| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1823 |
| Категория: | Поэма |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Дон-Жуан. Песня седьмая
ПЕСНЯ СЕДЬМАЯ. (*)
(*) Подробности осады Измаила, служащей сюжетомъ VII и VIII песней, взяты изъ французскаго сочиненiя, "Historie de la Nourelle Russie. Некоторые изъ случаевъ, приписываемыхъ въ нихъ Жуану, и между прочимъ спасенiе девочки. Действительно случились съ покойнымъ Дюкомъ Ришелье, бывшимъ въ то время молодымъ волонтеромъ на русской службе, впоследствiи же основателемъ и благодетелемъ Одессы, где имя его всегда будетъ вспоминаемо съ уваженiемъ.
Въ этихъ песняхъ будутъ найдены одинъ или два стиха, касающiеся маркиза Лондондери; они были написаны за несколько времени до его смерти. Еслибъ олигархiя этого человека умерла вместе съ нимъ, эти стансы безъ сомненiя были бы уничтожены; но такъ какъ она продолжала жить и после него, то я не вижу ни въ жизни его, ни въ его смерти ничего такого, что бы могло воспрепятствовать свободному выраженiю мненiй всехъ техъ, которыхъ во все время его существованiя онъ старался подчинить рабству. Былъ ли онъ любезнымъ человекомъ въ частной жизни, или нетъ, объ этомъ мало кто заботится; что же касается до оплакиванiя его смерти, то на это еще будетъ довольно времени тогда, когда Ирландiя перестанетъ оплакивать день его рожденiя. Какъ министръ, это былъ одинъ изъ самыхъ деспотическихъ людей относительно намеренiй и изъ самыхъ слабыхъ относительно ума, которые когда либо тираннизировали страну. И действительно, после норманновъ въ первый разъ пришлось Англiи быть поругаемою, и кемъ же? - Министромъ, который даже не зналъ англiйскаго языка! Въ первый разъ парламентъ позволилъ приписывать себе декретъ на языке мистриссъ Малапропъ (Лицо изъ комедiи Шеридана "the Rivals").
О томъ, какова была его смерть, немного можно сказать, кроме разве только того, что еслибъ какой нибудь бедняга-радикалъ перерезалъ себе горло, то онъ былъ бы похороненъ где нибудь на перекрестке съ обычными принадлежностями: коломъ и веревкой. Но министръ былъ элегантный лунатикъ, сантиментальный самоубiйца - онъ только перерезалъ себе шейную артерiю", и вотъ для него пышность и аббатство (онъ похороненъ въ Вестминстерскомъ аббатстве), надгробныя слова печали и вой, поднятый газетами, и похвальная речь коронера надъ трупомъ умершаго, достойнаго Антонiя такого достойнаго Кесаря - и противное и гнусное воспеванiе разжалованной толпы заговорщиковъ противъ всего, что правдиво и честно. Въ своей смерти, по смыслу закона, онъ былъ или преступникъ или сумасшедшiй - и ни въ томъ, ни въ другомъ случае не заслуживалъ панегирика. Въ жизни своей онъ былъ темъ, чемъ знаетъ его весь светъ и чемъ половина света будетъ еще чувствовать годы, несмотря на то, что смерть его должна служить "примеромъ" для пережившихъ его Сеяновъ Европы, Хорошо, что хотя некоторымъ утешенiемъ можетъ служить нацiямъ то, что ихъ притеснители не бываютъ счастливы и иногда такъ же строго судятъ о своихъ собственныхъ поступкахъ, какъ бы для того, чтобъ предупредить приговоръ надъ ними человечества. - Но не будемъ более говорить объ этомъ человеке; и пусть Ирландiя перенесетъ прахъ своихъ Граттановъ изъ Вэстминстера. Разве истинные патрiоты человечества могутъ лежать вместе съ Вертерами политики!!!
Въ ответь на возраженiя, которыя были сделаны съ другаго берега относительно уже напечатанныхъ песней этой поэмы, я удовольствуюсь приведенiемъ двухъ цитатъ изъ Вольтера - "La pudeur s'est enfuie des coeurs, et s'est réfugiée sur les lévres"... "Plus les moeurs sont dépravées, plus les expressions deviennent mesurées; on croit regagner en langage ce qu'on а perdu en vertu".
