| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1823 |
| Категория: | Поэма |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Дон-Жуан. Песня восьмая.
ПЕСНЯ ВОСЬМАЯ.
I.
О, кровь и громъ! Ужасныя слова!...
Но ведь они есть поясненье къ славе,
Я ль виноватъ, что слава такова?
А потому я съ музою не вправе
Умаливать объ ужасахъ войны.
Названья ей различныя даны:
Беллона, Марсъ, но все же въ заключенье
Не скроемъ мы ихъ страшнаго значенья.
II.
Готово все - огонь, мечи, народъ,
Чтобъ смерть нести повсюду по дороге,
И на резню вся армiя ползетъ,
Какъ страшный левъ, ползущiй изъ берлоги,
Какъ гидра изъ болотистыхъ трясинъ, и,
И этотъ стоголовый исполинъ
Въ борьбе кровавой головы теряетъ -
И тотчасъ ихъ другими заменяетъ.
Исторiя en grand на все глядитъ,
Но еслибъ мы узнали все детали
То верно бъ ощутили тайный стыдъ
И славу войнъ сомнительной прилили.
Не слишкомъ ли тяжелою ценой
Победы покупаются войной?
Не выше ли минута состраданья
Всехъ долгихъ войнъ, убiйствъ и истязанья?
IV.
Она самодовольство въ насъ родитъ;
Межь темъ война съ трiумфами похода,
Со всемъ, что въ ней чаруетъ и дивитъ,
Съ налогами голоднаго народа,
Съ ея войсками, шедшими впередъ -
Однихъ людей бездушныхъ увлечетъ...
Бой, поднятый не за свободу братiй,
Есть рядъ убiйствъ, достойнейшихъ проклятiй.
V.
Нетъ, славу этихъ войнъ мы не сравнимъ
Хотелось за свободу драться имъ
Пусть какъ теперь, такъ и по время оно
Победами дивилъ иной деспотъ,
Но слава двухъ героевъ не умретъ;
Ихъ имена признаютъ все народы
Святымъ и вечнымъ лозунгомъ свободы.
VI.
Настала ночь и сквозь туманъ ночной
Лишь только пламя пушекъ прорывалось
И лентою кровавою одной
Въ немыхъ струяхъ Дуная отражалось.
Ревъ баттарей ужасныхъ потрясалъ
Сильней, чемъ громъ, гремящiй между скалъ:
Гроза небесъ насъ редко убиваетъ,
Но громъ людей неистово терзаетъ.
VII.
Одна колонна двигалась впередъ
И къ приступу готовилась заране,
Близка аттака страшная - и вотъ
И встретили отпоромъ христiанъ;
Тогда земля и волны и туманъ
Зажглись огнемъ, вся крепость запылала
И словно Этна пламя извергала.
VIII.
Надъ крепостью пронесся крикъ: "Аллахъ!"
Зловещiй грохотъ битвы покрывая,
И повторился онъ на берегахъ,
Его шептали волны, повторяя...
Онъ былъ и вызывающъ, и могучъ,
И даже наконецъ изъ темныхъ тучъ
Святое имя это раздавалось...
"Аллахъ! Аллахъ!" повсюду повторялось.
IX.
Къ осаде устремились все полки.
Одна колонна къ крепости стремилась,
Чтобъ бой начать со стороны реки
Но, словно листья сбитыя, ложилась,
Хотя Арсеньевъ, первый изъ рубакъ,
Ихъ велъ къ резне. "Резня есть - дочка Божья",
Сказалъ Вордсвортъ... не верю въ эту ложь я.
X.
Ужъ принцъ Де-Линь въ колено раненъ былъ;
Графъ Шапо-Бра (*) (Мой Богъ! вотъ голова-то!)
Межъ головой и шляпой получилъ
Ударъ, но крепкiй лобъ аристократа
Пробить шальная пуля не могла
И даже шляпу графа сберегла.
Такой примеръ едва ли, впрочемъ, новый:
Свинцовыхъ пуль не трусить лобъ свинцовый.
