Дон-Жуан.
Песня вторая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Дон-Жуан. Песня вторая. (старая орфография)

ПЕСНЯ ВТОРАЯ.

                              I.

          Наставники нам всем известных стран!

          Чтоб нравственность исправить молодежи,

          Искореняйте розгами обман.

          Сечь нужно, сечь... Что значить боль для кожи?

          Мы для примера можем указать

          На нашего героя: много мать

          О воспитаньи сына хлопотала,

          И - позднее раскаянье узнала.

                              II.

          Но если б был он в школу помещен

          В четвертый или третий класс, тогда бы

          Свои мечты в трудах покинул он

          (На севере её порывы слабы).

          Но под испанским солнцем, может быт,

          Не так легко за юностью следить,

          И Дон-Жуан, с женой поссорив мужа,

          Учителей сбил с толку. Почему же?

          Лишь я один дивиться тут не мог,

          Когда узнал подробно это дело:

          Была с ним мать-философ, педагог -

          Его ослом назвать мы можем смело,

          Хорошенькая женщина (она,

          Понятно, и была во всем грешна),

          Муж старый, на жену смотревший тучей,

          И, наконец, помог счастливый случай.

                              IV.

          Вертись же мир вкруг оси и с тобой

          Мы все должны вертеться, словно тени,

          Жить и любить и умирать гурьбой

          И... подати выплачивать и пени.

          Хранит нас власть, терзают доктора.

          Так жизнь пройдет и в землю лечь пора.

          Так жизнь пройдет: вино, любовь, забавы

          И, может быть, по смерти лавры славы.

                              V.

          Жуан был послан в Кадикс, я сказал.

          Он ярмаркой своею щеголял,

          Покамест в Перу не было возстанья.

          А сколько чудных девочек есть там? -

          Хотел сказать я: сколько чудных дам?

          Походка их - с ума сведет в мгновенье.

          С чем их сравню? И где найду сравненье?

                              VI.

          Сравнить ли их с арабским скакуном?

          С оленем стройным? с легкою газелью?

          Нет, все сравненья слабы... А потом -

          Вуаль их и баскина! С этой целью

          Я написал бы много, много строф.

          А ножки их? Я рад, что не готов

          Придумать им метафоры цветистой...

          (О, Муза! будь стыдливою и чистой.

                              VII.

          Согласна? Да? и так, вперед). Вуаль

          Назад отброшен ручною прелестной,

          И будит в сердце трепет... Край чудесный!

          Когда тебя решусь я позабыть,

          Пусть не могу... молитвы сотворить.

          Костюм испанский! - полон ты приманки,

          Как и вуаль иной венецианки (*).

(*) Bassieli, небольшая вуаль, употребляемая в Венеции.

                              VIII.

          Инесой в Кадйкс послан был Жуан

          Лишь с целью путешествия морского.

          Инесою задуман этот план,--

          Понятен смысл решения такого:

          Корабль для сына должен был играть

          Роль Ноева ковчега и спасать

          Его от всякого соблазна и разврата

          И чистоту беречь в нем до возврата.

                              IX.

          Жуан слуге велел собраться в путь,

          Ваял кошелек и слушал наставленья:

          Он на четыре года ехал. Грудь

          (Ведь всякая разлука тяжела).

          В спасенье сына веря, мать дала

          Ему ряд мудрых, письменных советов

          И... не забыла банковых билетов.

                              X.

          Меж тем, чтоб время кое-как убит,

          Вдова в воскресной школе занималась

          И начала мальчишек в ней учить,.

          И резвость их смирять, порой, старалась.

          В тот день читать учились шалуны

          И розги получали за вины.

          Успех в развитьи Дон-Жуана много

          Помог развить до ней смелость педагога.

                              XI.

          И вот Жуан на корабле летят.

          Попутный ветр и ропот непогоды...

          Залив Кадикский дьявольски бурлит -

          Я с ним знаком еще в иные годы.

          Стоишь - внизу за валом вал бежит

          Так с палубы Жуан в тот день ненастный

          Шептал "прости!" - стране своей прекрасной.

                              XII.

          Да, тяжело смотреть, как край родной -

          В туманном горизонте изчезает.

          А нас пугает море глубиной...

          Кто юн еще - тут голову теряет.

          Я помню: покидал я Альбион

          Лишь в первые раз, - в дали казался он

          Мне белой лептой в водяной пустыне,--

          Все берега другие были - сини.

                              XIII.

          Жуан в тоске на палубе стоял,

          Корабль трещал, выл ветер разъяренный,

          И город наконец из глаз пропал

          И уж казался точкой отдаленной...

          Ах, от морской болезни, господа,

          Бифштекс - одно спасенье!.. Никогда

          Но смейтесь в море над коим советом:

                              XIV.

          На берега смотрел Хуан с кормы -

          Они в дали неясной изчезали.

          Не справимся с разлукой первой мы,

          Как воины, которые попали

          В край, им чужой... Необъяснимый трех

          Лежит на сердце, горе нас сосет,

          И даже те, кого мы не любили,

          При разставаньи дороги нам были.

                               XV.

          А Дон-Жуан о многих мог страдать:

          Он кинул мать, любовницу, - к тому же

          Он от жены не думал убегать,

          И потому разлука вдвое хуже

          Ему казалась. Если мы без слез

          Не бросим тех, с кем в ссоре жить пришлось,

          То милым сердцу шлем своя рыданья

          И помним их до нового страданья;

                              XVI.

          Припомнивший Сионский берег живо.

          Я б сам заплакал с музою моей,

          Но эта муза к счастью не плаксива...

          Нет, не убьет подобная печаль.

          Пусть молодежи от скуки ездит в даль,

          И эта песня - думаю варане -

          Найдется, может быть, в их чемодане.

                              XVII.

          Жуан рыдал, ручьи соленых слов

          В соленом море тихо изчевали,--

          "Прекрасное к прекрасному" (я взрос -

          Любя цитаты; эту вы слыхали

          От Датскорй королевы, свой венок,

          Сложившей над могилою у ног

          Офелии); он в думу погрузился

          И навсегда исправиться решился.

                              XVIII.

          "Прости, мой край!" воскликнул Дон-Жуак.:

          "В толпе других изгнанников несчастных,

          С одной мечтой о берегах прекрасных.

          Гвадалквивир, мать милая! Прости,--:

          О, Юлия)... Один я на пути"...

          (Ея письмо он вынимает снова

          И перечел от слова и до слова).

                              XIX.

          "Забыть тебя? Нет, прочь беги, обман!...

          Забвенье не поможет никогда нам...

          Скорей затопит землю океан,

          Сольется воздух самый с океаном,

          Чем образ твой разстанется со мной...

          Лекарства нет душе моей больной"...

          (Но тут корабль ужасно стал качаться

          И Дон-Жуан в болезни мог признаться).

                              XX.

          "Скорей весь мир!"... (Он очень болен стал)

          "О, Юлия! тебя ни на минуту"..

          (Ликеру мне, пока я не упал,--

          Мой Педро, помоги сойдти в каюту.)

          О, Юлия! (Ах, что за качка тут!)

          Пусть голос мой для милой будет сладок"...

          (Но тут случился с ним морской припадок.)

                              XXI.

          То был недуг, которого, увы!

          Не истребит лекарствами аптека,

          Когда любовь бежит из головы

          И пропадают страсти человека,

          Когда мы ценим только лишь себя.

          Не веря, не надеясь, не любя...

          Жуана речь была хоть патетична,

          Но качкою смирился он отлично...

                              XXII.

          Любовь - капризна. Часто ей смешна

          Горячка страсти, полная причуды,

          Порою же теряется она

          От насморка и горловой простуды.

          Подобный незначительный недуг

          В ней порождал и слабость, и испуг:

          Вздох перервать для пошлого чиханья?

                              XXIII.

          Но рвоты бог любви не выносил

          В тот час, когда в желудке боль начнется.