Это действительный фактъ, столько же применимый къ униженной лицемерной массе, составляющей закваску настоящаго англiйскаго поколенiя, и не заслуживающей другаго ответа, какъ тотъ, который мною приведенъ выше. Часто и расточительно употребляемый титулъ богохульника, которымъ вместе съ другими измененiями, какъ радикалъ, либералъ, якобинецъ, реформаторъ и т. п. наемники трубятъ въ уши всехъ желающихъ ихъ слушать, долженъ бы хорошо звучать для техъ, которые вспомнятъ, кому онъ былъ пожалованъ въ начале. Сократъ и Іисусъ Христосъ были обречены на смерть, какъ богохульники, и такой же участи подвергались и будутъ подвергаться многiе, которые дерзаютъ противиться наиболее распространеннымъ злоупотребленiямъ имени Божьяго и человеческаго ума. Но преследованiе не есть опроверженiе и далеко не торжество: "несчастный, неверный", какъ они называютъ многихъ, вероятно гораздо счастливее въ своей темнице, чемъ самый гордый изъ нападающихъ на нихъ. Мне нетъ дела до того, справедливы или нетъ его воззренiя, но онъ пострадалъ за нихъ, а это-то страданiе за убежденiе дастъ более приверженцевъ деизму, чемъ примеры иноверныхъ прелатовъ государству, государственные мужи-самоубiйцы - притесненiю, или получающiе пенсiю человекоубiйцы - нечистому союзу, весь мiръ" называющему "священнымъ!" Я не имею намеренiя топтать ногами мертвыхъ и обезчещенныхъ, но было бы не дурно, если бы приверженцы техъ классовъ, изъ которыхъ выходятъ такiе люди, несколько поумерили свои восторженныя похвалы; эти похвалы въ настоящее барышническое и лжеречивое время самолюбивыхъ грабителей - вопiющiй грехъ, и... - но пока довольно.
Пиза, iюль, 1832. Б.
I.
Любовь и слава! Съ очень давнихъ поръ
Вы среди насъ являлись, какъ виденье.
Такъ на небе полярномъ метеоръ
Блеснетъ и пропадетъ въ одно мгновенье.
Окоченелые отъ стужи и зимы,
Блескъ техъ светилъ ловитъ любили мы:
И снова мы свой темный путь свершали.
II.
Таковъ на этотъ разъ и мой романъ.
Онъ тянется, капризный и свободный,
Меняясь, какъ аврора хладныхъ странъ
Надъ степью безконечной и холодной...
Скорбя на жизнь, привыкли мы вздыхать,
Но за порокъ нельзя же въ насъ считать
И самый смехъ; когда мы жизнь узнаемъ,
Ее парадной выставкой считаемъ.
III.
Меня все обвинить хотятъ,
(Въ чемъ? я и самъ пока не понимаю),
Что будто жизнь нисколько не ценя,
Я въ жизни все съ презреньемъ отвергаю;
Я не сочту всехъ громкихъ, жесткихъ словъ...
О, Боже мой! Какъ крикъ тотъ безтолковъ!...
Я самъ иду дорогой Соломона,
Сервантеса и Данта и Платона.
Сфифтъ, Лютеръ, Фенелонъ, Маккiавель
О томъ же говорили вамъ издревле,
И самъ Руссо сказавъ, что жизни цель
Картофельнаго яблока дешевле.
Я въ томъ, какъ и они, не виноватъ,
Не ставилъ я себя съ Катономъ въ рядъ
И даже съ Дiогеномъ, а о смерти
И безъ меня известно всемъ, поверьте.
V.
Сократъ сказалъ о званiи людей:
"Мы знаемъ то, что ничего не знаемъ".
Все мы съ подобной скудностью идей
Съ ослами рядомъ место занимаемъ,
И самъ Ньютонъ - прославленный мудрецъ
Среди трудовъ сказалъ намъ подъ конецъ,
Что предъ наукой о этимъ океаномъ -
Себя считалъ онъ только мальчуганомъ;
VI.
"Все суета!" - экклезiасты намъ
Когда жь вернемся къ нашимъ временамъ,
То вновь придемъ къ подобной же морали.
Тебя позналъ, о суета суетъ!
Мудрецъ и проповедникъ и поэтъ.
Зачемъ же я изъ страха осужденья
Не выскажу такого жь точно мненья?
VII.
Псы или люди! (Знайте: это лесть,
За темъ что вы презренней, чемъ собаки)
Быть можетъ, вамъ охоты нетъ прочесть
Моихъ стиховъ, - мне все равно!... Во мраке
Съ умеетъ ли полночный вой волковъ
Луну остановить средь облаковъ?
Такъ войте же, полны остервененья!
Я освещу васъ блескомъ вдохновенья.
VIII.
Любовь и кровожадную войну
Я избралъ для себя двойной задачей,
И петь осаду города начну
Со всехъ сторонъ подъ блескъ стальныхъ штыковъ
Суворовымъ надвинутыхъ полковъ...
