въ воздухе стоитъ

          И хочетъ рухнуть внизъ стеною...

          Свои классическiя знанья,

          Цитаты римскiя, названья

          Проговоривъ межь этихъ горъ.

          Я самъ былъ слишкомъ живъ и скоръ,

          Уроки была скучны мне,

          Когда въ роди мой стороне

          Мой менторъ строго ждалъ ответа

          И принуждалъ въ короткiй срокъ

                              LXXVI.

          Хоть я потомъ и изменился

          И сталъ упорно размышлять

          О томъ, чему тогда учился -

          Капризный и нетерпеливый.

          Я наслажденiя искалъ,

          Когда ещё не погружалъ

          Въ науку умъ свой прихотливый.

          Когда бъ меня не принуждали;

          Но прежнихъ чувствъ мне не забыть:

          Они съ летами выростали -

          И ненависть моя сильна,

                              LXXVII.

          Прости, Горацiй! Каюсь въ этомъ:

          Тебя я вовсе не любилъ...

          Несчастливъ тотъ, кто не ценилъ

          Ты чтилъ искусство высоко;

          Какъ моралистъ, ты глубоко

          Проникъ и въ жизнь, и въ омутъ мiра;

          Твоя прекрасная сатира

          Тревожа сердце, не хотела

          Ему ранъ тяжкихъ наносить.

          Но всё жь съ тобой прощаюсь смело

          И шлю теперь тебе, поэтъ,

                              LXXVIII.

          О Римъ родной! друзья страданья

          Пускай къ тебе теперь придутъ:

          Ничтожно горе наше тутъ.!

          Здесь кипарисъ бросаетъ тень;

          Совы полпочной слышны стоны.

          Идёмъ съ ступени на ступень,

          Где распадались храмы, троны...

          Все ваши скорби съ вечнымъ страхомъ.

          Смотрите: здесь у вашихъ ногъ

          Великiй Римъ сталъ темъ же прахомъ,

          Которымъ также будемъ мы,

                              LXXIX.

          Богиня нацiй опочила,

          Детей и трона лишена:

          Пустую урну опустила

          Пусты могилы Сципiоновъ,

          Отъ пепла ихъ исчезъ и следъ;

          И вы, владыки грозныхъ троновъ,

          Среди гробницъ васъ тоже нетъ.

          О, старый Тибръ! лишь ты одинъ,

          Свидетель лучшихъ техъ годинъ,

          Бежишь по мраморной пустыне.

          О, поднимись - и массой водъ

                              LXXX.

          О вечный городъ войнъ забавы,

          Гнётъ, христiанство и потопъ

          Тебе готовили свой гробъ.

          Къ капитолiйскому холму

          Монархи-деспоты съезжались,

          Дворцы и храмы разрушались...

          Ты виделъ ха

          Среди разрушеннаго света

          Кто бъ могъ здесь прошлое сыскать

          И снова точно разсказать:

          "Здесь было то, здесь было это"?

          аосъ превозмочь,

          Когда кругомъ царила ночь?

                              LXXXI.

          Двойная ночь весь Римъ сковала -

          И мысль здесь ощупью блуждала.

          Есть планъ морей для моряковъ,

          Есть карта звездъ: лишь только въ Риме

          Мы, какъ въ степи, идёмъ чужими

          Кричимъ мы "эврика!" въ надежде

          Узнать о томъ, что было прежде;

          Но то миражъ своей игрой

          Насъ ввёлъ невольно въ заблужденье,

          И вновь всё въ мракъ погружено

          И недоступно и темно.

                              LXXXII.

          Где жь гордый Римъ? где та минута,

          Блескъ победителя смутилъ

          И лавры славы заслужилъ?

          И где теперь певецъ Виргилiй?

          Увы где Туллiя языкъ?

          Тогда сiяющiй ихъ ликъ

          Былъ воскресенiемъ для Рима.

          Всё остальное - смерти тьма.

          Сiянье строгаго ума

          Ихъ взглядъ такъ строгъ и светелъ былъ,

          Когда ты, Римъ, свободно жилъ.

                              LXXXIII.

          О ты, всегда счастливый, Силла! ²⁶)

          Тиранъ, въ которомъ говорила

          Лишь только злоба, чьихъ орловъ

          Рабою Азiя встречала -

          О ты, чей гордый, дерзкiй взглядъ

          Ты до конца - какъ я сначала -

          Римлйнинъ былъ, хоть былъ жестокъ

          И не одинъ имелъ порокъ...

          Ты, власть чужую попиравшiй

          И лавръ диктаторскiй - тогда,

          Въ те отдалённые года,

                              LXXXIV.

          Ты одного не могъ предвидеть,

          Всё, что въ тебе привыкли видеть

          Великаго - и что падётъ

          Не отъ римлянъ величье Рима.

          вечный городъ, чьи полки

          Дрались всегда непобедимо,

          Чьи грани были велике,

          Шли изъ конца въ другой конецъ,

          Онъ, всемогущества венецъ

          Носившiй некогда такъ смело,

          Онъ - этотъ вечный, гордый Римъ -

     LXXXV.

          Такъ победителемъ былъ Силла

          Нашъ Кромвель тоже Силой былъ:

          Сенаты также онъ крушилъ

          Его рука. Свобода! ты,

          Порою, рядомъ преступленiй

          Несёшь намъ отдыхъ съ высоты -

          И кровью пачкается генiй.

          Его победы годовщина

          Раскрыла тёмный гробъ предъ нимъ.

          Когда предъ властью исполина

          Два государства ницъ легли,

                              LXXXVI.

          Тотъ день, когда-то давшiй силу

          И масть могучую ему,

          Тотъ день открылъ ему могилу

          ²⁷)

          Судьба намъ этимъ доказала,

          Что блескъ и счастье на земле,

          Всё, что тщеславiе искало,

          Родило думы на челе -

          Зловещимъ сумракомъ гробовъ...

          Какъ жаль, что мiръ среди трудовъ

          Объ этомъ редко вспоминаетъ!--

          Тогда бы люди, можетъ-быть,

                              LXXXVII.

          Статуя грозная! доныне

          Ты тамъ стоишь въ своей гордыне.

          Ты помнишь: предъ тобой стоялъ,

          Самъ Цезарь, драпируясь тогой,

          И гордо кровью истекалъ.

          То - жертва грозной Немезиды,

          Царицы неба и земли,

          Героевъ нетъ: ихъ дни прошли...

          Погибъ Помпей... О! неужели

          Вы все когда-то власть имели?

          Иль, ставъ игрушкою молвы,

                              LXXXVIII.

          И ты кормилицею Рима

          Была волчица въ тьме вековъ. ²⁸)

          Доныне съ бронзовыхъ сосцовъ

          За каплей капля молока.

          О, мать! была ты велика,

          Вскормивъ тогда такого сына!

          Теперь, грозой опалена,

          Стоишь - но детямъ предана:

          Ты и теперь была бъ готова

          Кормить детей погибшихъ снова?

          Ведь бережетъ твой нежный взглядъ

                              LXXXIX.

          Да, это такъ! но эти дети

          Уже исчезли навсегда;

          Изъ ихъ гробницъ потомъ на свете

          И люди кровью истекали:

          Они дорогой римлянъ шли

          И имъ со страхомъ подражали

          Но не далась имъ римлянъ слава,

          Хоть проходилъ за векомъ векъ.

          Одинъ лишь гордый человекъ

          Сталъ съ ними рядомъ величаво:

          Онъ сталъ рабомъ своихъ рабовъ.

                              ХС.

          Онъ отъ величья растерялся

          И, чтобъ быть цезаремъ другимъ,

          Неровнымъ шагомъ... Вечный Римъ!

          Герой твой созданъ былъ иначе:

          Онъ страсти пылкiя имелъ,

          Но хладнокровiемъ владелъ;

          Инстинктъ безсмертный. Разный видъ

          Онъ принималъ: то, какъ Алкидъ,

          Сиделъ онъ съ прялкой неизменной

          У ногъ царицы несравненной,

          Шелъ, настигалъ и побеждалъ.

                              ХСІ.

          Но тотъ, кто укротилъ такъ скоро

          Своихъ властительныхъ орлятъ,

          Победной Галлiи солдатъ;

          Тотъ, чья душа была могила,

          Былъ странно созданъ - и упалъ.

          Его тщеславiе сгубило.

          Къ чему упорно порывался

          Его честолюбивый умъ?

          Въ какiя тайны тёмныхъ думъ

          Тотъ властолюбецъ погружался?--

          Напрасно ждать - ответа нетъ.

                              XCII.

          Всемъ иль ничемъ онъ быть решился.

          Когда бъ онъ только ждать умелъ,

          Почётомъ цезарей... Уделъ

          Достойный имени героя...