(*) Герцогъ Ришелье.
XI.
А въ это время Марковъ генералъ
Велелъ, чтобъ принцу помощь оказали,
И въ то же время словно не видалъ,
Какъ вкругъ его солдаты умирали,
Освобождая принца отъ беды,
Онъ въ наказанье самъ въ беду попался:
Разбитъ ядромъ, онъ безъ ноги остался.
XII.
Три сотни пушекъ грозно изрыгать.
Пустились смертоносныя пилюли,
Чтобъ стали люди кровью истекать.
Какъ градъ войны, кругомъ свистали пули...
О, смертный часъ! о, голодъ! о, чума!..
Ужасны вы, ужасна ваша тьма,
Но вамъ едва ли выдержать сравненье,
Съ резнею изступленнаго сраженiя.
XIII.
Куда въ испуге мы не бросимъ взглядъ -
Везде встречаемъ муки и страданья:
Тамъ съ хриплымъ крикомъ падаетъ солдатъ,
Тамъ корчи по земле и содраганья...
Вотъ вся награда сотнямъ храбрецовъ,
А пощаженныхъ битвою бойцовъ
Но все же слава, - долженъ я признаться,--
XIV.
Мне дорога. Прiятно векъ дожить
Подъ старость на казенномъ содержанье
И пенсiонъ за службу получить:
Для воина онъ - высшее желанье...
Притомъ герои нужны для певца?
И такъ, герои бьются до конца
За темъ чтобъ ихъ прославили съ трезвономъ;
А после наградили пенсiономъ.
XV.
Передъ рядами грозныхъ баттарей
Высаживались многiе отряды,
Чтобъ приступить къ аттаке поскорей,
И лезли гренадеры сквозь преграды!
Такъ весело, какъ резвое дитя
Ползетъ къ коленамъ матери шутя,
Такъ смело частоколы пролетали,
Какъ будто на парадъ ихъ призывали.
То былъ великолепный, чудный видъ!..
Везувiй самъ съ такою дикой страстью
Не могъ бросать осколки скалъ и плитъ
Своею раскалившеюся пастью...
Погибла офицеровъ третья часть;
Безъ нихъ войска могли бы духомъ пасть:
Стрелку собаки нужны, но однако -
Охотникъ палъ, и не нужна собака.
XVII.
Но здесь я долженъ повесть продолжать,
Какъ мой герой шелъ по дороге къ славе:
Ведь всехъ героевъ мне не сосчитать,
Хоть и они венокъ лавровый вправе
Потребовать отъ каждаго певца,
Но списокъ ихъ продлился бъ безъ конца,
И храбрость ихъ венками награждая,
Не кончилъ бы романа никогда я.
XVIII.
И потому твой почтенный трудъ
Пускай они убитыхъ перечтутъ,
Помянутъ ихъ съ печалью и приветомъ,
И трижды, трижды будетъ счастливъ тотъ,
Чье имя журналистъ, не перевретъ;
Одинъ примеръ я знаю: Гросъ скончался --
И после смерти Гровъ онъ назывался.
XIX.
Въ разгаръ аттаки брошенъ былъ Жуанъ,
А съ намъ - Джонсонъ, и оба нападали,
Рубя и поражая мусульманъ,
И шли - куда? - они того не знали,
Но шли впередъ, шагали чрезъ тела,--
Тамъ, где резня отчаянней была,--
Друзья разгоряченные являлись
И словно надъ опасностью смеялись.
XX.
Они среди окровавленныхъ труповъ,
Чтобъ овладеть у каменныхъ высотъ
Однимъ изъ выдававшихся уступовъ,
То отступали медленно назадъ,
Когда ихъ осыпалъ чугунный градъ;
По лужамъ крови ноги ихъ скользили
И умиравшихъ воиновъ давили.
XXI.