          Любовь пойдет смотреть на вскрытье жил,

          А от припарки теплой отвернется.

          Болезнь морская - гибель для любви,

          И хоть Жуан огонь имел в крови,

          Но страсть слаба пред силою желудка,

          И на море волнение - не шутка.

                              XXIV.

          В Ливорнский порт корабль с Жуаном плыл

          (Корабль носил названье "Trinidada"),

          За тем, что там с времен давнишних жил

          Жуана старый родственник Монкада.

          К нему-то он в знак родственных связей

          В Испании взял письма от друзей,

          Которые в Италию писали,

          В тот день, когда Жуана провожали.

          Жуана кроме слуг сопровождал

          Педрильо, гувернер и муж ученый;

          Хоть много языков он понимал,

          Теперь без языка был и смущенный

          На койке опрокинувшись лежал,

          Кляня со стоном каждый новый вал.

          К тому ж волна сквозь палубу влетала,

          И пеною Педрильо обдавала.

                              XXVI.

          А ветер креп и к ими дул сильнее,

          И новичкам казалось страшно море.

          Один моряк привык дышать вольней.

          Во время бурь, игравших на просторе.

          Мрачнее становились небеса

          И моряки снимали паруса,

          Чтоб бура разом мачты не сломала

          И по кускам их в море разбросала,

                              XXVII.

          В час ветер быстро изменился. Вал

          Потряс корму, стерн-пост на ней сорвал:

          Открылась брешь в пловучей той громаде.

          И прежде чем пловцы взялись за ум -

          Руль сорван был и наполнялся трюм

          Водою на четыре ровно фута,

          Скорее к помпам! страшная минута!..

                              ХXVIII.

          Част экипажа к помпам налегла,

          Другие груз выбрасывали в воду

          Но брешь еще невидима была.

          Когда жь ее открыли, то народу

          Казалось, гибель только суждена:

          Врывалась в брешь свирепая волна.

          Хотя туда товаров склад бросали,

          Но массы волн ничем не удержали.

                              XXIX.

          Все хлопоты беде не помогли

          И пассажирам гибель угрожала,

          Но помпы их на этот раз спасли.

          Посредством их выкачивали в час

          Воды ужасно много, и для нас

          Должно быть славно имя сэра Мэнна:

          Изобретенье помп - вестма почтенно.

                              XXX.

          День наступил и ветер стал стихал,

          Явилася надежда на спасенье:

          Хотя вода не стала убывать

          И помпы не оставили движенья.

          Но к вечеру шквал новый начался,

          Канат, на пушках с громом порвался,

          Громадный вал на палубу низринут -

          Корабль был разом на бок опрокинут.

                              XXXI.

          И так лежал. Вода из трюма в дек

          Вдруг перешла и там открылись сцены.

          Которых не забудет человек,

          Как дни войны, пожаров и измены,

          Как все, что будит жалость до конца:

          Нам рисовали часто сцены эти

          Скитальцы, долго жившие на свете

                              XXXII.

          Две мачты были срублены тотчас,

          Но на боку лежал корабль разбитый,

          Как истукан. Надежды луч угас...

          Еще один остался путь открытый:

          Вот срублены фок-мачта и бугшприт,

          (Хотя ими экипаж весь дорожит -

          Корабль поднялся с силою ужасной.

                              XXXIII.

          А между тем весь корабельный мир

          Не мог спокойно бурей любоваться;

          С привычками и с жизнию разстаться.

          И даже самый опытный моряк.

          Предвидя смерть, стал дисциплины - враг.

          Все моряки в чаду такой тревоги

                              XXXIV.

          Порой, в вине забвенья ищем мы.

          Вино теперь спасением явилась

          Для моряков... Среди полночной тьмы -

          Ревело море грозное вокруг;

          Страх подавил во всех морской недуг,

          Молитвы и проклятья раздавались

          И с хором волн клокочущих сливались.

          Чтоб экипаж от пьянства удержать,

          Один Жуан нашелся в ту минуту

          И с пистолетами в руках решился стать

          У входа в злополучную каюту:

          Как будто смерть страшнее от огня,

          Чем от воды. Безумцы оробели

          И умереть нетрезвыми хотели.

                              XXXVI.

          "Дай грогу нам!" они ему кричат,

          "Мы через час все будем мертвецами".

          Но им грозя Жуан сказал: - "Назад!

          Пусть мы умрем, но не умрем - скотами!"

          Он пост опасный смело сохранял,

          И самому Педрильо - педагогу

          Не дозволяль им выпить каплю грогу.

                              XXXVII.

          Старик, вполне испытывая страх.

          Он каялся во всех своих грехах

          И дал обет об измененьи жизни,

          Клялся - что он забудет целый свет,

          Запрется в свой ученый кабинет,

          Подобно Санчо-Пансе Дон-Кихота.

                              ХХXVIIИ.

          Надеждою живут еще сердца.

          Днем ветер стих, но течь не уменьшалась.

          Но судно на воде еще держалось,

          Хоть безполезно действовал насос;

          Когда же солнце в небе поднялось,

          Кто был сильней - работать к помпам стали,

                              XXXIX.

          И вот под киль убрали паруса -

          Но смерть для всех являлась неизбежной;

          Корабль разбить, темнеют небеса.

          Но все-таки еще возможен путь,--

          Ведь никогда не поздно утонуть,--

          Хоть, впрочем, каждый смерти ожидает,

          А потопленья вовсе не желает.

          И носятся пловцы вперед и взад

          В волнении Лионского залива,

          И кораблем под громовой раскат

          Лишь только ветры правят прихотливо.

          Смерть, или жизнь? но все ж судьба пеклась

          О корабле: держался он ужь сутки

          И плыл немногим только хуже... утки.

                              XLI.

          В спасение? - вкруг волны разбегались...

          Была еще причина для тревог:

          Все без воды остаться опасались,

          И стали роду меньше истреблять...

          Ни точки нет в безбрежном океане,

          Лишь ночь плывет, да волны бьют в тумане.

                              XLII.

          Вдруг непогода снова началась,

          Но экипаж был бодр на этот раз,

          Как будто он сжился с сеоей бедою.

          Когда жь все цепи лопнули - вода

          Со всех сторон нахлынула, тогда

          Как люди в дни резни междоусобной.

                              XLIII.

          С слезами плотник старый объявил.

          Что ужь теперь он не поможет горю;

          И с ранних, детских лет привык он к морю.

          И если он заплакал в этот вас,

          То не от страха слезы шли из глаз,

          Но были у него жена и дети,--

                              XLIV.

          Часть корабля ужь начала тонуть.

          Все вкруг смешалось... Слышались моленья,

          Обеты (ах! едва ли кто нибудь

          Иные к лодкам бросились. Один

          Перед Педрильо стал, как грешный сын,

          Вслух каяться, казнясь за грех прошедший,

          Но гнал его старик, как сумасшедший.

          Те - надевали лучший свой наряд,

          Другие к койкам тело подвязали,

          Иные, призывая смерть и ад,

          Неистово зубами скрежетали;

          Спуская в море, думали, что мог

          Он выдержат и бурю и волненье,

          Что к берегу примчит его теченье.

                              XLVI.

          И с ней сильней казалось наказанье:

          Нужна была им пища и вода,

          Чтоб облегчить хоть несколько страданье;

          Их и пред смертью холод устрашал...

          Для катера - надежда их не гасла -

          Две бочки сударей и кадку масла.

                              XLVII.

          Взялись за шлюбку, также и туда

          Вино в шести бутылках и вода

          В одном боченке. Удалось в тревоге

          Из трюма взять часть мяса и притом

          Часть поросенка схвачена с трудом

          И, наконец, был ром у них в боченке.

                              XLVIII.

          Две остальные лодки межь зыбей

          Разбиты были... волны их умчали.

          Два одеяла парус заменяли,

          А вместо мачт нашлось весло одно...