          Такъ для чего же, арки строя,

          Трiумфовъ ищетъ человекъ?

          И кровь людей потокомъ льётся?

          Где тотъ спасительный ковчегъ,

          Где бъ былъ прiютъ для всехъ несчастныхъ?

          Спасенья нетъ отъ бурь ужасныхъ...

          Дать снова радугу намъ могъ!

                              ХСІІІ.

          И вотъ плоды отъ жизни скудной!

          Въ насъ чувства - узки, умъ - не смелъ,

          Даётся истина. ²⁹) Съумелъ

          Обычай насъ держать во власти;

          На зло и правде и уму,

          Нередко гонятъ насъ во тьму.

          Добро и зло - для насъ случайно,

          И люди многiе года

          Дрожали строгаго суда,

          Страшились, крояся во мгле,

          Пугаясь света на земле.

                              XCIV.

          И такъ те люди прозябаютъ

          И отъ разврата умираютъ;

          До смерти злоба ихъ дика:

          Она идётъ въ наследство детямъ;

          Заветомъ дедовскихъ гробовъ

          Оковы тяжкiя рабовъ

          И вновь за эти цепи внуки,

          Какъ гладiаторы, надутъ,

          И снова кровью истекутъ

          И ту же цеgь въ немой борьбе

          Несли ихъ братья на себе.

                              XCV.

          Вопросъ религiи обходимъ.

          Что въ этомъ мiре мы находимъ

          Ежеминутно и кругомъ:

          О томъ, что делаютъ тираны,

          Народъ влекущiе въ пыли,

          О грозныхъ деспотахъ земли,

          Тому герою подражавшихъ,

          Который дерзость ихъ смирилъ

          И предъ собою заставлялъ

          Который славою своей

          Безсмертенъ сталъ между людей.

                              XCVI.

          Уже-ль земныхъ тирановъ можетъ

          Уже-ль ихъ власть не уничтожитъ

          Земной свободы лучшiй сынъ,

          Какъ тотъ герой, что въ Новомъ Свете

          Спасъ всю страну съ мечёмъ въ рукахъ?

          Родятся въ девственныхъ лесахъ,

          Где видятъ съ детства мать-природу,

          Где рабство не смущаетъ сонъ

          И где ребёнокъ Вашингтонъ

          Уже-ль семянъ подобныхъ нетъ

          И ими беденъ Старый Светъ?

                              XCVIІ.

          Но Францiя подъ кровью братiй,

          Ударъ свободе нанесла

          И мiру пагубна была.

          Рядъ сатурналiй сценъ кровавыхъ,

          И честолюбье гордеца

          Свободу гнали до конца.

          Между надеждой благородной

          И человекомъ стать должна

          Несокрушимая стена.

          Вторымъ паденiемъ казнитъ

          Весь мiръ, уставшiй отъ обидъ.

                              ХСVIII.

          Но всё же ты жива, свобода!

          Стоитъ святынею народа;

          Твой голосъ, слышный словно громъ,

          Теперь, усталый, грянетъ снова,

          И въ сердце дерева больного

          Где следъ оставила секира,

          Ещё теперь кипитъ для мiра

          Сокъ жизни съ прежнею игрой,

          И семяна его доныне

          И скоро мiру лучшiй плодъ

          Весна иная принесётъ.

                              XCIX.

          Есть башня древняя. ³⁰

          Такой она окружена,

          Что армiя своей громадой

          Была бы башне не страшна.

          Стойтъ руина распадаясь,

          Гирляндой вечности. Кругомъ

          Всё умираетъ, разрушаясь...

          Кто жь эту башню здесь сложилъ?

          Что за сокровища въ ней скрыты?

          Какiя кости здесь зарыты?

          Здесь, посреди разбитыхъ плитъ,

          Гробница женщины стоитъ.

                              С.

          Которой домъ - есть гробъ червей?

          Была ль она чиста, какъ дева?

          Иль ложа брачнаго царей

          Была достойна? Родила ли

          Иль дочь, которой краше нетъ?

          Какiя страсти и печали

          Она имела, и когда?

          Любила ль въ юные года?

          Ея останки положили,

          Где башня крепкая надъ ней

          Стоитъ, какъ вечный мавзолей?

                              СІ.

          Иль мужъ чужой ей былъ любимъ?

          Такiя жены стариною

          Бывали: ими древнiй Римъ

          Богатъ по летописямъ старымъ.

          Египетской царицы той,

          Что мiръ смущала красотой?

          Иль въ ней Корнелiи движенья

          Пугали строгостью своей?

          Иль обожала наслажденья,

          Иль чувству подчиняла умъ,

          Иль векъ жила подъ гнётомъ думъ?

                              CII.

          Въ дни первой юности? Она,

          Быть-можетъ, здесь схоронена

          Какъ жертва мукъ? Хоть не тревожитъ

          Теперь ничто почившiй прахъ -

          Ту красоту и блескъ въ очахъ -

          И взрыта ранняя могила?

          И вечеръ жизни залитъ былъ

          Лучистымъ солнцемъ заходящимъ

          Лучёмъ прощальнымъ, преходящимъ

          Тотъ бледный ликъ - и вспыхнулъ онъ

          Багрянымъ светомъ озарёнъ.

                              СІІІ.

          Въ те дни, когда была стара,

          Когда ужь стали появляться

          На кудряхъ пряди серебра

          И ей года напоминали,

          Дрожать отъ страсти целый Римъ?

          Но съ увлеченiемъ своимъ

          Вперёдъ ушелъ я очень смело:

          Одно мы знаемъ, что жила

          Женой римлянина Метелла.

          Онъ былъ богатъ...Такъ вотъ вамъ следъ

          Тщеславiя погибшихъ летъ!

                              CIV.

          И словно знаю образъ той,

          Чей прахъ лежитъ здесь подъ плитой.

          Иные дни, иныя лица,

          Иная музыка встаётъ -

          Какъ громъ торжественный по скаламъ,

          Когда въ дали слабеетъ онъ.

          На этомъ камне обветшаломъ,

          Разрушенномъ со всехъ сторонъ,

          Пока моё воображенье

          Здесь изъ метилъ кинувшихъ дней

          Не вызоветъ былыхъ теней -

                              CV.

          Себе не сделаю ладью

          И вверю ей судьбу свою,

          Чтобъ спорить съ массой волнъ сердитыхъ.

          Ревётъ, взбежавъ на берега,

          Где оставляетъ разрушенье

          Всего, чемъ жизнь мне дорога.

          Но если даже я исправлю

          Ладьи обломки, то куда

          Куда же смело бегъ направлю?

          Отчизна, счастье на пути

          Лишь только здесь я могъ найти!

                              CVI.

          Я вечно слушать здесь готовъ:

          Здесь ихъ ночное завыванье

          Смолкаетъ лишь при крике совъ...

          Я и теперь, при бледномъ свете,

          Ночной ихъ слышу разговоръ.

          Чу! дико стонутъ птицы эти,

          Раскрывъ блестящiе глаза

          И мрачно крыльями махая...

          Здесь неуместна скорбь людская!

          Моя же скорбь... о! скорбь мою

          Я въ сердце молча затаю!

                              CVIІ.

          Одне развалины стоятъ,

          Где прежде были арки, залы

          И рядъ высокихъ колоннадъ.

          Аркады старые суровы;

          И населяютъ только совы

          Пещеры тёмныя, какъ ночь.

          Что жь это: бани? храмъ? палаты?

          Кто намъ на это дастъ ответъ?

          Стены, разрушенной когда-то...

          То императорства гора!

          Давно прошла ея пора.

                              CVIII.

          ³¹)

          Онъ повторяется всегда:

          Сперва свобода - сила века,

          Тамъ - славы многiе года,

          Развратъ, порокъ, а после - что же?

          Лишь только варварства венецъ.

          Во всехъ исторiяхъ - о, Боже!--

          Одну страницу лишь найдемъ,

          Где тиранiя день за днёмъ

          Все блага мiра пожирала...

          Но бросимъ славу и назадъ

          На эту гору кинемъ взглядъ.

                              СІХ.

          И негодуйте люди тутъ!

          Своимъ ничтожествомъ казнитесь!

          Подъ этой кучей сложенъ трудъ

          Столетiй; троны поднимала

          И ихъ величья мишура

          Надъ ними ярко такъ блистала,

          Что солнца лучъ среди небесъ

          Отъ нихъ ещё светлей казался...

          Которымъ мiръ весь удивлялся?

          Где золочённыхъ троновъ рядъ?

          Где ихъ властители лежатъ?

                              CX.

          Красноречивъ, какъ та скала...

          Где Цезарь съ лаврами чела?

          Желалъ бы я, чтобъ увенчали

          Меня съ могилы славной мхомъ...