Въ тотъ день Жуанъ изведалъ въ первый разъ
Военный дымъ. Хотя всю ночь онъ дрался
И стужу испыталъ въ полночный часъ,
Отъ холода, быть можетъ, содрогался
И ждалъ когда изъ массы темныхъ тучъ
Проглянетъ утра радостнаго лучъ,
Но все же Донъ-Жуанъ не растерялся
И бегствомъ отъ осады не спасался.
XXII.
А если бъ и бежалъ - беды въ томъ нетъ.
Такъ многiе герои начинали;
При Мольвице бежалъ... мы все бывали
Въ подобномъ положенiи, - потомъ,
Переломивъ себя, шли на проломъ
И ради денегъ или убежденiй
Какъ дьяволы дрались среди сраженiй.
XXIII.
Онъ былъ, какъ Эринъ прежде называлъ
На древнемъ языке ирландскомъ, или
На языке пуническому - (я зналъ,
Что мудрецы иные находили
Сродство между ирландскимъ языкомъ
И речью Ганнибала. Я знакомъ,
Съ темъ мненiемъ: оно рацiонально
Но только вовсе не надiонально).
XXIV.
Онъ былъ, какъ по ирландски говорятъ,
"Цветъ юности", поэзiи созданье;
То упиваться страстью быть онъ радъ,
Жилъ для любви и пылкаго лобзанья,
Готовый въ битве жертвовать собой,
И отдаваясь новымъ ощущеньямъ,
Считалъ резню прiятнымъ развлеченьемъ.
XXV.
Въ любви, какъ и въ бою, онъ веселъ былъ,
Вполне могла гордиться молодежь имъ;
Нашъ Донъ-Жуанъ сражался и любилъ,
Какъ говорятъ, съ "намереньемъ хорошимъ",
Такъ дипломатъ, герой, законоведъ:
Готовятъ намъ всегда одинъ ответъ:
"Трудились мы во имя доброй цели".
Жаль, что въ аду устроены панели -
XXVI.
Изъ этихъ "добрыхъ целей" (*). Если адъ
Такою мостовою обладаетъ,
То думаю, - теперь она наврядъ
Еще цела, затемъ что въ адъ вступаетъ
Безъ всякихъ добрыхъ целей разный сбродъ,
И путникъ мостовой той не найдетъ
Какъ въ Лондоне Поль-Моль (**), содержатъ скверно.
(*) Намекъ на одну португальскую пословицу, которая говоритъ, "адъ вымощенъ добрыми намеренiями..."
(**) Улицы въ Лондоне.
XXVII.
Капризная случайность много разъ
Жену отъ мужа разомъ отделяла
И онъ совсемъ терялъ ее изъ глазъ.
Такъ и теперь случайность напугала
Героя моего: заметилъ онъ,
Что перестрелкой жаркой увлеченъ,
Вдругъ очутился онъ на новомъ месте,
И нетъ его товарищей съ нимъ вместе.
ХХѴІІІ.
Тотъ случай пусть другiе объяснятъ.
Товарищи, быть можетъ, смяты были,
А остальные бросились назадъ...
Такъ некогда и Цезаря смутили
Его войска, и былъ онъ принужденъ
Сбирать за легiономъ легiонъ
И мести за минуту пораженья.
XXIX.
Но Донъ-Жуанъ - не Цезарь былъ, ему
Не предстояло подвига такого,
Хотя и храбръ онъ былъ, а потому
Онъ постоялъ минуты две и снова
Какъ... какъ оселъ (читатели! Гомеръ, -
Пусть вамъ послужитъ въ прокъ такой примеръ,
Къ Аяксу прилагалъ сравненье то же,
Такъ мне его стыдиться для чего же?)
XXX.
И такъ, впередъ пошелъ онъ, какъ оселъ,
И даже не хотелъ и оглянуться.
Но видя, что въ огонь онъ прямо шелъ
Стараясь отыскать свой полкъ въ дыму,
Что было трудно несколько ему:
Весь полкъ, въ которомъ онъ недавно бился,
На половину въ трупы обратился.