          Толпа стремилась в катер, в шлюбку, но

          Они держать в себе не в силах даже,

                              XLIX.

          Сгущалась тьма над бездной водяной.

          Угрюмый день висел над ней покровом

          Под ним скрывался образ роковой.

          Бросала ночь свой тусклый, мрачный взор

          На смерть пловцов и на морской простор.

          Двенадцать дней душа людей томилась,

          Но вот и смерть безстрастная явилась.

          В отчаяньи хотели сделать плот,

          Как будто мог он на воде держаться;

          Мог возбудить бы смех поступок тот.

          Когда б теперь решился кто смеяться...

          Кто хохоту предался от вина,

          Кто одержим болезнию падучей:

          Могли спасти их - чудо или случай.

                              LI.

          Бросали в волны брусья, клетки, бревна...

          Хотя спасенья не было нигде,

          Но смерть никто не встретит хладнокровно.

          На небе тьма и мрак лежит густой.

          Корабль нырнул, успел ещё подняться

          И... начал тихо в море погружаться.

                              LII.

          И вырвался ужасный, дикий крик,--

          Иные в волны бросились в тот миг,

          Как будто смерть предупредить желали -

          И море пасть раскрыло, словно ад...

          Приливу волн корабль был точно рад:

          Но задушить врага еще желает.

                              LIII.

          Последний крик отчаяния был

          Сильней, чем гром, чем ропот океана

          Да волны голосили. Из тумана

          Порою доносился смертный стон

          Пловца, когда в борьбе напрасной он

          Последним криком с жизнию прощался

                              LIV.

          Част экипажа в боты перешла,

          Но впереди надежды было мало:

          Как прежде, в море буря их ждала,

          И берегов нигде не встретит взгляд;

          А в лодках поместились густо в ряд

          До сорока несчастных, что, не мало

          Опасный пут на море затрудняло.

          Все остальные канули на дно

          И двести душ нашли могилу в море...

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

                              LVI.

          Старик Педрильо и дрожал всем телом.

          Их роли изменились вдруг. Глядеть

          Жуан отважно, с видом очень смелым,

          Но смелостью похвастаться не мог

          А Тита вовсе не было на лодке:

          Он утонул, напившись- слишком водки.

                              LVII.

          И с Педро там беда случилась. Он,

          Был в ту минуту в море унесен,

          Когда хотел вступить ногою в судно.

          И так, нашел он смерть... в воде с вином.

          Спасти его хотели, но кругом

          А в шлюбке места больше не осталось.

                              LVIII.

          На палубе в то время стала выть

          Испанская собачка Дон-Жуана

          Она погибель чувствовала рано

          И выла так (у псов ведь чуткий нос),

          Но был спасен Жуаном верный пес:

          Швырнул его он в шлюбку торопливо

                              LIX.

          Он деньгами успел набить карман,

          В карман Педрильо сунул деньги тоже:

          Тот делал все, что пожелал Жуан,

          При брызге волн не мог он не трястись.

          Но Дон-Жуан еще мечтал спастись

          И охранял на судне том убогом

          Испанскую собачку с педагогом.

          В ночь ветер дул так сильно, что межь волн

          Громадных даже парус опускался

          И корабельный катер словно челн

          Нырял в волнах и пеной обливался.

          Спасенья нет, путь скрыт зловещей тьмой...

          Надежды, как и тело, леденели

          И гибнет катер, - волны налетели...

                              LXI.

          Но шлюбка на воде еще держалась...

          Из одеяла парус, - мачты нет:

          Она веслом разбитым заменялась.

          Грозила смертью каждая волна.

          Они простились с мертвыми друзьями

          И... бочкою погибшей с сухарями.

                              LXII.

          Кровавым встало солнце - верный знак,

          Капризу волн, - постиг любой моряк,--

          Им оставалось только добраться.

          Для подкрепленья сил была дана

          Всем порция - один глоток вина;

          Одни клочки от платья их остались.

                              LXIII.

          Их было тридцать, в страшной тесноте,

          Они толпилось в лодке и дрожали.

          Все синие от холода лежали.

          Но не затем, чтоб отдых находить...

          Так привелось им в боте этом плыть

          Под рев грозы. Крутился вал за валом...

                              LXIV.

          Желанье жить - жсизнь может сохранять.

          Ту истину врачи давно признали:

          Тот страшный мог недуг переживать,

          Кто испытаний тяжких не знавал

          И в жизнь свою надежды не терял.

          Отчаянье есть враг выздоровленья

          И сокращает жизнь и наслажденья.

          Имеющий пожизненный доход

          Живет, я слышал, дольше, чем другие;

          Иной безсмертен словно и живет,

          Не зная гроба, - право, есть такие!--

          Невольно вспоминаю здесь жидов.

          Я им должал когда-то безразсудно -

          Платить потом мне было очень трудно.

                              LXVI.

          Чтоб жизнь сберечь, они переносили

          Все бедствия, упорны, как скала,

          С которой волны с яростью скользили.

          Моряк живет в опасностях свой век,

          В нем по волнам бунтующим слонялся...

          (Престранный экипаж там помещался)...

                              LXVII.

          Все люди плотоядны и хотят

          И человек всегда добыче рад,

          Как дикий тигр, акула, как все звери.

          Растительную пищу иногда,

          Хоть мы жуем, но человек труда,

          Предпочитает этим блюдам - мясо.

                              LXVIII.

          Так думали и наши моряки.

          На третьи сутки волны присмирели;

          Приятный трепет разлился в их теле.

          Укачены струями тихих вод

          Как черепахи спят они, но вот

          Проснулись все; то голоду пробудил их -

                              LXIX.

          Последствия понять не мудрено:

          Они с ожесточеньем истребляли

          Весь свой запас - и пищу и вино -

          Надежда их была еще сильна,

          Что принесет их в берегу волна,

          Но об одном весле они забыли...

          Надежды их несбыточными были.

          Четвертый день - а в море таже гладь,

          Спит океан ребенком безмятежным,

          Не хочет ветер резвый заиграть,--

          И небеса сверкают блеском нежным.

          А между тем их голод рос и рос

          И наконец Жуана пес несчастный

          Явился жертвой жадности ужасной.

                              LXXI.

          Хотя Жуан не ел ее сначала,

          Привязанность родителя ценя,

          Но одержимый голодом шакала,

          От трапезы теперь не уходил

          Тот, проглотив ее неосторожно,

          Просил еще прибавки, если можно.

                               LXXII.

          Прошло семь дней, а ветра нет, как нет.

          Пловцы, - от пищи их и самый след

          Давно исчез. Глаза огнем горели,

          Их вид зловещей дикостью пугал

          И, хоть никто ни слова не сказал,

          Их волчьи взгляды... люди страшны стали.

                              LXXIII.

          Один шепнул другому что-то, - тот

          С товарищем тихонько пошептался.

          И наконец зловещий звук раздался,

          Все поняли, что мысль теперь одна

          Смутила их, что эта мысль сильна,

          И порешили жребий кинуть смело

                              LXXIV.

          Но перед тем они между собой

          Обрывки кожи, обуви разделили

          И, наконец, измучены борьбой,

          Для жребия билеты найдены,--

          О, Муза! здесь заплакать мы должны!--

          Для тех билетов, - вот так злодеянье!--

          Жуан лишен был Юлии посланья.

          Билеты взяты, - страшный миг настал.

          Все в молчаливом ужасе стояли:

          В них даже голод дикий замолчал,

          Которым все они сейчас страдали.

          Кровавой жертвы этой... Избран был

          По жребию для злобы ненасытной

          Наставник Дон-Жуана беззащитный.

                              LXXVI.

          Чтоб мог он умереть кровопусканьем.

          Исполнил медик все, что он желал:

          Педрильо умер тихо с упованьем...

          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

          Подставил шею, молча поднял руки

          И умер без страдания и муки.

                              LXXVII.