          Траяна? Всё здесь мёртвымъ сномъ

          И строгой вечностью сокрыто.

          Колонны, арки сбиты въ прахъ;

          Где императоры почили,

          Иныя статуи; ³²) въ могиле

          Подъ небомъ вечно-голубымъ

          Имперскiй прахъ сталъ недвижимъ.

          Въ гробницахъ техъ почило тело

          Того, чей духъ при жизни могъ

          Величiемъ гордиться смело.

          То былъ последнiй полубогъ,

          Его потомки не могли

          Стоять, какъ онъ, непобедимо

          За блескъ родной своей земли.

          Самъ Александръ предъ нимъ бледнеетъ

          И добродетелью дивилъ.

          Доныне мiръ благоговеетъ

          Предъ памятью твоей, Траянъ! ³³)

          Ты будешь гордостью всехъ странъ...

          Где та гора, где Римъ въ гордыне

          Своихъ героевъ обнималъ?

          Скала Тарпейская где ныне?

          Где мысъ, съ котораго упалъ

          И где грабители земли

          Беречь безъ страха и боязни

          Свои сокровища могли?

          Да, тамъ, внизу, теперъ истлели

          Вотъ Форумъ - славы прошлой следъ,

          Где речи некогда гремели,

          Где словно живъ доныне онъ,

          Красноречивый Цицеронъ.

          О, поле славы и свободы,

          Кровопролитiй и крамолъ!

          Здесь истощаяась мощь народа

          Съ дней возрожденья въ море золъ.

          Своё лицо и уступила

          Анархiи былую власть,

          И только царствовала страсть,

          Пока ногой своей железной

          Предъ нимъ трепещущiй сенатъ -

          Рабовъ, поставленныхъ надъ бездной,

          И сталъ, чтобъ людямъ угрожать,

          Холоповъ гнусныхъ подкупать.

          А ты, Италiи подпора,

          Петрарки другъ, герой римлянъ,

          Ты искупитель ихъ позора -

          Рiенци! ³⁴

          Кладутъ печальные народы

          Листы, которые растутъ

          На тощемъ дереве свободы

          И ими гробъ твой обовьютъ.

          Подвижникъ Форума, ты былъ

          Вождёмъ народнымъ римскихъ силъ

          И бросилъ мiръ, какъ новый Нума,

          Въ которомъ лишь на краткiй срокъ

                              CXV.

          Эгерiя! созданье грёзы!

          На лоне девственномъ твоёмъ

          Забыть могъ смертный грусть и слёзы

          Кто ты? воздушная Аврора

          Иль нимфа въ блеске красоты.

          Иль та земная дева ты,

          Которая пленяетъ скоро

          Но где бы ты ни возродилась,

          Была ты перломъ всехъ чудесъ;

          Къ тебе такъ ярко воплотилась

          Неуловимая мечта

                              СXVI.

          Фонтанъ твой въ брызгахъ водомёта

          Зелёный мохъ водой кропитъ,

          Въ твоёмъ ручье, подъ тенью грота,

          Искусство здесь не исказило

          Зелёныхъ, дикихъ береговъ,

          Теченье водъ не задавило

          Здесь иго мраморныхъ оковъ.

          Оне бегутъ, едва журча,

          Въ изгибе яркаго ключа.

          Здесь - плющъ, вкругъ дерева обвитый,

          Тамъ - ароматные цветы

                              СXVII.

          Холмы мелькаютъ въ отдаленьи,

          Съ земли несётся ароматъ...

          И пёстрыхъ ящерицъ движенье

          Зовутъ къ себе улыбкой ласки.

          Разнообразно-хороши

          Ихъ фантастическiя краски

          Въ благоухащей тиши.

          Фiалки нежныя глядятъ

          И ихъ невинный, кроткiй взглядъ

          Лазурью споритъ съ небесами,

          Какъ-будто цветъ ихъ съ высоты

                              CXVIII.

          Ты здесь когда-то обитала,

          Огерiя! Здесь часто ты

          Ждала любовника, дрожала -

          Скрывала тайное свиданье.

          Какъ дорогъ былъ его приходъ!

          Конечно, этотъ тёмный гротъ,

          Сооруженъ нарочно вновь

          Для этой любящей богини,

          Принявшей смертнаго любовь...

          Любовь витала въ той руине...

          Считать оракуломъ привыкъ.

                              СХІХ.

          Ответивъ на любовь земную,

          Ты твердь на землю низвела,

          Восторгъ божественный, иную

          Жизнь подаривши на земле.

          Съ своимъ безсмертьемъ на челе,

          Скажи: земныя наслажденья,

          Могла ли обезсмертить ты?

          Могла ль избавить отъ страданья,

          Отъ той сердечной пустоты,

          Где пресыщённыя желанья

          Въ которой чувства наши спятъ?

                              СХХ.

          Мы чувства на ветеръ бросаемъ,

          Въ своей душе мы насаждаемъ

          Цветъ сластолюбья, мёртвый цветъ,

          Растенья, милыя для взгляда,

          Но смерть которыя таятъ...

          И смрадъ могилъ - ихъ ароматъ.

          Вотъ садъ, которымъ мы проходимъ

          Путёмъ страстей земныхъ всегда;

          Везде запретнаго плода

          Но этотъ запрещённый плодъ

          Намъ истощенье лишь даётъ.

                              СХХІ.

          Любовь! ты гостья въ мiре этомъ;

          Мы порываемся съ приветомъ

          И съ светлымъ помысломъ своимъ.

          Въ сердцахъ разбитыхъ скрыта вера:

          Но всё жь не можемъ мы взглянуть.

          Любви, свершающей свой путь.

          Кто эти формы созерцаетъ?

          Ты нашей мыслью создана.

          Какъ мысль, фантазiи верна,

          Такъ и въ любви она творитъ

          И наши страсти шевелитъ.

                              СХХІІ.

          Влюблённая въ своё созданье,

          И въ лихорадке обожанья

          Бываетъ вымыслу верна.

          Кто далъ скульптору идеалы?

          Они сокрыты въ немъ самомъ.

          Насъ увлекали дивнымъ сномъ,

          Какимъ-то раемъ неизвестнымъ

          И мы рвались подъ парой грёзъ,

          Въ попыткахъ детскихъ, въ мукахъ слёзъ,

          Ни живописецъ, ни поэтъ

          Не уловилъ ещё ихъ следъ.

                              СХХІІІ.

          Любовь - безумство. Но ужасней

          Оно любви самой опасней:

          Исчезнетъ первый жаръ въ крови

          И убегутъ очарованья -

          Исчезнутъ пылкихъ грёзъ созданья,

          Мечта уйдётъ; но даже тутъ

          Не сбросимъ мы любви оковы...

          Посеявъ ветры, мы найдёмъ

          Мы будемъ думать, что готовы

          Найти сокровища въ тотъ часъ,

          Когда ужь бездна близко насъ.

                              СХXIV.

          Бредёмъ безъ цели целый векъ,

          Хоть до конца - вплоть до могилы -

          Всё ищетъ слабый человекъ

          Какой-то призракъ; но проклятье

          О, слава и любви объятья!

          То и другое насъ мутитъ:

          То и другое минетъ скоро.

          Ихъ безобразна красота;

          Какъ блескъ случайный метеора:

          Ихъ тушитъ вдругъ столбомъ своимъ

          Зловещей смерти чёрный дымъ.

                              СXXV.

          Ту, для которой онъ рождёнъ,

          Хоть случай часто и умеетъ

          На насъ навеять ложный сонъ

          И заглушить воспоминанья;

          Ошибки старыя, страданья

          И неумершая любовь.

          Случайность - этотъ злобный генiй -

          Приходитъ съ горемъ и тоской

          И отъ ея прикосновенiй

          Надежды наши въ прахъ падутъ

          И никогда не расцветутъ.

                              СХXVI.

          Насланiе небесныхъ каръ,

          Клеймо судьбы, позоръ свободы;

          Жизнь наша - то же что Анчаръ

          Съ его смертельною отравой

          Жизнь - служитъ хищною забавой

          Для мукъ, недуговъ; смерть съ косой

          За ней следитъ. Жизнь - есть страданья,

          Хоть ихъ, порою, не видать:

          Изгрызть всю грудь безъ состраданья -

          А въ сердце боль царитъ одна,

          Неукротима и сильна.

                              СХXVII.

          Безчестно отступать отъ правъ:

          Мысль - наше право, наше дело,

          И я храню ея уставъ.

          Хоть съ дня рожденья мысль въ насъ гнали

          Терзали, жгли и оскорбляли,

          Хотя завистливо боязнь

          Её во мраке содержала,

          Чтобъ съ светомъ не жилъ человекъ,

          Что мысль лучёмъ своимъ сiяла -

          И мы узнали, наконецъ,

          Что прозреваетъ и слепецъ.