Онъ обращалъ вниманье многихъ взоровъ.
Война и кровь - вотъ чемъ дышалъ Суворовъ.
IX.
Та крепость называлась Измаилъ.
На левомъ берегу реки Дуная -
Она стоитъ. Восточный вкусъ сложилъ
Те стены неприступныя. Не зная
Осады сокрушительной, они
Стояли безбоязненно въ те дня.
Быть можетъ, ныньче стены эти срыты
И гордость ихъ и слава позабыты.
X.
Близь города, стеной окружено,
Среди холма разбросано предместье.
Какой-то грекъ придумалъ тамъ давно
(Его вторымъ Вобаномъ долженъ счесть я)
Наставить палисадовъ длинный рядъ,
Стрелять изъ этой крепости мешали
А делавшимъ осаду помогали.
XI.
Вы видите, какъ былъ хитеръ тотъ грекъ.
А стены высоки и человекъ
Повеситься на нихъ не могъ бы съ горя.
Все жь Измаилъ былъ плохо укрепленъ
(Пусть мне простятъ строительный жаргонъ!):
И для враговъ опасныхъ затрудненiй.
XII.
Былъ только грозенъ мрачный бастiонъ.
Какъ черепа иные, крепки стены
Изъ амбразуръ угрозой для измены
И на открытомъ месте, чтобъ съ реки
На приступъ не полезли "казаки",
А между темъ изъ медныхъ пушекъ справа
XIII.
Но все жъ съ реки пройти враги могли.
Уверить турковъ было невозможно,
Что подплывутъ къ намъ русскихъ корабли,
Когда съ Дуная приступъ начался...
Весь городъ опасеньямъ предался,
И турки въ изумленiи стояли...
И лишь "Аллахъ! и Бисаллахъ!" шептали"
Уже къ осаде русскiе идутъ...
Богини войнъ и славы! Научите,
Чтобъ ихъ именъ не перевралъ я тутъ,
Мне имена казаковъ подскажите!
Когда бы все могли пересказать
Объ этихъ Ахиллесахъ въ чуждыхъ краяхъ...
Произносить лишь трудно имена изъ".
XIV.
Сергей, Мекнопъ (*), Строконовъ и Стронгеновъ,
Тамъ былъ тогда известный Чичаговъ,
Рогеновъ знаменитый и Шокеновъ -
И многiе другiе. Я бы могъ
Такихъ именъ, но слава (эта дама,
Въ гармонiи стиховъ всегда упряма) -
(*) Въ переводе я счелъ за лучшее сохранять правописанiе всехъ русскихъ именъ въ томъ же самомъ виде, какъ у Байрона.
XV.
Подъ рифмою, хоть нужно имена те
И память ихъ героевъ уважать,
Героевъ непреклонной этой рати.,
Изъ всехъ намъ незнакомыхъ звучныхъ словъ,
Съ ихъ окончаньемъ: "ишкинъ, "ускинъ", "овскiй",
Одно лишь имя помню: - Разумовскiй.
XVII.
Но были все воинственны они
Самъ Муфти попадись имъ въ эти дни -
Они съ живаго кожу бы содрали,
И къ ужасу несчастныхъ мусульманъ,
Той кожей обтянули барабанъ,
Для русскихъ барабановъ не достало.
XVIII.
Тамъ были иноземцы разныхъ странъ,
И волонтеры нацiй всевозможныхъ,
Иль дослужиться почестей вельможныхъ
(Для юношей занятья лучше нетъ).
Тамъ были и британцы равныхъ летъ:
Нашлось Томсоновъ человекъ шестнадцать
XIX.
Тамъ были Джекъ Томсонъ и Билль Томсонъ.
Звались другiе именемъ поэта (*)
(Известно: назывался Джемсомъ онъ)
Трехъ Смисовъ звали Питерами; былъ
Одинъ изъ нихъ известенъ (**): онъ ходилъ
Въ походъ на Галифаксъ (***) и былъ достоинъ!
Большихъ похвалъ, какъ превосходный воинъ.
"The Seasons" (Времена года).
(**) Этотъ Смисъ одно изъ лицъ въ комедiи "Love zayohs at Locksmithe".
(***) Главный городъ Новой Шотландiи.
XX.
Еще скажу: одинъ изъ Джековъ Смисъ,
Где горы заменяли рядъ кулисъ.
Потомъ онъ сталъ героемъ пораженнымъ -
Былъ занесенъ въ газетный бюллютень:
Въ сраженiи въ одинъ несчастный день,
При взятiи "Шмаксмиса" былъ убитъ онъ.