          Хирург за труд свой мог быть награжден

          Но был сильнее жаждой мучим он

          И напился из вены крови много.

          Педрильо был разделен по кускам;

          Остатки в море бросили и там

          Пловцы свой голод телом утолили.

                              LXXVIII.

          Учитель съеден был. Два-три пловца,

          Из всей толпы питаться им не стали.

          Не прикоснулся даже. Он едва ли

          Решился б утолить свой аппетит

          Наставником и другом (что за опыт!)

          Хотя б и смерть голодная грозила:

                              LXXIX.

          Он счастлив быть, что труп тот не глодал,

          Последствии ужасные открылись:--

          Кружок пловцов вдруг сумасшедшим стал,

          Во всем цинизме встала нагота -

          Они крутились с пеною у рта,

          Металися, зубами скрежетали

          И с воплями гиены умирали.

          Смерть сократила путников число,

          Живущие вкруг памяти лишались,

          Что, может быть, на время их спасло;

          Иные же несчастные сбирались

          И пожирать собрата плоть и кровь -

          И жадности последствие ни мало

          Безумцев одичавших не пугало.

                              LХХХИ.

          Их жадный взор, но озираясь смело.

          Он по одной причине храбро мог

          От челюстей сберечь свой жир и тело.

          Причина та: с испанских берегов

          Одна испанка... не скажу, что было...

          Но моряка от смерти сохранила.

                              LXXXII.

          Остатки от Педрильо берегли.

          Иные же себя сдержать могли

          И понемногу мясо это ели.

          Один Жуан меж ними устоях:

          Жевал камыш или свинец сосал.

          То труп кровавый больше не терзали.

                              LXXXIII.

          Кого Педрило участь поразит,

          Тот Угодино здесь припомнить может.

          И этот череп с жадностию гложет (*).

          Когда в аду врага мы можем съесть,

          То на море еще возможность есть

          Позавтракать товарищем дорожным:

(*) Данте в своем "Inferno" (canto XXX, v. 60) заставляет Уголино рассказывать историю своего голода, по окончании которой он принимается с ожесточением глодать голову своего врага.

                              LXXXIV.

          В ту ночь с небес обильный дождь упал

          И с жадностью пловцы его глотали.

          Кто плавал в море. Если вы бывали

          Среди пустынь безбрежных, где вода

          Нужна, как жизнь, как воздух, - лишь тогда

          Живительный напиток вы ценили

                              LXXXV.

          Отрадный дождь лился, как из ведра,

          Но жажду им они не утоляли

          Кусок холста помог им, и тогда

          И выжимали после этот сок.

          Хотя последний каменьщик не мог

          Доволен быт питьем таким с избытком,

          Пловцы же наслаждались тем напитком.

          Полопались сухия губы их

          И нектаром вода им представлялась,

          И языки распухшие у них

          Все были очень черны: так писалось

          И нищого с слезами умолял,

          Чтобы язык запекшийся и черный

          Он освежил водою благотворной.

                              LXXXVII.

          И с каждым - сын. В одном кипела сила?

          Но дождался он смертного конца

          И умер вдруг. Отец взглянул уныло

          И прошептал над сыном дорогим:

          "Да будет воля Божия над ним!"

          Потом смотрел, слезой не выдав горя,

          Как сына труп исчез в глубоком море.

                              LXXXVIII.

          Другой же мальчик был и слаб и худ,

          Несчастие тяжелое и труд

          Делил он терпеливо с моряками.

          Улыбкою печальною лица

          Желал, порой, утешить он отца,

          С предчувствием грозящей им разлуки.

                              LXXXIX.

          Над мальчиком стоял его отец,

          С его лица не отводил он взгляда,

          Желанный дождь явился, как отрада,

          И мальчика стеклянный взор опять

          Стал оживляться больше и блистать.

          Но дождевые капли упадали

                              XC.

          Он умер тоже. Долго милый труп

          Держал отец и все смотрел на сына,

          Когда же по изгибу мертвых губ

          Тогда легла на сердце старика.

          Он все глядел на мертвого, пока

          Тот не изчез в волнах, и рухнул разом,

          Как будто с ним терял он жизнь и разум.

          Но вот на небе радуга взошла,

          Раскинувшись над синими волнами,

          И ярким светом воздух залила...

          В той золотой и полукруглой раме

          И очертанье радуги тепко

          По небесам... дуга перерывалась

          И, наконец, совсем из глаз терялась.

                              XCII.

          Воздушное дитя паров и света,

          Ты, пурпуром обвитое с пелен

          И в золоте рожденное в час лета,

          Блестящее, как солнечный разсвет,

          Как глаз подбитый в очень жарком споре

          (Ведь маска на всегда есть на боксере)

                              XCIII.

          Хорошим знаком радуга была

          Нам древность тот обычай сберегла:

          Так думали и греки и римляне.

          Надежда возбуждает бодрость в нас,

          Пловцы же в ней нуждались в этот час

          Явилась к ним надеждою чудесной.

                              XCIV.

          Заметили они, что в тот же час

          Над ними птица белая летала,

          Сесть прямо в лодку к ним она желала,

          Хоть видела, что там сидит народ,--

          Она - то взад носилась, то вперед

          До самой ночи поздней: птицу эту

                              XCV.

          Но все же птица сделала умно,

          Что в лодку к ним спуститься не решилась:

          Та лодка - не церковное окно,

          Нет, еслиб даже птица та была -

          Хоть голубь из ковчега, - то б жила

          Она не долго: голубь с веткой мира

          Тотчас бы стал обедом пассажира.

          Под вечер стал сильнее ветер дуть,

          На небе темном звезды заблистали

          И лодка продолжала снова путь.

          Но все пловцы теперь так слабы стали,

          То чудились им берега земли,

          То выстрелы из пушек раздавались,--

          То будто волны в скалы ударялись.

                              XCVII.

          Вкруг закричал один из них и клялся,

          Что видит землю, может различать,

          Как дальний берег солнцам освещался.

          Они глядят, разкрыв глаза, вперед,

          Пред ними точно берег открывался,

          И все ясней, яснее рисовался.

                              XCVIII.

          У многих видны слезы на глазах,

          Надежду в них сменял невольный страх:

          Они как будто разом отупели.

          Иные же молились. Трех нашли

          Уснувшими, но только не могли

          Она давно уж стали мертвецами.

                              XCIX.

          Пред этим за день странники в воде

          Большую черепаху вдруг поймали

          Невыносимый голод утоляли.

          Та пища их от гибели спасла

          И новые надежды принесла.

          Все думали, оправившись от страха,

                              C.

          Они неслись к скалистым берегам,

          Все выше, выше скалы вырастали,

          Чем ближе приближались к ним, но там

          Никто из них тогда не понимал,

          Куда принес их прихотливый вал:

          То думали, что Этну увидали,

          То Кипр, Родос, но правды не узнали.

          Межь тем к земле теченье их несло:

          Харон с тенями в лодке плыл, казалось.

          Над ними смерти веяло крыло -

          Ужь в лодке только четверо осталось

          По слабости никто теперь не мог,

          Хоть две акулы сзади их играли

          И пеною их лица орошали.

                              CII.

          Так изсушили их и истерзали,

          Что даже очи матери родной

          Между пловцам сына не узнали.

          Сгарая днем и замерзая в ночь,

          Водой морской себя они поили;

          И муки их еще страшнее были.

                              CIII.

          И вот - земля!... Был восхищен их взгляд

          С которых словно веял аромат...

          Им, видевшим так долго пред глазами

          Лишь только знойный, жгучий неба свод

          И яркий блеск необозримых вод

          Прекрасными казалась те картины...

                              CIV.

          Был берег дик. О скалы бьется вал,

          Но в радости, пловцы как помешались,

          Они на встречу к ним теперь помчались.

          Хоть виден риф среди кипящих вод,

          Но на него летит несчастный бот

          И - в дребезги разбился он у цели:

                              CV.