                              СХXVIIІ.

          Какъ-будто бы решился Римъ

          Въ нихъ завещать векамъ подарки

          Великимъ зданiемъ своимъ.

          То - Колизей. Луна сiяетъ,

          и,

          Какъ-будто Римъ лишь позволяетъ

          Одной луне метать лучи

          На этотъ памятникъ богатый

          Отъ улетевшей старины...

          Весь городъ, сумракомъ объятый,

          И хоть лазуревая тьма

          Стоитъ недвижна и нема,

                              СХХІХ.

          Слова - манили въ небеса

          И Риму вечному дивились...

          Здесь снятъ въ громадахъ чудеса;

          Здесь' время все не истребило:

          Съ косой изломанной въ рукахъ...

          И непонятная есть сила

          Въ обломкахъ стенъ, седыхъ колоннъ:

          Они - безсмертныя сказанья

          И передъ ними бледны зданья,

          Постройки нынешнихъ годовъ,

          Среди новейшихъ городовъ.

                              CXXX.

          Ты смыслъ развалинамъ даёшь,

          Ты наше сердце исцеляешь,

          Ты нашъ разсудокъ бережешь

          И отгоняешь заблужденья!

          Любви и мотивы. Движенья

          Твои суровы, какъ мечты

          Философа. Ты мститель света.

          Къ тебе я сердце приношу

          Я, вместо всякаго привета,

          Одной награды роковой -

          Прошу съ поникшей головой:

                              СХХХІ.

          Соорудившихъ твой алтарь,

          Межъ самыхъ лучшихъ приношенiй,

          Что для тебя хранила встарь,

          Я приношу тебе руины

          Хоть незнакомы имъ седины...

          О! если въ гордости готовъ

          Сносить я ненависть спокойно,

          И мне не страшенъ злобы гнётъ,

          Я могъ носить въ груди достойно,

          Чтобъ этотъ лёдъ во все года

          Въ груди не таялъ никогда.

                              СХХХІІ.

          Ты, Немезида! вредъ тобой

          Склонялся часто мiръ съ мольбой.

          Ты, призывавшая жестоко

          Всехъ фурiй адскихъ злобно выть

          Чтобы Оресту оплатить

          За мщенье зверское - здесь съ места,

          Где ты даришь, я въ этотъ часъ

          Тебя изъ праха вызываю...

          ".

          Возстань! Должна ты - умоляю -

          Во что бъ ни стало, изъ гробовъ

          Придти на мой последнiй зовъ.

                              СХХХІІІ.

          Когда бы мне узнать заране,

          Что справедливъ былъ тотъ ударъ

          Меня сразившiй: этотъ даръ

          Я вынесъ бы безъ сожаленья;

          Земля не будетъ пить ужъ вновь -

          И я зову тебя для мщенья,

          Зову одну тебя къ Мечу,

          Затемъ-что самъ я не хочу

          И такъ я сплю, предаваясь грёзе,

          И за меня теперь должна

          Ты встать, на мигъ не зная сна.

                              СХХXIV.

          Кто виделъ на моёмъ челе

          Следы* тревогъ и содроганiй?'

          Но я жёлаю на земле

          Остеться жить въ странице этой*

          Хоть въ прахъ сотрусь, въ гробу отпетый.

          Времёнъ грядущая молва

          Мой гневе предъ всеми оправдаетъ.

          Теперь мой гордый, смелый гневъ

          Въ груди усталой пробуждаетъ.

          Моё проклятiе въ народъ

          На многихъ смертныхъ упадётъ.

                              CXXXV.

          Я долженъ былъ идти на бой,

          Страдая съ- грозною сдобой.

          Мои все муки сосчитайте;

          Не изсушилъ ли я свой умъ?

          Какой отравы въ жизни не пилъ

          Среди тяжелыхъ чёрныхъ думъ?

          И если я, не зная страха,

          Себе въ

          То потому, что созданъ былъ

          Не изъ того простого праха,

          Что породилъ весь родъ людской

          Съ его ничтожностью земной.

          И разве мало преступленiй,

          О родъ людской, наделалъ ты,

          Отъ самыхъ сильныхъ огорченiй

          До ядовитой клеветы?

          Всё отравлять, порою, рада;

          Она, какъ Янусъ, два лица

          Имеетъ: взглядами льстеца,

          Мишурной истиной обманетъ -

          Лжецу, лишенному стыда -

          И клевета порочить станетъ

          Съ лукавой лестью до конца

          Иного добраго глупца.

          Но я на свете жилъ не даромъ.

          Быть-можетъ, умъ мой ослабелъ

          И кровь бежитъ не съ прежнимъ жаромъ,

          Но я за-то въ борьбе съумелъ

          Я даже после погребенья

          Останусь жить съ своей тоской -

          И долго надъ душей людской

          Незримо буду я склониться

          Я разбужу когда нибудь -

          И въ же тогда зашевелился

          И угрызенье и тоска;

          Имъ неизвестные пока.

          И такъ, приветъ тебе, богиня!

          Ты возбуждаешь въ насъ не страхъ,

          Но уваженье. Въ техъ местахъ,

          Где спитъ въ развалинахъ пустыня,

          Какъ ризой, скрыта темнотой,

          Въ местахъ, где плющъ по камнямъ вьётся,

          Где всё приходъ твой оживлялъ,

          Где чрезъ тебя скорей поймётся

          И всё, что прахъ вековъ скрываетъ,

          Для насъ мгновенно оживаетъ -

          Тогда готовы слиться мы

          Съ картиной, вышедшей изъ тьмы!

          Да, раздавался здесь когда-то

          Восторгъ народа шепотъ, крикъ;

          Здесь братъ съ убiйствомъ шелъ на брата

          И смертью скованъ былъ языкъ.

          Ихъ умирать - и забавляли

          Ихъ трупы кесарей тогда.

          Мы все умрёмъ - что жъ за беда,

          Погибнуть въ цирке иль въ сраженья?

          Глаза закроетъ вечный мракъ

          И все мы ляжемъ безъ движенья,

          И здесь и тамъ ужъ съ-давнихъ-поръ

          Смерть - торжествующiй актёръ.

          Я вижу: На руку склоняясь

          Палъ гладiаторъ... Страшный видъ!

          Чело бледнеетъ, опускаясь;

          Изъ черной раны кровь бежитъ

          Арена передъ нимъ кружится,

          Въ глазахъ туманъ и смерти мракъ.

          Онъ жизнь оканчиваетъ такъ

          Подъ крикъ толпы безчеловечной,

          И победителю несётъ

          Порывъ восторга безконечный -

          И слышитъ онъ, какъ этотъ крикъ

          Неумолимъ и зверски дикъ.

          Но онъ, чело своё склоняя,

          Не замечалъ, какъ кровь лилась...

          Предъ нимъ встаютъ брега Дуная -

          Онъ видитъ ихъ въ последнiй разъ:

          Въ убогой хижине теперь,

          А онъ, опора ихъ на свете,

          Погибнуть долженъ, словно зверь,

          Забавою позорной Рима.

          Онъ будто вновь ихъ увидалъ -

          Ихъ образы скользнули мимо...

          О мщенье! что же медлишь тутъ?

          Когда же готфы мстить придутъ?

          И здесь, где прежде паръ кровавый

          Вставалъ изъ чёрныхъ, смертныхъ ранъ,

          Здесь, где злодействами и славой

          Цвела исторiя римлянъ,

          Теперь царитъ здесь тишина:

          Места для публика распались

          И на стене лежитъ стена.

          Арену звезды освещаютъ;

          Лишь эхо мой чуть слышный шагъ

          По галлереямъ повторяетъ -

          И межь разрушенныхъ колоннъ

          Проносятся и" гулъ и звонъ.

          Развалины! Изъ нихъ слагались

          Дворцы, чуть-чуть не города,

          Оне жь всё прежними остались,

          Какъ-будто те же, что тогда,

          Но если ближе подойдёмъ -

          Ихъ разрушенiе поймёмъ,

          Следы погрома и печали.

          Здесь освещаетъ солнца светъ

          Чему теперь возврата нетъ,

          Что варварство давно сгубило,

          Что ужь въ могилахъ спитъ давно -

          Здесь солнцемъ всё озарено.

          Когда жь луна надъ этимъ сводомъ

          Глубокой полночью всплывётъ,

          Заблещутъ звезды хороводомъ,

          И ветерокъ ночной пахнётъ

          Вiющiйся вокругъ стены,

          Когда блескъ ночи озаряетъ

          Картину эту съ вышины,

          Тогда герои покидаютъ

          И ныньче люди тамъ идутъ,

          Где ихъ останки отдыхаютъ:

          Ведь попирали и они

          Тотъ самый прахъ въ былые дни.