Не видя ни начальства, ни полка,
Богъ весть куда пропавшихъ (не стараюсь
Тотъ случай объяснить я, но пока
Лишь объ одномъ заметить здесь решаюсь:
Что юноша въ горячке юныхъ летъ,
За славою гоняясь, увлекался
И невзначай съ полкомъ своимъ разстался).
XXXII.
И чувствовалъ полнейшую свободу,
Какъ путникъ на болотный огонекъ,
Стремится ночью въ дождь и непогоду,
Какъ выброшенный на берегъ морякъ
И Донъ-Жуанъ, руководимый славой,
Спешилъ туда, где жарче бой кровавый.
XXXIII.
Жуанъ не зналъ и не хотелъ онъ знать,
И стали взоры молнiи метать,
И жажда битвы жгла и опьяняла.
Туда, где пушекъ слышался раскатъ,
Где словно разверзался целый адъ.
Намъ пронесло твое изобретенье!... (*)
(*) Монаху Бэкону приписываютъ первое изобретенiе пороха.
XXXIV.
Жуанъ бежалъ впередъ, и на бегу
Въ колонне той, благодаря врагу.
Онъ многихъ храбрецовъ, не досчитался:
На половину силы лишена,
Теперь дралась отчаянно она.
И сталъ въ ряды уверенно спокоенъ.
XXXV.
Въ ту самую минуту и Джонсонъ
Явился тамъ же, после отступленья:
Спешитъ бежать, бояся пораженья.
Но, кажется, Джонсонъ былъ не таковъ:
Последнимъ битву кинуть онъ готовъ,
Когда же отступалъ, то, безъ сомненья,
XXXVI.
Заметилъ скоро опытный Джонсонъ,
Какъ вкругъ него солдаты умираютъ,--
Одинъ Жуанъ былъ случаемъ спасенъ;
И жизнiю рискуютъ невпопадъ...
Тогда Джонсонъ вдругъ повернулъ назадъ.
Въ минуту эту страшную готовый
Товарищей созвать для битвы новой.
Въ то время пули сыпались кругомъ,
Съ заваловъ, съ бастiона Измаила,
Изъ оконъ, съ крышъ; какъ черти, въ каждый домъ
Засели мусульмане, - трудно было
Межъ темъ Джонсонъ, решившись отступить,
Своихъ стрелковъ увиделъ въ отдаленьи,
Разсеянныхъ въ испуге и смятеньи.
XXXVIII.
Скорей, чемъ духи. Вспомнимъ изреченье,
Что не всегда любезный духъ готовъ
На вызовъ нашъ придти (*). Въ одно мгновенье
Войскамъ ту перестрелку выносить.
Съ такимъ инстинктомъ люди родились:
Они везде являются какъ стадо,
Кому нибудь имъ подчиняться надо.
Hotspur.
But will they come wehn yon do call foe them?"
(*) Здесь Байронъ намекаетъ на одну сцену изъ "Генриха IV" Шекспира, где есть такое место:
Glendover. "I can call spirits from the vasty deep.
"Я могу вызывать духовъ изъ глубины пропасти.
Готспоръ. Ну, это могу и я, и всякiй это можетъ,
Только придутъ ли они на вашъ зовъ?).
Юпитеромъ клянусь я, что Джонсонъ,
Былъ славный малый, хоть и назывался
Не столько благозвучно въ мiре онъ,
Какъ Ахиллесъ съ Аяксомъ, но сражался
Въ его лице былъ не заметенъ гневъ,
Негодованье сильное, волненье
Онъ подвиги свершалъ безъ восхваленья.
XL.
Онъ зналъ, предпринимая ретираду.
Что назади товарищей найдетъ
И снова поведетъ ихъ на осаду.
Герои робость чувствуютъ порой,
То отступаетъ только на мгновенье,
Чтобъ отдохнуть и - снова въ пылъ сраженья.
XLI.
Джекъ отступилъ, какъ я ужъ говорилъ,
Где страхъ въ безвестный мiръ переходилъ,
По выраженью старому Гамлета.