          Но Дон-Жуан отличным был пловцом,

          Каких едва ли много в этом мире,

          И ж плаваньи служить мог образцом,

          Он плавал хорошо и, может быта,

          Мог Геллеспонт широкий переплыть,

          Как некогда (тут скромность для чего же?)

          Чрез Геллеспонт переплывал я тоже...

          И так, он плыл измученный, больной.

          С последними усильями собрался,

          До крутизны высокой и прямой

          Он до ночи доплыть еще старался.

          Один пловец от них ужь утонул,

          Другие плавать вовсе не умели,--

          И лишь Жуан достиг желанной цели.

                              CVII.

          Которое до берега домчалось

          В тот самый миг, когда, слабея, он

          Терял сознанье. К счастию, попалось

          Тогда весло, - рукой в него вцепясь,

          И наконец измученным, усталым,

          На берега был выброшен он валом.

                              CVIII.

          Едва дыша, ногтями рук своих

          Чтоб вновь напор свирепых волн морских

          Не утащил его в свое теченье.

          Так без движенья долго он лежал

          Перед пещерою и ощущал

          И впереди не видеть упованья.

                              CIX.

          С усилием болезненным он встал,

          Но рухнул вновь: безсильны были ноги;

          С которыми делил свои тревоги:

          Один из них был брошен на уступ,

          Но не живой: то был холодный труп,

          Два дня назад прошло, как он скончался,

                              CX.

          Жуан смотрел. Кружилась голова,

          Он вновь упал, в глазах все помутилось,

          Его дыханье слышалось едва

          Как лилия поблекшая меж скал,

          Болезненно-прекрасный он лежал...

          Как хороши и стройны формы эти!...

          Не много есть подобных им на свете...

          Жуан не знал, как долго длился сон,

          Сознание и память в нем дремали.

          Не сознавал все это время он,

          Как дни и ночи мимо пролетали.

          И Дон-Жуан лишь смутно понимал,

          Что в нем воскресли жизненные силы,

          Что устоял он у дверей могилы.

                              CXII.

          Еще сомненье сильно говорило,

          Ему казалось - в лодке он лежал

          И вновь тоска тогда его давила,

          И звал он смерть на помощь, но потом

          Глядит и видит, словно очарован,

          Прекрасной, юной девушки лицо он.

                              CXIII.

          Она над ним склонялася слегка

          Его ласкала нежная рука

          И от зловещей смерти отвлекала.

          Она его старалась разбудить

          И ласками вновь к жизни возвратить,

          И - слабый вздох Жуана уловила,

                              CXIV.

          Потом к губам лекарство поднесла

          И тело обнаженное прикрыла

          Ея щека подушкой послужила.

          Тихонько выжав воду из волос,

          С волнением и взором, полным слез,

          Следила за движеньями больного

                              CXV.

          С прислужницей, которая была

          И старших лет и менее красива,

          Она в пещеру тихо отнесла

          Спешили развести огонь они.

          Когда в пещере вспыхнули огни,

          Та девушка явилась в тьме глубокой

          Красавицей прекрасной и высокой.

          На лбу её повешен ряд монет,

          Среди волос их золото сверкало.

          Те кудри сзади падали (их цвет -

          Каштановым казался), доставала

          Глаза так повелительно глядят.

          Своей осанкой гордой и приятной

          Она вполне являлась дамой знатной.

                              CXVII.

          И длинные ресницы черны были;

          Ресницы те казались так длинны,

          Что бахрамой для чудных глаз служили,

          И из под них она глазами жгла,

          Иль как змея, которая проснулась

          И, показавши жало, развернулась.

                              CXVIII.

          Чело её сияло белизной,

          А губка верхняя? О ней

          Так долго бы все юноши мечтали!...

          Пред женщиной подобной, наконец,

          Скульптор схватиться должен за резец,

          И в прелесть их земного идеала.

                              СХИХ.

          Я говорю по опыту: я знал

          Ирландскую красавицу когда-то.

          Но все, что в красоте той было свято,

          То мрамор передать собой не мог...

          И так, пройдет годов условный срок,

          Появятся морщины на лице том

                              СХХ.

          В той незнакомке таже красота.

          Нет строгости испанской в платье дамы:

          Во всем наряде яркие цвета.

          Костюм их прост, в нем нет живых цветов,

          Но видя их в мантилье, я готов

          Сказать одно, что все оне колдуньи

          И в то же время резвые шалуньи.

          На незнакомке пышный был наряд,

          Вкруг ткани разноцветные спадали,

          И в локонах, отброшенных назад,

          Каменья драгоценные сверкали;

          И кружевной вуаль с нея спадал.

          Но главное, что неприлично было:

          Она в туфлях босые ножки скрыла.

                              CXXII.

          Блестящих украшений не имела.

          Одежда этой женщины скромна:

          Лишь серебро в кудрях её белело.

          Вуаль её грубее, - самый вид

          Не так длинна коса её густая,

          Ея осанка более простая.

                              СХХИИИ.

          Те женщины Жуану принесли

          Заботами... Ах, женщины земли

          В заботах тех всегда прекрасны были!...

          Оне сварили страннику бульон.

          Хотя из песен всюду изгнан он,

          Для всех людей едва-ль казалось худо.

                              СХXIV.

          Кто эти дамы? Тотчас объясню,

          Чтоб за принцесс вы их не принимали,

          Я не люблю: все тайны скучны стали.

          И так скажу я, правдой дорожа,

          Те незнакомки были: госпожа

          С своей служанкой. Может быть, и странно,

                              CXXV.

          Он рыбаком когда-то прежде был,

          Да и теперь отчасти им остался,

          По промыслом иным при этом жил.

          Контрабандист и несколько пират.

          Стал наконец довольно он богат,

          Имел пиастров груды. Деньги эти

          Приобретал не чисто он на свете.

          Он был рыбак, ловящий... корабли.

          За ними он на ловлю отправлялся

          Ему сопротивляться не могли:

          Он для купцов везде грозой являлся.

          Невольников на рынке продавал

          И, кончивши с успехом в море ловлю,

          Вел в Турции богатую торговлю.

                              СХXVII.

          (На острове все дикостью пугало)

          Построил он себе прекрасный дом,

          Где старика удобство окружало.

          Он кровь людей не раз, быт может, лил,

          Но в домике ужасного пирата

          Все было и роскошно, и богато,

                              CXXVIII.

          Имел он дочь, дочь эта - Гайде. Ей

          Но красотой пленительной своей

          Скорее всех богатств она пленяла.

          Как южное растение, она

          Росла, забот и горя лишена.

          Но чувства Гаиде все еще дремали.

                              СХХИХ.

          Так вечером, на берегу у скал,

          Она нашла Жуана, - без движенья,

          Он был почти что наг и, без сомненья,

          Обидеться она была не прочь;

          Но ведь нельзя ж больному не помочь?

          Притом же Гайде быстро разглядела

                              СХХХ.

          Но в дом она Жуана не несет.

          Там для него такое же спасенье,

          Как для мышей, которых видит кот.

          Он, как араб, чтить гостя не готов,

          И если пустит странника под кров,

          То, излечив недуги осторожно,

          Продаст его в неволю, если можно.

          И так, она за лучшее сочла

          (Такой совет служанка предложила),

          Чтоб избежать несчастия и зла,

          Стеречь в пещере гостя. Полно было

          Жуан глаза... Один мудрец решил,

          Что сожаленье, нежная забота

          Нам часто отворяют в рай ворота.

                              CXXXII.

          Две-три доски разбитых отыскались

          И на костер разложенный пошли.

          От ветхости те доски разсыпались

          И мачты, догнивавшие в пыли,

          Но к счастию, обломков много было

          И для костра с избытком их хватило.

                              CXXXIII.

          Жуан уснул на дорогих мехах,

          И, чтоб теплей уснул он, в торопях

          Свернула в одеяло даже юбку.