          "Целъ Колизей - и слава въ Риме;

          Онъ палъ - падётъ съ нимъ вместе Римъ,

          А Римъ въ руинахъ - вместе съ ними

          Погибнетъ мiръ" - такъ пилигримъ

          Но Римъ ещё теперь стоитъ -

          И не распались Рима зданья,

          И Колизея тотъ же видъ,

          И мiръ - огромная пещера,

          Для всехъ, которые войдутъ:

          Для вора и для лицемера

          Не стёрся въ пыль до-этихъ-поръ

          И живъ, готовый на раздоръ.

          О храмъ великiй, неизменный,

          Храмъ всехъ боговъ и всехъ святыхъ!

          Ты всталъ съ главой своей священной,

          Презревши власть вековъ седыхъ. ³⁵)

          Колонны, стены, города,

          Вкругъ люди въ мукахъ умирали -

          Одинъ ты молодъ былъ всегда.

          Косу здесь Время изломало,

          Въ припадке злости надъ тобой -

          Твоё жь величье устояло.

          О Пантеона славный храмъ!

          У же-ль навечно сталъ ты тамъ?

          То памятникъ минувшей славы,

          Ограбленный со всехъ сторонъ,

          Но всё стоящiй величаво!

          Благоговенье будитъ онъ.

          Глядитъ величье на народъ

          И много думъ святыхъ, глубокихъ

          На богомольцевъ наведётъ

          Алтарь; сюда для поклоненiй,

          Сойдутся люди на поклонъ,

          Которымъ дорогъ римскiй генiй:

          Здесь бюсты римлянъ вкругъ стоятъ ³⁶)

          И на прохожаго глядятъ.

          Иду. Передо мной темница. ³⁷)

          Что вижу? - всюду темнота.

          Но чьи две тени тамъ? чьи лица?

          Уже ль они - одна мечта.

          Съ прекрасной женщиной старикъ.

          Въ ней кровь какъ нектаръ, светелъ ликъ.

          Зачемъ же здесь, вдали отъ света,

          Стоитъ прекрасная жена?

          Зачемъ открыта эта шея,

          Бела, какъ нежная лилея?

          Я вижу ясно въ темноте

          Передъ собой фигуры те.

          Грудь поднимается высоко,

          Та грудь, которую сосётъ

          Дитя, заснувшее глубоко:

          Той грудью мать ему даётъ

          Капризы детскiе ей милы.

          Ей такъ прiятно а легко

          Давать ребёнку молоко.

          Она у детской колыбели

          (О, верно радости такой

          Понять мужчвны не умели!)

          Мать ждётъ отъ сына славныхъ делъ,

          Но... ведь и Каинъ мать имелъ.

          А здесь отца теперь питаетъ

          Она целебнымъ молокомъ,

          Она часть крови возвращаетъ

          Ему назадъ. Надъ старикомъ

          Пока въ той груди въ жилахъ льётся

          Младая, огненная кровь,

          Пока сильна къ отцу любовь.

          О пей, старикъ, изъ этой груди

          Пей молоко - и вновь живи!

          Ведь даже въ лучшемъ мiре люди,

          Куда ихъ души упорхнутъ,

          Питья такого не найдутъ.

          Той нежности не сохраняла

          И басня о пути млечномъ,

          Какъ тотъ разсказъ, где дочь кормила

          Отца седого молокомъ.

          Чемъ те блестящiе мiры,

          Что светятъ въ тёмномъ небе, млея

          Среди таинственной игры.

          О ты, кормилица святая!

          Къ отцу разслабленному въ грудь -

          И эта влага пролитая

          Дастъ жизнь тому, кто умиралъ,

          Кто жизнь тебе же даровалъ.

          Вотъ холмъ забытый Адрiана - ³⁸)

          И этотъ остовъ великана

          По прихоти имеетъ видъ

          Египта древнихъ пирамидъ.

          Стоитъ громадный образецъ

          Инаго века безобразiй,

          Величья ложнаго венецъ;

          Онъ возведёнъ былъ Адрiаномъ

          Въ тебе, прохожiй пилигримъ;

          Покрытъ забвеньемъ, какъ туманомъ,

          Гигантскiй холмъ сооруженъ

          Надъ темъ, кто въ пепелъ обращенъ.

          Смотрите! передъ нами зданье: ³⁹)

          Предъ нимъ Дiаны чудный храмъ

          Избушкой кажется. Созданье

          И чудо Ефеса глазамъ

          Въ степи стена его распалась,

          Где лишь съ гiеною шакалъ

          Его. обломки посещалъ;

          Мечеть Софiйскую когда-то

          Успелъ я древнюю мечеть...

          Она священна и богата:

          Ислама верные сыны

          Молились въ ней средь тишины...

          Но ты, межь храмовъ вставши строго,

          Стоишь одинъ. Лишь только ты

          Достоинъ сталъ быть храмомъ Бога

          Съ-техъ-поръ какъ пали высоты

          Нетъ, никогда во время оно

          Для славы Бога и небесъ

          Такихъ не строили чудесъ.

          Здесь всё - величье, слава, сила

          Въ себе одной постройка та

          Смыслъ веры истинной вместила.

          Съ благоговенiемъ народъ

          Предъ этой храминой падётъ.

          Войдёмъ. Громада насъ не давитъ,

          Хоть та громада велика;

          Но здесь душа растётъ, мужаетъ,

          Въ своёмъ полёте высока;

          Настанетъ день: раскрывши вежды,

          Узнаешь ты безсмертья светъ

          И гласа божьяго приветъ.

          Тебе откроется дорога

          И въ вечно-новомъ блеске тамъ

          Лицомъ къ лицу увидишь Бога,

          И взоръ божественный и видъ

          Твоей души не устрашитъ.

          Идёмъ - а зданье выростаетъ...

          Такъ, посреди Альпiйскихъ горъ,

          Чемъ дальше путникъ вверхъ всползаетъ,

          Темъ необъятней ихъ просторъ...

          Но, не теряя красоты,

          Оно величiемъ пугаетъ:

          Колонны мрамора чисты,

          Блестятъ лампады золотыя

          И словно въ воздухе повисъ,

          А съ образовъ глядятъ святые

          И въ этомъ храме по стенамъ

          Ихъ лики видны здесь и тамъ.

          Здесь взоръ теряется въ просторе,

          Здесь по частямъ всё видитъ глазъ.

          Такъ береговъ зелёныхъ моря

          Не осмотреть въ единый разъ.

          Чтобъ оценить, какъ всё кругомъ

          Тамъ гармонично, строго, цельно

          И веетъ высшимъ божествомъ.

          Тамъ разомъ взоръ не въ состояньи

          Лишь по немногу только ты

          Доводишь умъ до обожанья

          И, ощутивъ невольный страхъ,

          Предъ красотой падёшь во прахъ.

          Мы можемъ только постепенно

          Всё нашимъ чувствомъ обнимать,

          Всё, что не такъ обыкновенно.

          Словами вдругъ не передать

          Своей ничтожности сознанье

          Сначала тамъ смущаетъ насъ,

          Когда же привыкаетъ глазъ

          Къ картине стройной и спокойной,

          До поминанiя красотъ

          И чувствуетъ себя достойной

          Начать неслышный разговоръ

          Со всемъ, что вкругъ увиделъ взоръ.

          Смотри и стой здесь безъ движенья!

          Въ томъ созерцанiи дано

          Намъ не одно благоговенье

          И не чудесное одно;

          Остатокъ древняго искуства,

          Но здесь сокрытъ великiй следъ

          Великихъ думъ протекшихъ летъ;

          Здесь научаться можешь разомъ

          Когда жилъ древнiй человекъ,

          Какъ былъ возвышенъ древнiй разумъ

          И генiй техъ былыхъ вековъ,

          Поднявшiй храмъ до облаковъ.

          Иль обратимся въ Ватикану:

          Тамъ въ гордыхъ мукахъ Лаоконъ -

          Тамъ смертный подавляетъ стонъ

          Съ терпеньемъ бога, скрывшимъ рану.

          Къ чему послужитъ оборона?

          Въ нёмъ подавляютъ самый крикъ

          Объятья страшнаго дракона.

          Ужасный зверь его сжималъ

          Безсиленъ смертный, вкругъ обвитый

          Огромной цепью ядовитой:

          Среди такихъ ужасныхъ мукъ

          Не смеетъ боль облечься въ звукъ.

          Иль взглянемъ мы на образъ бога!

          Поэзiи и жизни богъ,

          Онъ держитъ лукъ, склонясь немного;

          Ликъ просветлённый смелъ и строгъ.

          Сейчасъ стрела его упала...