Но этимъ не тревожился Джонсонъ;
Какъ гальванизмомъ былъ онъ оживленъ,
Заставило вновь броситься въ сраженье.
XLII.
Но, чортъ возьми! Нашли они опять
То самое, что ихъ еще недавно
О, пусть за службу платятъ имъ исправно,
Пусть о безсмертьи славы говорятъ,--
Они нашли, что снова вкругъ ихъ адъ,
И на себе тотъ часъ же испытали
XLIII.
Какъ подъ косой склоняется трава,
Какъ хлебъ подъ градомъ, воины валились.
Та истина давно ужъ не нова,
Стреляли турки метко очень въ цель
И тотчасъ обратили ихъ въ кисель,
И храбрецы, броcaвшiеся львами,
Съ разбитыми летели головами.
Какъ дьяволы, скрываясь за стеной,
Ряды солдатъ сметали мусульмане,
И смерть носилась бурею степной....
А между темъ, въ томъ огненномъ тумане
Съ толпою храбрецовъ своихъ Джонсонъ,
При свисте пуль; въ дыму, впередъ прорвался,
И наконецъ на верхъ стены взобрался.
XLV.
Былъ на стене, - но ихъ въ минуты эти
Рискъ всюду ожидалъ, какъ кипятокъ,
Жгли пули техъ, кто былъ на парапете,
И техъ, кому пришлось, стоятъ внизу,
И тучи пуль, не пролетавшихъ мимо,
Выдерживать пришлось неумолимо.
XLVI
.
Но кто достигъ стены, тотъ увидалъ,
Турецкiй инженеръ не понималъ
Въ войне построекъ самыхъ не мудреныхъ:
Онъ въ центре парапета нужнымъ счелъ
Наставить безполезный частоколъ,
А помощь оказали палисады.
XLVII.
За темъ, что тамъ на каждой стороне
По десяти солдате могло держаться,
Успевшiе къ площадке той добраться:
Они могли стрелять тамъ, ставши въ рядъ,
И опрокинуть тотчасъ палисадъ...
Не все изъ нихъ однако уцелели,
XLVIII.
Межь первыми, - о первомъ умолчу,
(Я поселять раздора не хочу)
Родитъ и межъ друзьями огорченье.
Скажите мне, какой же смелый Бриттъ
Джонъ Булю могъ сказать, что былъ разбитъ
Пруссаки повторяютъ безъ сомненья,--
XLIX.
Они еще при этомъ говорятъ,
Что если бъ Блюхеръ, Бюловъ, Гнейзенау
"овъ!" и "ау"
Не подошли, то Веллингтонъ нарядъ
Сберегъ подъ Ватерлоо честь и славу,
За что потомъ лишился бъ пенсiона.
Такъ говорятъ они про Веллингтона.
L.
Но пусть хранитъ всехъ сильныхъ мира рокъ!..
Я словно пенье птички подстерегъ:
Она поетъ, что въ мiръ идетъ свобода...
И кляча принимается лягать,
Когда хомутъ начнетъ ей шею жать,
Не долго людямъ будетъ такъ прiятно.
LI.
Толпа ворчитъ сначала, какъ Даавдъ,
Потомъ бросаетъ камни въ великана
Ожившая отъ гнета и обмана.
И тутъ начнется бой, заблещетъ сталь...
При этомъ могъ воскликнуть я: "какъ жаль!"
Но убежденъ, что общее движенье
LII.
Но далее. - Не первымъ, я сказалъ,
Но лишь однимъ изъ первыхъ устремился,
Безстрашный Донъ-Жуанъ на грозный валъ:
Хоть жаркiй бой онъ виделъ въ первый разъ.
Отъ жажды славы кровь его зажглась
И - женственный, чувствительный, прекрасный -
Увлекся онъ теперь резней ужасной.
Да, онъ былъ тамъ, на крепостной стене,
Онъ, то дитя, которое люблю!
Склоняться къ женской груди въ тишине...