          И вот оне сбираться стали в путь,

          Чтоб утром вновь в пещеру заглянуть,

          Для завтрака Жуана разной пищи.

                              CXXXIV.

          И так, его оставили оне.

          В мертвецкий сон он тотчас погрузился,

          Несчастий прежних образ не явился,

          Хоть иногда несчастья прежних дней

          Проходят в снах, как мрачный ряд теней:

          Мы в страхе просыпаемся от грезы

                              CXXXV.

          Жуан без сновидений крепко спал,

          Но Гайде обернулась на мгновенье:

          Казалось ей, что он ее позвал

          Казалось ей (ведь сердце часто лжет,

          Как и язык), что он, раскрыв свой рот,

          В просонках имя Гайде повторяет,

          Хоть имя это вовсе он не знает.

          Задумавшись, пошла она в свой дом

          И обо всем молчать просила Зою.

          Но нужно ль ей напоминать о том?

          Она была постарше, а, порою,

          Есть - целый век. Для Зои молодой

          Не даром пробежали эти годы

          В великой школе матери природы.

                              СХХXVII.

          Жуан проснуться. Грезам не мешает

          Вблизи его журчащий ручеек,

          Его покой луч солнца не смущает,

          И мог он спать в беззвучной тишине...

          По книге деда (*) долго помнить стану

          Страдания, известные Жуану.

(*) Отчет об экспедиции вокруг света, предпринятой почтенным Джоном Байроном, командором в 1740 году. Издан в Лондоне в 1768 году.

                              СХХXVIIИ.

          Она металась в снах своих ужасных.

          Ей грезились разбитые суда

          И трупы многих юношей прекрасных.

          Она от сна служанку подняла,

          И все они никак не понимали,

          Что женские капризы выражали.

                              СХХХИХ.

          Чтоб встать от сна у Гайде был предлог:

          И точно, всех пленил бы нас восток,

          Когда восходит яркое светило,

          Когда туман скользит едва-едва

          И небеса снимают, как вдова,

          Щебечут и поют повсюду птицы.

                              CXL.

          Я сам люблю так солнечный восход

          И, хоть врачи всегда за то бранятся,

          Чтоб солнечным восходом любоваться.

          И так, спешу теперь предостеречь:

          Кто хочет жизнь и кошелек сберечь

          И страстию глубокой насладиться,

                              CXLI.

          И Гайде рано день свой начала.

          Ея лицо прекрасное пылало.

          Кровь к голове мгновенно прилила

          Так иногда стремительный поток

          Скалу пробить течением не мог,

          Преградою гранитною смирялся

          И озером широким разливался.

          Вниз со скалы красавица идет,

          Ея нога скользит по камням скоро;

          Привет любви ей солнце с неба шлет

          И с ней в уста цалуется Аврора.

          Как двух сестер, их можно обожать,

          А дева гор вдвойне еще прелестна:

          Богиня хороша, но... безтелесна...

                              CXLIII.

          Прекрасный гость. Она к нему подкралась

          И с трепетом за сном его следит.

          (Сон всякий страшен). Гайде постаралась

          Еще теплее странника прикрыть

          Потом она, безмолвна как могила,

          Над ним склонясь, дыханье затаила.

                              CXLIV.

          Как херувим, стоит над ним она

          И спит Жуан, и чисты грезы сна,

          Как грезы задремавшого младенца;

          Меж тем и завтрак Зоя принесла

          (Та парочка нуждаться в нем могла),

          Запасную провизию в корзине.

                              CXLV.

          Без пищи жить никто еще не мог,--

          Благоразумно Зоя разсуждала

          От утренняго холода дрожала,

          Потом готовить завтрак начала:

          Она с собой в пещеру принесла

          Хлеб, кофе, фрукты, рыбу, мед, все это

                              CXLVI.

          Готово все и Зоя в этот час

          Уже будить Жуана подходила,

          Но Гайде взгляд ей выразил отказ,

          Когда же завтрак сделанный простыл,

          То приготовлен новый завтрак был.

          А сон Жуана все не прерывался

          И вечностью обеим им казался.

          Он все еще на мягком ложе спал,

          Его лицо румянец озаряет.

          Так иногда вершинам дальних скал

          Последний свет денница посылает.

          В его кудрях - следы морской волны,

          Морскою пеной спереди и сзади

          Еще сверкали шелковые пряди.

                              CXLVIII.

          Как ветерком нетронутая ива,

          Как океан, когда гроза молчит

          И он струится тихо и лениво.

          Он был хорош, как роза межь цветов,

          Назвать его вполне красивым малым,

          Хоть был теперь он желтым и усталым.

                              CXLIX.

          Проснулся он и вновь бы мог заснуть,

          И вновь ему хотелося взглянуть:

          Ужель его лишь грёза обманула?..

          Прекрасных лиц Жуан не забывал,

          И даже если в храме он стоял,

          Для образа божественной Мадонны.

                              CL.

          Он на локтях тогда приподнялся,

          Смотря на деву. Гайде растерялась,

          И с ним заговорить она старалась,

          И прошептала страннику в тот миг

          (То был новейший греческий язык),

          Что говорить не должен он ни слова,

                              CLI.

          По гречески Жуан не понимал,

          Но эта речь так нежно прозвучала"

          Как щебетанье птички. Он внимал

          И нежила и кротко так лилась.

          Такие звуки слезы будят в нас,

          И плачем мы, причины слез не зная,

          Те звуки только сердцем понимая.

          Он вкруг глядел, как будто пробужден

          Был звуками незримого органа.

          Так иногда обманывает сон,

          Пока нас не разбудит от обмана

          Мне был невыносимее всех мук.

          Сон утренний люблю я... В ночи наши

          И женщины, и звезды вдвое краше.

                              CLIII.

          Героя скоро вызвал из забвенья,

          Притом же яств готовых милый вид

          Раздразнивал в нем голод, без сомненья,

          А также свет от яркого костра

          Жуан о пище думать начинает:

          Особенно бифстекс его пленяет.

                              CLIV.

          Но мясо очень редко было там,

          Но в праздники одни по островам

          Тем редким мясом жители питались...

          На островах пустынно как в глуши,

          Лишь кое-где мелькают шалаши -

          Был не таков: обилен и богат он.

                              CLV.

          Я говорил о мясе, мне межь тем

          О Минотавре басня представлялась

          В ней дама вдруг в корову обращалась?)

          И в этой басне смысл глубокий был:

          Тебя я, Пазифая, полюбил -

          Ученика скотов ты поощряла,

                              CLVI.

          А англичане? Мясо - пища их,--

          (О пиве говорить я здесь не стану,

          И росказни о жидкостях других,

          Притом, война - британцу дорога.

          Итак, по смыслу басня та строга.

          По милости её, равно достойны

          Внимания, как мясо, так и войны.

          Воротимся к Жуану. Дон-Жуан

          При виде пищи сочной наслаждался

          И от восторга сделался вдруг пьян:

          Так долго он сырьем одним питался.

          Он мысленно судьбу благодарил

          И начали работать быстро скулы,

          Как у кита иль у морской акулы.

                              CLVIII.

          Ему в занятьи этом не мешала,

          Но Зоя начала припоминать

          (Она ведь книжек разных не читала!),

          Что есть голодным много не дают

          Что нужно их кормить как только можно

          Умеренно и очень осторожно.

                              CLIX.

          И тут она решилась заявить,

          Что он свой завтрак должен прекратить

          И с аппетитом справиться упрямым.

          И чтобы смерть к Жуану не пришла,

          Она сама тарелку отняла.

          "Он столько съел - она сказать хотела -

          Что лошадь оттого бы заболела".

                              CLX.

          Потом, - он был еще до этих пор

          Почти что наг, - лохмотья все сложили

          А Дон-Жуана турком нарядили.

          За турка бы его признали мы:

          Лишь не былона голове чалмы.