          Месть бога светится въ очахъ;

          Въ его раздувшихся ноздряхъ

          Заметно гордое прозренье.

          И, вечнымъ блескомъ залитой,

          Такое принялъ положенье,

          Что видъ его сказать бы могъ:

          Смотрите люди - это богъ!

          Во всей его прекрасной позе

          Сонъ вечной страсти отраженъ.

          Какъ-будто въ лучезарной грёзе

          Онъ грустной нимфою пленёнъ.

          Та красота, что возродилась

          Въ неясныхъ обликахъ мечты;

          Безсмертья высшаго цветы

          Своими залили лучами

          Черты прекраснаго лица -

          И передъ нашими очами,

          Какъ воплощённая мечта,

          Открылась бога красота.

          Пусть Прометей- унёсъ украдкой

          Съ небесъ огонь - свою мечту

          Вложилъ художникъ, въ мраморъ падкiй

          И въ камень вдунулъ красоту,

          Дала намъ смертнаго рука,

          То, - какъ безсмертное созданье -

          Переживетъ оно века.

          Его и время пощадило:

          Богъ вечнымъ пламенемъ согреть;

          Въ нёмъ та божественная сила,

          Которую зажегъ резецъ

          И ты, неведомый -творецъ.

          Но где жъ герой мой? Не пора ли

          Его въ разсказъ ввести опять?

          Нетъ, ужь ему теперь не встать.

          Героя нетъ. Его печали

          Онъ самъ - ничто. О нёмъ разсказъ

          Мы не начнёмъ, какъ прежде снова:

          Напрасно образа живого

          Искать хотели бы мы въ нёмъ.

          И унесло своимъ крыломъ!

          Его изъ мiра разрушенье!

          И разрушеньемъ этимъ онъ

          Въ пучину бездны погруженъ.

          Где погибаетъ безвозвратно

          Всё то, что въ свете намъ дано,

          Чемъ доля жизни намъ прiятна.

          Той страшной бездне суждено

          Они становятся межъ нами

          И светлыхъ прошлымъ каждый разъ,

          И такъ идётъ за часомъ часъ,

          И слава въ этой тьме бледнеетъ,

          И точно сумерки глядитъ,

          Темнее -ночи тяготеетъ

          И, безпокоя каждый взоръ,

          Родитъ сомненье и укоръ.

          И всехъ насъ въ пропасть посылаетъ

          Пытать судьбу и узнавать,

          Что насъ за гробомъ ожидаетъ,

          И о величiи мечтать

          Вотъ въ чёмъ должны мы убеждаться!

          Былой намъ жизни не вернуть:

          Однажды только носитъ грудь,

          Все муки сердца и страданья,

          У насъ въ груди; застынетъ кровь,

          Уснутъ безплодные желанья...

          Мы жить не будемъ никогда,

          Какъ жили въ прежнiе года!

          Но, чу! изъ бездны крикъ раздался, ⁴⁰)

          Протяжный и ужасный звукъ:

          Какъ-будто кровью обливался

          Народъ, истерзанный отъ мукъ...

          Земля грозно поднималась

          За тенью тень. Вотъ призракъ всталъ.

          То - королева. Не блисталъ

          На ней венецъ; она стояла

          Бледна, прекрасна - и въ слезахъ

          Ребёнка къ сердцу прижимала.

          Увы! напрасно стала мать

          Къ груди ребёнка прижимать.

          Надежда нацiй, не-уже-ли

          Тебя ужь нетъ? ты умерла?

          Зачемъ же смерть тебя взяла,

          Какъ-будто нетъ иной ей цели?

          Ребёнка не спуская съ рукъ.

          Ты съ сердцемъ, обагреннымъ кровью,

          Склонилась тихо къ изголовью

          И въ этой жизни умерла.

          Когда же ты закрыла вежды -

          Съ тобой исчезли все надежды,

          Которымъ веритъ былъ готовъ

          Народъ имперскихъ острововъ.

          Крестьянки, ставши матерями,

          Здоровьемъ блещутъ и красой;

          А ты, сiявшая звездой,

          Златой звездой межь королями,

          Хоть обожаема была,

          Была любимицей народа...

          Тебя оплакала свобода...

          А ты - убитый горемъ мужъ, ⁴¹)

          Скажи же намъ теперь: къ чему жь

          Такъ не надолго съ ней венчался?

          Лишь на годъ ты наделъ венецъ,

          Ребёнка мёртваго отецъ!

          Костюмъ твой брачный - власяница;

          Ребёнку твоему дана

          Не люлька детская - гробница...

          Почила чудная жена!

          И нашу славу я умы,

          И детямъ завещали мы

          Ей верить до дверей могилы

          И темъ, кто будетъ ей рождёнъ...

          Какъ пастуху въ степи безводной,

          Всходилъ звездою путеводной;

          Но этотъ лучъ для насъ исчезъ,

          Какъ метеоръ среди небесъ.

          Такъ будемъ сожалеть съ тоскою,

          Но не о ней, а о себе.

          Она, покорная судьбе,

          Въ могиле вверилась покою....

          Языкъ измены, судъ спесивый -

          Оракулъ мстительный и лживый,

          Уже который съ давнихъ поръ,

          Какъ звукъ могильный, раздавался

          Пока, уставшiй отъ скорбей,

          Народъ за мечъ свой не хватался -

          Капризъ судьбы въ единый мигъ

          Въ прахъ низвергающiй владыка - ⁴²)

          Вотъ всё, что после, можетъ-статься,

          Её въ векахъ грядущихъ ждётъ.

          Но можно ль съ этимъ соглашаться?

          Ты, такъ любившая народъ,

          Жена и мать я... всё напрасно!--

          На веки окованъ твой языкъ...

          О! сколько было въ смертный мигъ

          Сердецъ убито сожаленьемъ:

          Всехъ подданныхъ! Да, твой конецъ

          Пронёсся вкругъ землетрясеньемъ

          Въ стране, которая тебя

          Тогда оплакала, любя... ⁴³)

          Вотъ Неми, ⁴⁴) скрытая холмами

          Такъ хорошо, что ураганъ,

          Дубъ вырывающiй съ корнями

          Грозой до самыхъ тучъ небесныхъ,

          Не возмущаетъ струй прелестныхъ.

          Покой надъ озеромъ царятъ -

          И водъ стекло его лежитъ

          Оно сверпулося въ клубовъ

          И спитъ, и этотъ сонъ глубокъ,

          Подобно темной нога гроба.

          Такъ спятъ ужасная змея,

                              CLXXIV.

          Въ долине рядомъ - блескъ Альбано;⁴⁵)

          Тамъ Тибра плещется волна,

          Тамъ блещетъ лоно океана,

          Въ стихахъ поэта возгоралась: ⁴⁶)

          Она надъ Римомъ зажигалась

          Звездой победной; здесь лежатъ

          Останки Туллiя; такъ рядъ

          Оне капризно облегли

          Ту часть известную земли,

          Где въ ферме, подъ зелёнымъ лугомъ,

          Когда-то отдыхалъ поэтъ, ⁴⁷)

                              CLXXV.

          Мой пилигримъ дошелъ до цели:

          Должны разстаться - я и онъ;

          Мы всё сказали, что хотели;

          Вперёдъ надъ Средиземнымъ моремъ.

          Мы гулу моря вместе вторимъ,

          И здесь, съ вершинъ Атьбанскихъ скалъ

          Глядимъ, какъ плещетъ белый валъ.

          За нимъ следили долго мы

          До местъ, где выросталъ изъ тьмы

          Эвксинъ, для глазъ неуловимый,

          Где - я прозрачна и сильна -

                              CXVLVI.

          Мы оба вместе долго жили,

          Хотя не много этихъ летъ.

          Печать страданья сохранили

          Мы исходили съ нимъ не даромъ

          И наслажденье съ новымъ жаромъ

          Вкушать умели на земле;

          Насъ грею солнце въ тёмной мгле,

          Мы брали радости одне,

          Безъ бурь бежали наши дня.

          Какъ-будто бы никто сурово

          Не могъ техъ радостей смутить,

                              CLXXVII.

          О! почему въ глухой пустыне

          Съ прекрасной женщиной вдвоёмъ

          Я не могу укрыться ныне,

          Стихiи! вы одушевляли

          Меня когда-то въ старину -

          Хотя бы вы мне это дали:

          Уединенье и жену.

          На свете я не встречу васъ!

          Хоть редко въ жизни - только разъ -

          Но вы предъ смертными мелькали:

          Хоть изредка, но средь земли

                              CLXXVIII.

          Въ лесахъ есть много наслажденья,

          Какъ на пустынныхъ берегахъ;

          Есть музыка и упоенье

          Привязанъ сильно я къ народу;

          Но больше я люблю природу

          Съ-техъ-поръ, какъ я её узналъ.