XXI.
Хочу я знать (хоть Марсъ и дорогъ мне),
Прiятна ль намъ всехъ бюллетеней слава,
О томъ спросить ведь я имею право?
Мне за Шекспиромъ следовать пришлось:
И самъ Шекспиръ вложилъ такой вопросъ
Въ одну изъ драмъ, откуда все остроты,
XXII.
Тамъ были и французы. Ихъ именъ
Произносить однако я не стану,--
Горячимъ патрiотомъ я рожденъ
Изменникомъ британецъ звать привыкъ
Любаго гражданина, чей языкъ
При имени: французъ - не огрызнется
И какъ Джонъ Буль надъ нимъ не посмеется.
Спеша две баттареи укреплять,
Две цели войско русское имело:
Во первыхъ, Измаилъ бомбардировать
И пушками разрушить зданья смело,
Самъ Измаилъ способствовалъ тому:
Амфитеатромъ зданья въ немъ стояли
И цель для ядеръ русскихъ представляли.
XXIV.
Въ минуту суматохи и смятенья,
Турецкiй флотъ врасплохъ атаковать,
На якоре стоящiй безъ движенья -
И устрашивъ враговъ напоромъ садъ,
Последнiй планъ возможенъ безъ сомненья,
Покаместъ нетъ въ войскахъ ожесточенья.
XXV.
Есть гадкая привычка у людей:
И жертвою техъ варварскихъ идей
Тамъ подъ ножемъ Чичацковъ съ Смисомъ пали,
Изъ храбрыхъ нашихъ Смисовъ далъ одинъ...
Съ темъ именемъ такъ много есть мужчинъ.
То имя перешло къ намъ отъ Адама.
XXVI.
Небрежная постройка баттарей
Победы часъ на время отдалила.
Глядятъ на все печально и уныло,
Когда продажа книгъ у нихъ нейдетъ.
И точно также свой блестящiй ходъ
На время генiй славы замедляетъ
(*) Лондонскiе издатели.
XXVII.
Кто жь былъ въ дурной постройке виноватъ?
Не знаю я. Быть можетъ, инженеры,
Обманывать стараясь всехъ безъ меры,
Но баттарей, сделанныя тамъ,
Давали много смелости врагамъ;
Съ нихъ промахи по крепости давали
XXVIIІ.
Безъ всякой пользы двигались суда,
Не зная хорошенько разстоянья,
Три брандера лишились навсегда
Фитиль неосторожно запылалъ!
И ихъ въ одно мгновенiе подорвалъ,--
И хоть лучи денницы загарались,
Но турки все еще не просыпались.
Былъ наконецъ замеченъ русскiй флотъ,
Флотилiя ужь близко подходила.
И съ ревомъ ядра ринулись впередъ
На грозныя твердыни Измаила.
Лился потокъ картечи и гранатъ;
Враги менялись дружно межь собою
Ружейною и пушечной пальбою.
XXX.
И русскiе какъ метко ни стреляли,
Но поняли, что неприступный валъ
Они одной пальбой не разрушали,
Что темъ путемъ не взять имъ Измаилъ,
Одинъ фрегатъ случайно подорвали
Другой во время битвы турки взяли.
XXXI.
Но много жертвъ турки, понесли.
Спустились лодки съ насыпей земли
И удальцы турецкiе въ мгновенье
За флотомъ понеслися по воде,
Обстреливать стараясь ихъ везде.
Отброшены: ихъ русскiе разбили.
XXXII.
"Когда бъ хотелъ я описать погромъ
И натискъ русскихъ войскъ на крепость эту,
".
Такъ возвестилъ тогда историкъ свету.
И кончивши на этомъ, началъ онъ,
Васъ прославлять, Де-Линь и Ланжеронъ!...
Ихъ имена въ исторiю попали
XXXIII.
А между темъ кто зналъ те имена?
Для большинства ихъ имя не известно...
О, слава! Не на долго ты дана!
Капризная изъ всехъ земныхъ богинь!
Лишь только потому, что "принцъ Линь" (*)!
Оставилъ мемуары, безъ сомненья,
Онъ избежалъ, какъ прочiе, забвенья....
XXXIV.
Вотъ те, которые прославились давно
И какъ герои храбрые сражались,
Но помнить ихъ именъ не суждено!
Толпой неблагодарной въ краткiй срокъ.
Держу теперь пари - никто не могъ
Изъ всехъ последнихъ войнъ по разнымъ странамъ
Припомнить ихъ героевъ имена намъ.
И такъ, осада та неудалась.
Хотя решался очень энергично
Известный по исторiи - Рибасъ.