Жуану знать совсемъ не нужно было
"красавица! следи
За милымъ ты, когда съ твоей груди
Онъ соскользнетъ". Жуанъ не покидалъ ихъ
Когда любилъ. Его отъ губокъ алыхъ -
LIV.
Иль ветры, или волны, иль родные
(Изъ, впрочемъ, невозможно различать).
Теперь же на бойницы крепостныя
Онъ сделалъ смелый шагъ, - онъ, чья душа,
И какъ скакунъ пришпоренный помчался
Туда, где голосъ смерти раздавался.
LV.
Къ его вискамъ ключомъ бросалась кровь,
(Такъ всадники нередко хмурятъ бровь -
Предъ первымъ же заборомъ деревяннымъ,
И тотъ изъ нихъ, кто больше всехъ тяжелъ,
Рискуетъ испытать не мало золъ...)
Пока въ немъ кровь не стала разгораться...
LVI.
Въ главе колонны бывшiй генералъ,
Со всехъ сторонъ теснимый и разбитый,
И, удивленъ подобною защитой
Благодарить Жуана поспешилъ.
Сказавъ, что сдаться долженъ Измаилъ
Онъ, какъ Пистоль (*), угадывалъ заране,
(*) Личность изъ одной Шекспировской драмы.
LVII
Но Донъ-Жуанъ языкъ немецкiй зналъ
Не более санскритскаго; - поклономъ
По лентамъ же его окровавленнымъ,
По тону, по медалямъ и звездамъ,
По важнымъ повелительнымъ речамъ
Жуанъ въ одну минуту догадался,
LVIII.
Но ихъ беседа длиться не могла,
О ни другъ друга мало понимали...
Когда кругомъ насъ мертвыя тела,
Когда средь вздоховъ, криковъ, стоновъ, слезъ -
Вступить съ другимъ въ беседу намъ пришлось,
То каждый бы на деле убедился,
Что разговоръ не долго бы продлился.
Что здесь въ восьми строкахъ я описалъ,
Въ одну минуту это совершилось.
Но кто минуту испыталъ,
Темъ никогда она не позабылась,
И словно грохотъ пушекъ заглушилъ:
Разслышать можно было птички пенье
Средь ужасовъ предсмертнаго хрипенья.
LX.
"Богъ нивы сотворилъ,
А города создать умели люди".
Слова поэта здесь я повторилъ.
Согласенъ я. Когда распались въ: груде
Римъ, Тиръ и Вавилонъ и Карфагенъ,
Подумаешь, что мiръ къ тому стремится,
Чтобъ вновь въ лесахъ дремучихъ поселиться.
LXI.
Изъ всехъ людей, всехъ нацiй и временъ,
Изъ всехъ насъ ослепляющихъ именъ,
Лишь Бунъ одинъ зналъ счастье безъ волненья.
Жилъ, какъ охотникъ, этотъ генералъ,
Однихъ зверей лесныхъ онъ убивалъ
И честно жилъ до старости глубокой.
LXII.
Онъ преступленiй въ жизни не знавалъ -
Они бегутъ всегда уединенья,--
Не слыша стоновъ, воплей и презренья...
Мы все не ищемъ счастiя въ тиши,
Но въ тайне ненавидимъ отъ души
Жизнь городовъ съ ихъ воздухомъ острожнымъ...
LXIII.
И честное намъ имя завещалъ
Съ известностью почетной и всемiрной...
Мечъ воина той славы не давалъ;
О, слава! мимолетна въ мiре ты,
Когда въ тебе нетъ детской чистоты.
Отшельникъ Бунъ жилъ; какъ дитя природы,
Ни съ кемъ не разделивъ своей свободы.
Да, онъ бежалъ людей и земляковъ.
Когда они жить рядомъ съ нимъ хотели,
Онъ удалился въ глубь своихъ лесовъ,
Где люди досаждать ему не смели
Что угодить въ ней невозможно всемъ),
Когда жь съ людьми порою онъ встречался,
То кротостью и лaской отличался.
LXV.