          Чемъ я былъ прежде и чемъ сталъ -

          Я всеми чувствами слился,

          Ей всей душою отдался;

          Хоть чувства выразить не смею.

          Хоть не умею передать,

                              CLXXIX.

          Бегите жь, волны океана!

          Васъ бороздили корабли

          И человекъ - гроза земли -

          Крушенье гордыхъ кораблей -

          Вотъ чемъ встречали вы людей!

          И человекъ, какъ капля въ море,

          Терялся въ водяномъ просторе,

          Потративъ безполезно силы,

          И въ океане умиралъ

          Безъ погребенья, безъ могилы,

          Безъ скорбныхъ почестей земли,

                              CLXXX.

          Следовъ онъ въ -море не оставитъ,

          Твоимъ волнамъ не страшенъ онъ,

          Твоей пустыней онъ не правитъ

          Его те волны презираютъ

          И къ облакамъ, порой, бросаютъ

          Иль вдругъ уносятъ къ берегамъ,

          Къ его пенатамъ и богамъ,

          И выкинутъ холодный трупъ

          Тамъ, на какой-нибудь уступъ,

          Где онъ погибнетъ молчаливо,

          Среди всеобщей тишины,

                              CLXXXI.

          Вооруженiй грозныхъ флоты,

          Бичи для стенъ и городовъ,

          Вы повергавшiе въ заботы

          Вы, ужасающiе страны,

          Въ стальной броне Левiафаны,

Хоть вашей славой мiръ весь полнъ -

          Вы лишь игрушки этихъ волнъ,

          Какъ снегъ, упавшiй съ облаковъ,

          И сила грозная валовъ

          Равно страшна въ глубокомъ море

          Для лёгкихъ лодокъ рыбарей

                              CLXXXII.

          Вкругъ государства погибали -

          Афины, Римъ и Карфагенъ!

          Ихъ волны моря омывали

          Во дни владычества тирана.

          Ихъ царства пали навсегда,

          Лишь только волны океана

          Бегутъ, какъ въ прошлые года.

          Ты такъ же юнъ до нашихъ летъ

          Съ техъ дней, когда былъ созданъ светъ,

          Ты неизменной имеешь,

          Какъ вечность, постоянно строгъ,

                              CLXXXIII.

          Въ тебе, какъ въ зеркале, мелькаетъ

          Ликъ всемогущаго Творца.

          Всегда - гроза ль съ тобой играетъ

          Въ полярной стуже, въ странахъ знойныхъ,

          Не видя береговъ спокойныхъ.--

          Ты безконеченъ и великъ,

          Великолепенъ, гордъ и дикъ.

          И безднъ ужасныхъ чудеса,

          И все земные пояса

          Передъ тобой смириться рады...

          Таинственъ, страшенъ и угрюмъ,

                              CLXХXIV.

          Сжился я съ детства съ океаномъ.

          Я съ детства ранняго мечталъ

          Подъ раннимъ утреннимъ туманомъ

          Съ прибоемъ волнъ твоихъ, порою,

          Любилъ шалить, я ихъ игрою,

          Подъ часъ опасной, не смущёнъ,

          Глоталъ я жадно моря стонъ.

          Я доверялъ твоимъ волнамъ,

          На гриву волнъ, игравшихъ тамъ,

          Я руку клалъ и мне случалось.

          Какъ и теперь, то повторить

                              CLXXXV.

          Я кончилъ. Песнь моя смолкаетъ.

          Пора разсеять грёзы сновъ!

          Мой факелъ вновь не зажигаетъ

          Онъ могъ быть лучше, но, къ несчастью,

          Я ужъ не тотъ; подобно счастью

          Мечты неясны для меня.

          И въ жилахъ нетъ того огня

          И память прежняго огня

          Хранятъ бездельно голова;

          Оно - безъ всякаго движенья -

          Бросаетъ трепетный лишь светъ:

                              CLXXXVI.

          Прости! Вотъ слово на прощанье:

          Близка разлука. Пяти гримъ,

          Окончивъ длинное сказанье,

          "прости" друзьямъ своимъ.

          Когда въ ихъ памяти осталось

          Хоть что-нибудь, что имъ сказалось -

          Онъ радъ, что въ руки посохъ бралъ

          И длинный путь свой начиналъ.

          Онъ въ сердце, где живетъ печаль,

          А вамъ оставилъ онъ мораль -

          Мораль отъ этого сказанья:

          Съ его моралью можетъ-быть,

¹) Дворецъ дожей соединяется съ венецiанскими тюрьмами мрачнымъ Мостомъ Вздоховъ (Ponte dei Sospiri), то-есть крытою каменною галлереею, лежащею высоко надъ водой и разделенною стеной на проходъ и келью.

²"Освобожденнаго Іерусалима" Тасса, умерла вместе съ независимостью Венецiи.

³) Такъ отвечала мать Бразидаса, лакедемонскаго полководца, темъ, которые передъ нею восхваляли ея сына.

⁴) Левъ, при своемъ путешествiи въ Парижъ, въ Домъ Инвалидовъ, потерялъ только Евангелiе, бывшее у него подъ одною изъ лапъ, которая теперь сравнялась съ другой.

⁵) Генриху Дандоло было 85 летъ, когда его избрали - въ 1192 году - дожемъ. Следовательно, во время предводительствовали венецiянцами при взятiи Константинополя, ему было 97 летъ. Въ эти лета онъ присоединилъ три восьмыхъ всей Романiи (такъ называлась тогда Римская имперiя) къ титулу и владенiямъ венецiянскихъ дожей. Эти три восьмыхъ имперiи еще числились въ дипломахъ герцога Джiованни Дольфино, который поименовалъ ихъ въ последнiй разъ въ 1357 году.

⁹) После потери сраженiя при Поло и взятiя Кiоцы, 16 августа 1370 года, соединенными флотами генуэзцевъ и Францеско Карарра, владетеля Падуи, венецiянцы повержены были въ совершенмое отчаянiе. Къ победителямъ посланы были уполномоченные съ белымъ листомъ бумаги и просьбой - написать на немъ какiя угодно условiя, лишь бы Венецiи оставлена была ея независимость. Франческо Карарра готовъ былъ на это согласиться, но генузэцы, которые, после победы при Поло, восклицали: "въ Венецiю! въ Венецiю! да здравствуетъ св. Георгiй!" решились уничтожить свою соперницу - и Петръ Дорiа, ихъ главнокомандующiй, далъ просителямъ следующiй ответъ: "Венецiянцы, клянусь всемогущимъ Богомъ - ни владетель Падуи, ни наша Генуэзская республика не даруютъ вамъ мира, пока не взнуздаемъ мы необузданныхъ коней, что стоятъ на паперти у вашего евангелиста св. Марка. Когда мы ихъ взнуздаемъ, то заставимъ васъ быть смирными. Это намеренiе наше и нашей республики. Что же касается нашихъ братьевъ, генуэзцевъ, которыхъ вы привели съ собою, чтобы отдать ихъ намъ - мне ихъ ненужно; ведите ихъ назадъ: чрезъ несколько дней я буду у васъ и освобожу ихъ вместе съ другими изъ вашихъ темницъ".

⁷"Жизнь Ницiаса".

⁸) Въ "Удольфскихъ таинствахъ", "Духовидце", "Венецiанскомъ купце" и "Отелло".

⁹) Тому, кто не виделъ восточнаго и итальянскаго неба, описанiе это можетъ показаться фантастическимъ и преувеличеннымъ; темъ не менее это верное описанiе виденнаго мною вечеромъ 18-го августа, во время одной изъ моихъ астыхъ прогулокь по берегамъ Бренты, около Ла-Мира. Байронъ.

¹⁰) Вскоре после своей неудачной попытки увидеться съ папою Урбаномъ У въ Риме, въ 1370 году, Петрарка возвратился въ Аркуа и, кажется, за исключенiемъ его знаменитой поездки въ Венецiю, въ сопровожденiи Франческо Новелло да-Карарра, онъ провёлъ остальные четыре года своей жизни частью въ этомъ прекрасномъ уединенiи, частью въ Падуе.

¹¹

¹²) За исключенiемъ одной или двухъ строкъ 42 и 43 строфы - есть переводъ знаменитаго сонета Филикаiя: "ltalia, Italia о tu cui fea la sorte!"