Начать аттаку сильно вторично...
Я снова сталъ растягивать романъ.
Не стану же, чтобъ избежать проклятья,
Речей героевъ всехъ перечислять я.
XXXVI.
Красавецъ и съ сложеньемъ Геркулеса,
Богатый, сладострастный славянинъ,
Известный всемъ вельможа и повеса,
Потомъ онъ умеръ, чахлый и безъ силъ
Такъ саранча поля опустошаетъ,
А тамъ - на нихъ сама же умираетъ.
XXXVII.
То былъ Потемкинъ, баловень судьбы,
Когда богатству кланялись рабы.
Превозносили знатность человека.
Онъ пышностью своею поражалъ,
И ростъ его высокiй возбуждалъ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
XXXVIII.
И вотъ къ нему Рибасъ курьера шлетъ,
Чтобъ получить отъ князя разрешенiе
И получить согласье на сраженье;
Къ аттаке приготовились полки,
И скоро пушки грянули съ реки,
А съ крепости, закутанной въ тумане,
XXXIX.
Въ тотъ самый день, когда осаду снять
Решились, отступивъ отъ Измаила,
Успелъ курьеръ нарочный прискакать,
Депешу привезенную прочли
И въ ней известье новое нашли:
Главою войскъ - повсюду крахъ промчался -
Потемкинымъ Суворовъ назначался.
Къ Рибасу князь письмо свое прислалъ,
Где очень ясно высказалъ желанье.
Его приказъ историкъ бы назвалъ
Образчикомъ спартанскаго посланья,
"
Теперь же только краткостью одной
Известенъ онъ. Депеша возвещала:
"Взять Измаилъ, во что бы то ни стало"
XLI.
"Да будетъ светъ!" Богъ молвилъ, и былъ светъ.
"Да будетъ кровь!" сказалъ одинъ владыка,
И море крови пролито, и нетъ
Ужаснее приказа. Буйно, дико
Въ единый часъ то сокрушитъ война,
Война идетъ и где проходитъ мимо" -
Терзаетъ и разитъ неумолимо.?
XLII.
Станъ турковъ былъ не долго восхищенъ
Въ бою, что непрiятель пораженъ
(Иль пораженъ: грамматики законамъ
Въ пылу я очень часто изменялъ).
Здесь объ ошибке турковъ я сказалъ:
Но собственное сало охраняли.
XLIII.
Действительно двухъ всадниковъ въ пыли
Увидели изъ лагеря. Сначала
".
За ихъ седломъ запасовъ очень мало:
Рубашки три - вотъ все богатство ихъ.
Когда жь они на скакунахъ лихихъ
Подъехали, узнали ихъ безъ споровъ:
XLIV.
"Мы въ радости!" глупцы порой кричатъ
Въ часъ лондонскихъ большихъ иллюминацiй.
Джонъ-Булль имъ постоянно очень радъ:
Лишь былъ бы городъ ярко освещенъ;
Свой кошелекъ раскроетъ мудрый Джонъ,
Предастся безразсудству онъ въ излишке,
Лишь только бъ волю дать своей страстишке".
Доныне онъ глаза свои клянетъ, (*)
Но лишено проклятье то значенья,
И чортъ при этомъ ухомъ ее ведетъ,
Затемъ, что Джонъ совсемъ лишился зренья.
И голода, измученный сведетъ,
Считаетъ онъ за бредни и химеры,
И говоритъ, что онъ есть сынъ Цереры....
(*) Любимая поговорка у англичанъ: "Damn mine eyes" (да будутъ прокляты мои глаза), употребляемая въ томъ случае, если онъ хочетъ убедить кого нибудь въ справедливости своихъ словъ.
И такъ впередъ. Весь лагерь ликовалъ:
Французы, англичане и казаки...
Суворовъ всехъ какъ факелъ, освещалъ,
Приготовлялъ къ блистательной аттаке.
Вследъ за собою путника ведетъ,.
Такъ и за нимъ, дивясь ему какъ чуду,
Войска и свита следовали всюду.
XLVII.
Восторженные крики раздаются,
Честь отдаетъ фельдмаршалу весь флотъ...
Войска осады ждутъ и не дождутся.
Вотъ пушка прогремела, рать спешитъ
Приготовляютъ новыя фашины
И разныя гуманныя машины...
XLVIII.
Власть сильнаго надъ мiромъ велика.
Такъ часто волю одного быка
Все стадо исполняетъ безъ обмана,
И онъ одинъ ведетъ его съ собой.
Все смертные, любимые судьбой,
И подчиняться рабски заставляютъ,
XLIX.