          Ему надеть шальвары предлагали

                              CLXI.

          И Гайде говорить с ним начала.

          Хотя Жуан не понимал ни слова,

          Но юная гречанка не могла

          Пред ним до бесконечности болтать:

          Жуан ее не думал прерывать...

          Ужь очень поздно Гайде догадалась,

          Что болтовня её не понималась.

          И тут она, чтоб заменить язык,

          К улыбке, к разным жестам прибегала:

          В его лице восторженном в тот миг

          Ответ красноречивый прочитала.

          И много дум высказывает взгляд.

          Жуана взоры ярко так блистали,

          Что звуки слов вполне ей заменяли.

                              CLXIII.

          Между собой затеять разговоры,

          Но более всего тут помогли

          Обоим им их собственные взоры:

          Как астроном читал небес язык

          Так глазки Гайде азбукой служили

          И поняты Жуаном скоро были.

                              CLXIV.

          Приятно иностранным языкам

          Я говорю про молодых лишь дам,--

          По опыту могу я в том ручаться.

          Оне смеются, видя неуспех,

          И при успехах тот же слышен смех,

          По тем урокам мог я научиться...

                              CLXV.

          Пять слов испанских, греческих понять.

          По итальянски вовсе я не знаю,

          Я тот язык по Блеру изучаю,

          По Тиллотсону также; их язык

          Есть образец религиозных книг.

          Поэтов же я просто ненавижу

                              CLXVI.

          О дамах же молчу совсем. Я сам

          Рожден, как говорится, в "высшем свете",

          Где я любил когда-то многих дам

          Но я забыл и их, и модных львов,

          И в память их сберег лишь пару слов:

          Враги, друзья и женщины! Межь нами

          Все кончено: вы стали только снами...

          Межь тем Жуан заучивал слова,

          Их повторять ему теперь приятно...

          История любви нам не нова,

          Для всех сердец она равно понятна.

          Как многие-б из нас, ужь был влюблен,

          Она сама в долгу не оставалась -

          Что сплошь да рядом по свету случалось.

                              CLXVIII.

          А Гайде поднималась очень рано)

          Она в пещеру стала прибегать

          И, наклонившись к ложу Дон-Жуана,

          Ласкала локон спящого рукой,

          Едва дыша над милыми устами:

          Так дышет южный ветер над цветами.

                              CLXIX.

          И с каждым днем Жуан бодрей смотрел

          Замечу здесь: для всех любовных дел

          Здоровье сильной помощью являлось.

          Здоровье и безделье - для страстей

          Есть масло или порох межь людей,

          Не так сильна была бы власть Венеры.

                              CLXX.

          Пока Венера сердце шевелит

          (Любовь без сердца действует несмело),

          Любовь должна питаться, как и тело,--

          А Бахус наливает нам вина,

          Зовет на пир, где есть любовь должна...

          Кто яства сверху людям посылает -

                              CLXXI.

          Жуан, проснувшись, завтрак находил

          И - дивные глаза островитянки,

          Которых блеск нас сжег бы и смутил.

          Но я писал об этом, и опять,

          Пожалуй, скучно будет повторять...

          Итак, Жуан в морских волнах купался

          И к завтраку и к Гайде возвращался.

          Невинность их так велика была,

          Что их купанье вовсе не смущало.

          Казалось ей: она давно ждала

          Его к себе, не раз во сне видала.

          И счастье дать, и счастье получить...

          Так близнецом на свет родится счастье

          И жить не может в мире без участья.

                              CLXXIII.

          От легкого его прикосновенья,

          И сон его поутру охранять

          И дожидаться тихо пробужденья.

          Жить вечно с ним - мечтать она могла,

          Жуан ей был усладою в час горя,

          Сокровищем, подарком бурь и моря.

                              CLXXIV.

          Промчался месяц. В милый уголок

          Никто еще в те дни узнать не мог,

          Что Дон-Жуан в пещере поселился.

          Вот наконец пирата корабли

          В открытый океан опять ушли

          Преследовать они пустились с жаром.

                              CLXXV.

          Пирата дочь свободы дождалась.

          Отец ушел; она была свободна,

          Могла ходить везде, где ей угодно.

          Никто её свободы не стеснял,

          Никто за ней теперь не наблюдал...

          Завидовать должны ей наши дамы,

                              CLXXVI.

          Они встречались чаще. Понимал

          Он много слов, нередко с ней гуляя,

          Межь тем давно ль он на песке лежал,

          На берегу морском, близь диких скал?..

          Так, кончив завтрак, с нею он гулял

          Они природой вместе наслаждались

          И заходящим солнцем любовались...

          Те берега имели дикий вид,

          Кругом пески иль скалы поднимались.

          У берегов капризный вал бурлит,

          Местами бухты с моря выдавались...

          И лишь в затишье летних вечеров

          Поверхность моря озером сияла

          И тишину волненье не смущало.

                              CLXXVIII.

          Морская пена землю покрывает:

          Так до краев наполненный стакан

          Шипучей влагой весело играет...

          Пусть мудрецы болтают, что хотят:

          Сегодня пир с подругой молодою,

          А завтра мудрость с содовой водою.

                              CLХХИХ.

          Пускай вино волнует нашу кровь,

          Вино и слава, деньги и любовь -

          Вот все, в чем мир вкушает наслажденье.

          Нет, без тебя, богами данный сок,

          Безцветен был бы жизни краткий срок.

          С ломотою - вы так распорядитесь:

                              CLХХХ.

          Слуге тотчас велите вы подать

          Гохгеймера и соды, и тогда вы

          Нет, ни шербет, приятный в час забавы,

          Ни водяная капля средь степей,

          Бургонское с прозрачностью своей -

          Все это не заменит нам собою

                              CLXXXI.

          И так, в тот час весь берег точно спал

          И словно небо самое дремало.

          Песок недвижной массою лежал

          Лишь криком птиц смущалась тишина,

          Да иногда безсонная волна

          О грудь скалы прибрежной разбивалась

          И брызгами по камням разсыпалась.

          Жуан и Гайде, я ужь говорил,

          В отсутствии отца вдвоем гуляли.

          За Гайде брат дозором не ходил

          И к ней опекуна не приставляли.

          Ноу нея обязанность была -

          Услуживать, чесать и для награды

          Выпрашивать потертые наряды.

                              CLXXXIII.

          Повеяла вечерняя прохлада

          И из-за гор лучь солнечный сверкал...

          В эфире тишь и нега, и отрада.

          Все берега озарены тепло

          И блещет небо розовою краской,

          А в нем горит звезда с любовной лаской.

                              CLXXXIV.

          Рука с рукой гуляет их чета.

          И забирались в дикия места,

          Глубокия пещеры посещали.

          Пред ними открывался мрачный зал,

          Где темный свод кристаллами сверкал,

          И солнце пред закатом провожали.

                              CLХXXV.

          Они глядели в небо: - ясный свод

          Пылал кругом, как розовое море,

          И отражался в синем их просторе.

          Ласкал их ветерок своей игрой,

          Когда жь встречались взоры их, порой,

          Тогда они в забвении склонялись

                              CLXXXVI.

          В тот долгий поцелуй любви,

          В котором отражается все счастье,

          Когда огонь горит у нас в крови

          Когда наш пульс клокочет, как волкан

          И поцелуй есть тот же ураган.

          Я силу поцелуя понимаю,

          И долготой его я измеряю.

          Их поцелуй был долог, без конца,

          Они его едвали измеряли...

          Одним биеньем бились их сердца,

          Они без слов друг друга понимали.

          Как пчелы у цветочного куста,

          И их сердца - для них цветами были,

          Где оба мед сладчайший находили.

                              CLXXXVIII.

          Где прячемся мы часто для свиданья,--

          Пред ними - море, месяц золотой,

          Пески, пещеры, звезд ночных сиянье.

          Все это окружало их в тот час...