¹³) Знаменитое письмо Сервiя Сульпицiя къ Цицерону, по случаю смерти его дочери, описываетъ дорогу, по которой я часто ездилъ во время моихъ морскихъ и сухопутныхъ путешествiй по Грецiи. Вотъ это описанiе: "На возвратномъ пути изъ Азiи, плывя изъ Эганы въ Мегару, я взглянулъ на лежавшую вокругъ меня местность: позади меня была Эгнна, впереди Мегара, направо - Пирей, налево Коринфъ." Все эти города, когда-то знаменитые, теперь погребены въ своихъ развалинахъ. Видя это, я не могъ не сказать самому себе: "Увы! какъ мы, бедные смертные, досадуемъ и огорчаемся, когда кто-нибудь изъ нашихъ друзей убитъ или умеръ, хотя ихъ жизнь такъ кратковременна, тогда-какъ развалины столькихъ славныхъ городовъ разомъ поражаютъ взглядъ". Байронъ.

¹⁴) Поджiо, глядя на развалины Рима съ Капитолiйскаго холма, восклицаетъ: "I't nunc omni decoro nudata, prostrata jacet, instar gigantei cadaveris corrupti atque nudiqu exesi!"

¹⁵

¹⁶) Альфiери - великое имя нынешняго века. Итальянцы, не выждавъ истеченiя узаконенныхъ ста летъ, считаютъ его поэтомъ уже признаннымъ.

¹⁷) Пристрастiе къ простоте въ надгробныхъ надписяхъ дошло до того, что на могиле Маккiавеля не означено ни дня, ни места его рожденiя и смерти, ни даже его летъ.

¹⁸) Гробница Сципiона Африканскаго Старшаго - если онъ и не былъ тамъ погребенъ - находится въ Дитернуме, куда онъ удалился въ добровольное изгнанiе.

¹⁹) Дантъ родился во Флоренцiи въ 1261 году. Онъ участвовалъ въ двухъ сраженiяхъ, былъ четырнадцать разъ посланникомъ и разъ - прiоромъ Республики.

²⁰

²¹) Боккачiо былъ похороненъ въ церкви святыхъ Михаила и Якова, въ Чертальдо, где, говорятъ, онъ родился.

²²) Наше уваженiе къ Медичисамъ начинается съ Козьмы и кончается его внукомъ.

²³) "Ихъ обоюдное ожесточенiе было такъ велико, сраженiе увлекло ихъ до такой степени, что ни одинъ изъ сражавшихся не заметилъ землетрясенiя, которое разрушило большую часть итальянскихъ городовъ, переменило направленiе быстрыхъ потоковъ, заставило море течь въ реки и ниспровергло самыя горы." Таково описанiе Тита Ливiя. Сомнительно, чтобы новейшiе тактики допускали подобную разсеянность.

²⁴) Ни одинъ путеводитель не обходится безъ описанiя храма Клитумна, между Фолиньо и Снолетто, и, конечно, нетъ местности, даже въ Италiи. более достойной описанiя.

²⁵"Я виделъ два раза, въ разное время, водопадъ del Marmore въ Тренте: одинъ разъ съ вершины пропасти, другой рань - снизу, изъ долины." Байронъ.

²⁶) Конечно, если бъ не те черты изъ жизни Силлы, которыя описаны въ этихъ строфахъ, на него смотрели бы, какъ на изверга, несмотря на его великiя достоинства. Добровольный отказъ отъ престола долженъ удовлетворить насъ, какъ онъ удовлетворилъ римлянъ, которые непременно убили бы его, когда бъ не уважали. Тутъ не могло быть двухъ мненiй: они все должны были думать, какъ Екратъ, что казавшееся честолюбiемъ - была любовь въ славе, а то, что принимали за гордость - настоящее величiе души. Байронъ.

²⁷) 8-го сентября Кромвель выигралъ дюмбарское сраженiе; годъ спустя, въ этотъ самый день онъ получилъ "his crowning mercy", а черезъ несколько летъ, опять въ этотъ самый день, который протекторъ считалъ счастливейшимъ въ своей жизни, онъ умеръ.

²⁸

²⁹) "Omues peue veteres; qui uihil cognosci, uihil percepi, uihil eciri posse dixerunt; aogustos sensue; iubecilloe animos, brevie curricula vitae: in profundo veritatam demersam; opiniouibus et institutis omnia teneri; nihil veritati reliuque; deiuceps omnia tenebrie circmnfusa esse dixeruat". (Academ 1. 13.) 1800 летъ, истекшiе съ-техъ-поръ, какъ Цицеронъ это написалъ, не уничтожили человеческихъ недостатковъ и жалоба древнихъ философовъ могутъ безъ несправедливости быть повторены въ современной поэме.

³⁰) Здесь говорится о могиле Цецилiи Meтелли, находящейся на аппiевой дороге и называющейся Саро di Bove (бычачья голова).

³¹) Авторъ "Жизнеописанiя Цицерона", приводя мненiе этого оратора и его современниковъ о Британiи, говоритъ: "Читая ихъ насмешки надъ варварствомъ и бедностью нашего острова, нельзя не подумать объ удивительной судьбе и переворотахъ государствъ. Римъ, когда-то господствовавшiй надъ светомъ, средоточiе искусствъ, могущества и славы, погрязъ теперь въ лени, невежестве и нищете, порабощенный самымъ жестокимъ и, вместе съ темъ, презреннымъ тиранствомъ, суеверiемъ и религiознымъ обманомъ, тогда-какъ эта отдаленная страна, прежде презираемая римлянами, сделалась, въ настоящее время, счастливой страной свободы, довольства и науки, где процветаютъ все утонченности цивилизованной жизни, но которая, быть-можетъ, идетъ по той же дороге, какъ и Римъ: отъ честнаго труда къ богатству, отъ богатства къ попранiю власти и испорченности нравовъ, пока, такимъ образомъ, сама подготовляя свое распаденiе, она не сделается, наконецъ, добычею какого-нибудь тирана и, съ потерей свободы, потерявъ все драгоценное, постепенно возвратится къ прежнему варварству."

³²) Надъ колонной Траяна возвышается св. Петръ, а надъ колонной Аврелiя - св. Павелъ.

³³

³⁴) Имя и подвиги Рiенци должны быть знакомы темъ, кто читалъ Гиббона.

³⁵) Несмотря на разграбленiе всехъ медныхъ украшенiй (за исключенiемъ кольца), на частые пожары и наводненiя, ни одинъ памятникъ, одинаковой съ нимъ древности, не сохранился такъ хорошо.

³⁶) Пантеонъ сделали хранилищемъ бюстовъ новейшихъ великихъ или, по-крайней-мере, замечательныхъ людей. Потокъ света, который, черезъ широкое отверстiе сверху, падалъ прежде на целый рядъ боговъ, теперь освещаетъ многочисленное собранiе смертныхъ, изъ которыхъ одинъ или два были почти боготворимы своими соотечественниками.

³⁷) Въ этой строфе и въ трехъ следующихъ говорится о римской дочери, исторiя которой приходитъ на память путешественнику при посещенiи предполагаемаго места этого происшествiя, то-есть церкви святаго Николая in carcere. Впрочемъ, достоверность этой исторiи весьма сомнительна.

³⁸

³⁹) Эта строфа и шесть следующихъ относятся къ церкви св. Петра.

⁴⁰) Въ этой и следующей строфахъ говорится о принцессе Шарлотте, дочери-короля англiйскаго.

^4І) Принцъ саксенъ-кобургскiй.

⁴²) "Марiя Стюартъ умерла на эшафоте, Елизавета - съ разбитымъ сердцемъ, Карлъ V - отшельникомъ, Лудовикъ XIV - банкротомъ въ средствахъ и славе, Кронвель - отъ ужаса; недостаётъ величайшаго: Наполеонъ живетъ въ плену. Къ этимъ монархамъ можно было бы прибавить длинный, по излишнiй, списокъ лицъ, одинаково знаменитыхъ и несчастныхъ."

⁴³) "Смерть принцессы Шарлоты была даже здесь (въ Венецiи) сильнымъ ударомъ, а Англiя была ею, вероятно, потрясена до основанiя. Судьба этой бедной женщины во всехъ отношенiяхъ печальна. Умереть 22-хъ летъ отъ родовъ и, притомъ, сына, принцессе и будущей королеве въ то время, когда она только-что начинала быть счастливой и наслаждаться жизнью и надеждами, которыя на неё возлагали! Мне очень жаль её во всехъ отношенiяхъ." Байронъ.

⁴⁴) Деревня Немя была недалеко отъ убежища Эгерiи, и - отъ тени, бросаемой на храмъ Дiаны - до-сихъ-поръ сохранила названiе рощи. Неми - на разстоянiи небольшой прогулки отъ удобной гостинницы Альбано.

⁴⁴) Ничего не можетъ быть прекрасней отлогостей Албанскихъ горъ, съ возвышеннейшей точки которыхъ - изъ монастыря, бывшаго храма Юпитера - видно всё, что описано въ этой строфе.

⁴⁵"Энеида" Виргилiя).

⁴⁶) Горацiй.