Весь лагерь и войска шумели такъ,
Какъ будто брачный пиръ ихъ ожидаетъ
Какъ и война, безъ ссоры не бываетъ).
И даже дети съ ранняго утра
Въ обозе голосили вслухъ: ура)...
Такъ старичекъ чуть видный и невзрачный,
'L.
Да, это такъ. Уже со всехъ второмъ
Стоятъ войска, все новой битве рады.
Былъ подъ ружьемъ отрядъ изъ тремъ колоннъ
Другой отрядъ изъ трехъ колоннъ готовъ
Пробить путь къ славе съ помощью штыковъ,
А две колонны въ третьемъ ихъ отряде
Готовились идти на крепость сзади.
Рядъ баттарей былъ вновь сооруженъ
Военный судъ былъ собранъ для совета,
Единогласьемъ полнымъ заключенъ
(Въ такихъ делахъ бываетъ редко это).
Зарделась славы яркая звезда;
И обучалъ ружьемъ владеть Суворовъ
Всехъ рекрутовъ и робкихъ волонтеровъ.
LII.
Могъ исполнять обязанность капрала
И дрессировку делалъ рекрутамъ:
Такъ точно саламандра начинала
Премудрые уроки понимать
Онъ ихъ училъ на лестницы взбираться
И чрезъ глубокiй ровъ переправляться.
LIII.
Онъ турками фашины наряжалъ,
И рекрутовъ на чучелъ заставлялъ
Ходить какъ въ бой и наносить имъ раны.
Хоть та система воинскихъ потехъ
Въ иныхъ и возбуждала громкiй смехъ.
Взялъ Измаилъ: ведь лучше нетъ ответа.
LIV.
Въ ночь предъ осадой въ тихiй крепкiй сонъ
Весь лагерь не на долго погрузился.
Изъ насъ конечно, бъ всякiй удивился,
Но предъ грозой спокойно спитъ солдатъ.
Все было тихо въ войске. Каждый, радъ
Подумать о прошедшемъ породъ битвой
LV.
На стороже одинъ Суворовъ былъ,
Давалъ кругомъ советы, приказанья,
Тамъ помогалъ работе, тамъ шутилъ...
Герой, буффонъ, фельдмаршалъ и капралъ,
Везде своихъ враговъ онъ разбивалъ...
Сегодня шутъ, а завтра мужъ суровый,
Сегодня Марсъ, а завтра Момусъ новый.
Межъ темъ какъ замечательный герой
Следилъ за обученьемъ новобранцевъ
Казаки натолкнулись той порой
На кучку неизвестныхъ иностранцевъ,
Могъ говорить по русски. Онъ потомъ
Имъ объяснилъ, что самъ во время оно
Считалъ своими русскiя знамена.
LVII.
Ихъ въ главную квартиру. По наряду
За мусульманъ ихъ приняли вдали,
Но поняли по первому же взгляду.
Что тотъ костюмъ - случайный маскарадъ.
Сыны Европы нашей надевали
И съ толку иногда людей сбивали.
LVIII.
Передъ толпой калмыковъ, въ этотъ часъ
И убеждалъ, какъ нужно всякiй разъ
Крошить враговъ безъ дальнихъ разговоровъ.
Онъ человека - глиною считалъ
И правила такiя всемъ внушалъ,
Какъ пенсiонъ въ отставке для солдата.
LIX.
Когда Суворовъ пленныхъ увидалъ,
Изъ подъ бровей глаза его блеснули;
"Откуда вы?" Спросилъ ихъ генералъ.
- "Какъ пленниковъ держали насъ въ Стамбуле,
Оттуда мы бежали", - былъ ответъ.
- "Кто вы?" - "Какъ видите"... (Тогда весь светъ
Ужь зналъ о томъ, что былъ Суворовъ кратокъ:
LX.
- "Какъ васъ зовутъ?" - "Меня шутъ Джонсонъ,
Товарищъ мой - Жуанъ, а вотъ две дамы,
А третiй же.... совсемъ быть пола онъ".
"Последнихъ трехъ не приняли бъ сюда мы.
Но такъ и бытъ!... Вашъ другъ мне незнакомъ.
Но вы.... вы съ Николаевскимъ волкомъ
Подъ Виддиномъ ходили на сраженье?"
--"Да, генералъ, участвовалъ въ тотъ день я".
- "Вы, кажется, аттаку тамъ ведя".
- "Я". - "Что жь потомъ?" - "Не помню я, признаться...."
- "Вы первый въ этотъ день на брешь вошли?"
- "Да, какъ и все" спешилъ туда забраться..."