          Как будто в мире нет других созданий

          Им дела нет до будущих страданий.

                              CLXXXIX.

          Никто не мог их ночью испугать,

          Не много слов пришлось им повторять,

          Но ими все счастливцы выражали.

          Все то, что мог бы выразить язык,

          Им тихий вздох передавать привык...

          Нам Ева завещала по паденьи...

                              СХС.

          Клятв и обетов Гайде не ждала,

          Она о них едва ли и слыхала,

          Опасности найти в любви не мало.

          Неведенье - один её оплот,

          И к юноше любовь ее влечет.

          Неверности она не понимает,

                              CXCI.

          Она любила сильно и была

          Любима тоже и, хотя казалось,

          Любовь могла сердца их сжечь до тла,

          Их чувства замирали, чтоб опять

          Для нового блаженства воскресать...

          Все больше, больше Гайде убеждалась,

          Что для него на свет она рождалась.

          Увы! они так юны, хороши,

          Так любящи, так слабы, одиноки,--

          Притом в такой пленительной тиши

          Благоразумья всякого далеки,

          Которая на многие года

          Нам адским пылом сердце разжигает

          И вечными страданьями терзает,

                              СХСИИИ.

          Четы прекрасней в мире без сомненья...

          Ужель им жизнь готовит не привет,

          Но страшные часы грехопаденья?..

          Об аде Гайде слышала не раз,

          Но, такова любви могучей сила,

          Теперь-то вот о всем и позабыла.

                              СXCIV.

          При лунном свете блещут взоры их,

          Он обвился кистями рук своих

          Вкруг стройного и девственного стана.

          Прижав к себе, он Гайде обнимал,

          В себя он каждый вздох её впивал...

          Достойное резца и обожанья.

                              CXCV.

          Миг упоенья быстро промелькнул

          И - (Гайде сна спокойного не знала)

          Она его к груди своей прижала...

          Порой, она смотрела в небеса,

          Иль опускала ясные глаза

          На юношу, которого любила,

                              CXCVI.

          С восторгом в пламя смотрится дитя

          И у груди родимой засыпает;

          Араб, гостеприимством не шутя,

          Моряк за призом гонится, скупой

          Привык дрожать над грудой золотой,

          Но лучшого не знаю я желанья:

          Стеречь покой любимого созданья.

          Пусть спит оно. С ним наша жизнь слилась.

          Пусть спит оно, во сне не сознавая

          О счастии, им отданном для нас,

          И мысли сокровенные скрывая.

          В далекой глубине погребено...

          Пускай же спит друг милый и любимый,

          Любовью и участием хранимый!..

                              СХСVIII.

          В ней впечатленья новые рождали

          И океан, и ночь, и небосклон,

          Которые кругом её сияли...

          Среди песков и этих диких скал

          И только звезды в небе понимали,

          Что их счастливей в мире не видали.

                              СХСИХ.

          Увы! любовь для женщины страшна,

          Азартная игра для них она:

          Когда случится проигрыш несчастный -

          Мир их души уже на век разбит.

          Вот почему их мщенье так страшит:

          Но мстя другим, еще сильней страдают.

                              СС.

          Несправедливы к женщинам всегда

          Мы все, мы все: измена ждет их вечно.

          Любить, скрывая это, бесконечно,

          Пока не поведут их под венец.

          Что жь остается всем им под конец?

          Неверный друг, ленивый муж на свете,

                              CCI.

          Одне берут любовников; иным

          Хозяйство счастье скоро заменяет.

          Те от мужей уходят, только им

          И редко жизнь пригреет их опять:

          Им счастья обновленного не знать.

          Иные же, когда с пути собьются,

          Писаньем повестей тотчас займутся.

          Но, Гайде - ты была невестой гор,

          Рожденная под солнцем слишком жгучим,

          Где южной страстью пышет женский взор:

          Смотреть покойно их мы не научим.

          Она ничем не будет смущена,

          Когда избранник милый ей найдется:

          В её груди не даром сердце бьется.

                              CCIII.

          Нам за тебя случалось поплатиться,

          Хоть радость ты и возбуждало в нас...

          Не редко мудрость старая стремится

          Те радости для нас разоблачать

          Те истины так мудры, что покуда

          Их обложить бы пошлиной не худо.

                              CCIV.

          Итак свершилось, - вместо брачных свечь

          Им волны шлют таинственную речь

          И небеса им храмом послужили,

          Дух тишины их брак благословил.

          Так совершен союз счастливый был.

          И та пустыня раем показалась.

                              CCV.

          Любовь! пред нею Цезарь трепетал,

          Пред ней рабом Антоний преклонялся,

          (Любви, которой мир весь удивлялся),--

          Любовь! Кто ты? зачем ты в мир пришла?

          Стоишь ты над людьми, как гений зла:

          Хотя меня терзала ты, волнуя,

                              СCVI.

          Ты нарушала браки столько лет,

          Ты лбы мужей великих оскорбляла:

          Вот Цезарь, Велизарий, Магомет.

          Весь мир узнал теперь про их дела,

          А между тем их участь очень зла:

          Они всегда героями являлись,

          Но три их лба рогами украшались.

          Любовь своих философов нашла

          И Аристипп и Эпикур старались

          Втянуть нас в грех; наука их была

          Доступной всем. К чему жь не догадались

          Тогда бы их могли мы оценить...

          "Люби и пей" - речь эта прозвучала

          Из царственного рта Сарданапала...

                              CCVIII.

          И скоро так ужель забыть возможно?

          Вопрос такой меня теперь смутил:

          Решать такой вопрос неосторожно.

          Я думаю однако, что луна

          Иначе почему же, - мы не знаем, -

          Для новых лиц мы прежним изменяем?...

                              ССИХ.

          Непостоянство, просто, смертный грех.

          Непостоянства этого во всех.

          А между тем, я должен здесь признаться,

          Что в маскараде мне, не так давно,

          Прелестное попалось домино.

          Она меня до ужаса пленила.

                              ССХ.

          Но мудрость мне при этом помогла

          И о "священных узах" намекнула.

          "Ах, что за зубы, Боже! Как взглянула!

          "Замужняя иль нет - пойду узнать,

          "Она должна об этом мне сказать!"

          Но мудрость здесь опять в права вступила

          "стой!" проговорила.

                              ССХи.

          Вернусь к непостоянству. Чувством тем

          Мы только дань восторга выражаем

          К прекрасному в природе и ко всем

          Мы красоту и в статуе почтим,

          И если жизнь с созданьем молодым

          Нам встречу хоть случайную послала,

          Мы в женщине чтим святость идеала.

          Непостоянство - дань для красоты.

          Оно нас развивает в этом мире,

          Оно сошло с надзвездной высоты

          И зародилось некогда в эфире.

          Хотя оно доводит нас до зла,

          Но потому, должны мы в том признаться,

          Что наша кровь способна воспаляться.

                              CCXIII.

          Когда б одну мы женщину любили

          И от нея ничто нас не влекло,

          Мы б от страданья сердце отучили;

          Когда другой не можем обладать)

          Когда б одна нас женщина пленяла,

          То это б сердце с печенью спасало.

                              ССXIV.

          Они, как небо, могут изменяться,

          Проносятся нередко бури там

          И часто громы могут раздаваться.

          Когда гроза спалит все сердце в нас,

          Польются слезы горькия потоком:

          Бывает так на севере далеком.

                              CCXV.

          Для нашей желчи печень - лазарет,

          Страсть первая живет в нем много лет

          И от страстей других не умолкает.

          В нем злоба, страх и ненависть кипят,

          И рвутся вверх, вкруг разливая яд:

          Всегда зияет огненная рана.

                              ССXVI.

          Но я пока остановлю рассказ.

          Как в первой песне этого романа,

          Я этой цифры в песнях Дон-Жуана

          Держаться буду точно и всегда.

          Кладу перо. Прощайте, господа.

          Теперь Жуан и Гайде могут сами