"Ну что жъ за темъ?" - "Затемъ:былъ раненъ въ бокъ
И кто-то въ пленъ меня увлекъ".
- "Хоть Виддинъ взять гораздо легче было,
Мы отомстимъ за васъ у Измаила.
LXII.
"Где вы служить зачнете?" - "Где-нибудь,
Мне все равно, куда ни поместите".
- "Вы любите всегда опасный путь
И отъ другихъ отстатъ не захотите,
Но вашъ товарищъ молодъ такъ, усталъ...
" - "О, генералъ,
Когда въ войне онъ станетъ увлекаться,
Какъ и въ любви, то будетъ львомъ онъ драться."
LXIII.
- "Посмотримъ, какъ онъ храбръ". (Здесь Донъ-Жуанъ
Сегодня въ ночь пойдетъ на мусульманъ
Вашъ старый полкъ, я такъ распорядился.
Я далъ обетъ: проедетъ борона,
Тамъ, где стоитъ турецкая стена.
Сметая въ прахъ огромныя мечети.
LXIV.
"И такъ, впередъ!" И началъ, онъ опять
Речами вдохновеннаго рубаки
Какъ проповедникъ, звалъ онъ ихъ къ аттаке:
Туда съ собой на неприступный видъ,
Где Измаилъ недвижимый стоилъ,
Где гибели назначены заране
LXV.
Одобренный беседою, Джонсонъ
Къ Суворову вновь съ просьбой обратился?
Хоть занятый своимъ ученьемъ, онъ
- "Мы, генералъ, сочтемъ себе за честь...
Всехъ впереди на этотъ приступъ лезть,
Но намъ пока еще не указали,--
Куда насъ здесь обоихъ назначали..."
- "Ба, я забылъ... Въ одинъ изъ техъ полковъ
Я васъ пошлю, где прежде вы служили.
Онъ будетъ завтра въ деле. Эй, Камковъ!
Скажи, чтобъ ихъ сейчасъ же проводили.
А иностранки эти. Пусть оне,
Чтобъ имъ межъ насъ напрасно не мешаться,
Въ обозе въ это время поместится."
LXVII.
Две женщины въ испуге задрожали,
Хотя для нихъ не новостью былъ пленъ:
Оне его въ гареме испытали.
Какъ курица, разбросивъ два крыла
Такъ и оне рыдая, полны муки
Въ отчаяньи немомъ простерла руки -
LXVIII.
Къ двумъ храбрецамъ, которыхъ отличалъ
Одинъ изъ техъ, предъ кемъ весь край дрожалъ,
Кто къ славе шелъ черезъ тела убитыхъ,
О, люди сумасбродные! о, светъ!
О, лавръ безсмертной славы и победъ!
И надъ врагами падшими смеешься!..
LXIX.
Не понималъ Суворовъ женскихъ слезъ.
И этихъ женщинъ горькiя рыданья
Въ немъ будто шевельнулось состраданье.
Хотя война, пролитой крови видъ
Сердца героевъ часто и черствитъ,
Но иногда ихъ трогаютъ печали.
LХХ.
И онъ сказалъ: "Ответь, Джонсонъ, - ко мне
На кой же чортъ двухъ женщинъ привели вы?
Пускай въ обозъ отправятся оне,
Совсемъ намъ не съ руки такой багажъ.
Я не терплю, когда приходитъ блажь -
Жениться молодымъ моимъ солдатамъ.
Где тутъ возиться съ ратникомъ женатымъ!"
- "Нетъ, генералъ. Двухъ этихъ дамъ сюда
Случайно привели мы. Эти дамы
Въ бракъ съ нами не вступали никогда.
Я службу понимаю и сюда мы,
Удобнее оставить ихъ вдали,
Чтобъ за семью свою не опасаться
И безъ заботъ на приступе сражаться.
LXXII:
Съ прислужникомъ своимъ и съ нами вместе
Чрезъ множество опасностей прошли,
Боясь погони тайной или мести
Такая жизнь не новость для меня,
Прошу я васъ, хотя изъ состраданья,
Имъ оказать, какъ женщинамъ, вниманье".
LХХІІІ.
Турчанки ощущали тайный страхе,
Но и въ тоске, съ слезами на глазахъ,
Скрыть не могли, бедняжки, удивленья
При взгляде на худаго старика,
Стоявшаго при нихъ безъ сюртука,
Хотя предъ нимъ дрожало все на свете.
LXXIV.
Действительно. Заметили оне,
Что вкругъ ему толпа повиновалась,
Султана власть лишь въ роскоши являлась,
Въ каменьяхъ драгоценныхъ и въ цветахъ,
А въ этихъ незнакомыхъ имъ местахъ
Турчанки не могли не удивляться,
LXXV.
Джонсонъ ихъ утешалъ, на сколько могъ,
И вывести стирался изъ сомненья,
А Донъ-Жуанъ клялся, что лишь востокъ
Онъ где нибудь ихъ встретитъ, здесь иль тамъ,
Иначе - горе русскимъ всемъ войскамъ.
И - странно! - ихъ лицо светлее стало:
Хвастливость дамамъ нравится не мало.
Такъ после поцалуевъ, вздоховъ, слезъ
Решились наконецъ они разстаться.
Красавицы отправились въ обозъ
Решенiя сраженья дожидаться
А храбрецы сбирались на враговъ,
Хотя враги имъ зла не доказали,
И къ битве приготавливаться стали.
Суворовъ же иначе разсуждалъ,
Въ анализъ очень тонкiй не пускался,
Значенья жизни вовсе не давалъ
И видомъ труповъ, крови не смущался.
Онъ впереди лишь видитъ рядъ победъ,
А потому заметилъ онъ едва-ли,
Какъ две турчанки слезы проливали.
LXXVIII.
Сейчасъ земля дрожать начнетъ отъ стона...
Когда бъ Гомеръ о пушкахъ ведать могъ,
Я вспомнилъ бы осаду Илiона,
Какъ сынъ Прiама въ битве былъ убитъ...
Штыки и ружья, ядра и мортиры -
Слова совсемъ не нежныя для лиры.
LXXIX.
О, ты, Гомеръ! Умелъ пленять ты слухъ,
Могъ шевелить и техъ, кто даже глухъ
Твой стихъ гремелъ и въ море и на суше;
Твое оружье - лучше всехъ штыковъ,
Вносившихъ въ мiръ следы однихъ оковъ,
Въ свободе не увидятъ новой Трои.
LXXX.
О, ты, Гомеръ! Я долженъ описать,
Какъ гибли люди въ битве, какъ въ заразе,
Чемъ у тебя, въ классическомъ разсказе.
Но мне ли здесь соперничать съ тобой?
Ручей ли съ океаномъ вступитъ въ бой!
Хотя резней и наше поколенье
LXXXI.
Резней не поэтической, живой,--
А жизнь назвать намъ истиной возможно,--
Где истину сверяемъ мы съ молвой,
Сейчасъ начнутъ брать крепость Измаилъ...
Где жь красокъ взять? где взять къ разсказу силъ?
О, души всехъ героевъ! вашимъ светомъ
Лучи свои питаетъ солнце летомъ!...
О, Бонапартъ! Где списокъ жертвъ войны?
Где пышные, большiе бюллетени?
О, Леонидъ, где Грецiи сыны,
Погибшiя страдальческiя тени?
Чтобъ продолжать разсказъ! Я былъ готовъ,
Чтобъ славы умирающей отливы
Въ моихъ стихахъ опять явились живы.
LXXXIII.
Но снова можетъ въ жизни обновляться
И каждый часъ, и каждый день и годъ
Героямъ суждено опять рождаться,
Когда же мы припомнимъ ихъ дела,
То явятся они намъ въ нашей сфере
Какъ мясники... въ громаднейшемъ размере.
LXXXIV.
Медали, ленты, кружева, чины -
Мундиры - лишь дли пальчиковъ дамы,
Какъ дамамъ веера для развлеченья.
Любой солдатъ, надевши свой мундиръ,
Ужъ думаетъ явиться славнымъ въ мiръ.
ты? Спросите поросенка,
Когда онъ въ поле ветеръ чуетъ тонко (*).
(*) Фигуральное выраженiе, заимствованное изъ псалмовъ.
LXXXV.
Какъ настоящiй поросенокъ, или...
Какъ ловкiй бригъ, за ветромъ онъ спешитъ,
Прибавлю я скорее, чтобъ простили
Мне первое сравненье, а затемъ
За то другая песня, можетъ статься,
Какъ деревенскiй колоколъ раздастся.
LXXXVI.
Но, чу! среди полночной тишины
И крадутся у крепостной стены
Безмолвные отряды, какъ виденья.
А сквозь туманъ льютъ звезды бледный светъ
И словно шлютъ прощальный свой приветъ,
Закроетъ все зловещей пеленою.
LXXXVII.
Умолкнемъ здесь. То пауза, когда
Отъ жизни къ смерти - шагъ одинъ, мгновенье,
И передъ смертью сходитъ примиренье,
Еще минута - жизнь проснется вновь,
Залпъ, крики: маршъ! круговъ польется кровь...
Ура! Аллахъ! И скоро въ реве битвы