Съ нимъ дети вечныхъ дебрй и охоты
Средь новой, возродившейся земли,
Не ведая печали и заботы.
Вдали людей, въ виду простыхъ картинъ,
Младенчески любили мать-природу...
Свободный лесъ сберегъ имъ ихъ свободу.
LXVI.
Изъ нихъ былъ каждый крепокъ и здоровъ,
Какъ всехъ детей изъ шумныхъ городовъ:
Зеленые леса - вотъ ихъ наследство.
Ихъ не пугала дряхлость горожанъ,
Ихъ мода не рядила въ обезьянъ
Но ссоры межь собою презирали.
LXVII.
Подённый трудъ ихъ силъ не утомлялъ.
Сопровождало всюду ихъ веселье,
Не увлекало роскоши безделье
Детей лесовъ; не ведая заботъ,
Они умели жить за годомъ годъ.
Не зная городскаго поселенья, -
LXVIII.
Теперь мы для контраста перейдемъ
Къ деламъ цивилизованнаго века,
Где есть чума, войны упорной громъ,
Пойдемъ туда, где тысячи солдатъ
По прихоти въ кровавый бой спешатъ,
Где имъ готова верная могила...
Вернемся мы къ осаде Измаила.
Взять Измаилъ. Проклятья, стоны, крикъ...
Войска частями въ крепость прорывались.
Съ турецкой саблей скрещивался штыкъ,
Рыданья бедныхъ женщинъ раздавались,
И небо утра ранняго скрывалъ...
Какъ бешеные, турки защищались
И каждый шагъ земли отбить старались,
LXX.
Наполеону (съ помощью морозовъ),
Былъ встреченъ мусульманами въ упоръ.
Онъ молодъ былъ тогда и розовъ.
Любилъ острить предъ другомъ и врагомъ,
Но здесь, съ остаткомъ гренадерской,
Онъ долженъ былъ забыть свои остроты.
LXXI.
Съ толпой солдатъ онъ ровъ перескочилъ,
Здесь храбрецы, собравъ остатокъ силъ,--
На верхъ до парапета добралися,
Но ихъ кружокъ съ урономъ былъ отбитъ,
(Межь ними Рибопьеръ тогда убитъ)
Отбросили Кутузова съ колонной.
LXXII.
Ихъ спасъ одинъ блуждающiй отрядъ,
Онъ къ берегу былъ принесенъ теченьемъ,
Какъ сонный онъ бродилъ, но съ наступленьемъ
Алеющаго утра, онъ попалъ
Туда, где полкъ Кутузова стоялъ.
Такъ, въ это утро съ солнечнымъ восходомъ,
LXXIII.
Его солдаты стали ужъ терять
Последнюю надежду на спасенье
И начали отъ страха трепетать,--
Открылъ имъ входъ въ угрюмый Измаилъ
И духъ героевъ бедныхъ оживилъ,
Продрогнувшихъ отъ ветра и отъ стужи
Въ глубокомъ рву среди кровавой лужи.
Казаки, или лучше - Козаки -
(Не соблюдаю я правописанья,--
И дело, право, вовсе не въ названье),
Умевшiе лишь съ гикомъ налетать,
Не мастера осадой крепость брать,
Но ловкостью своей они дивили
LXXV.
Хоть сыпалась кругомъ на них картечь,
Они на валъ взобраться постарались
И думали, что станутъ городъ жечь,
Но то дурной къ несчастью былъ разсчетъ
И турки, заманивши ихъ впередъ,
Разсчитаннымъ, фальшивымъ отступленьемъ,
На нихъ напали вдругъ съ остервененьемъ.
Едва взглянуло солнце сквозь туманъ -
Казаки, жертвы хитрости военной,
Погибли отъ ударовъ мусульманъ,
И съ храбростью своею неизменной
По ихъ теламъ впередъ спешилъ пройти
Есуцкiй подполковникъ съ батальономъ
И торопился къ грознымъ бастiонамъ.
LXXVII.
Но защищая городъ осажденный,
Герою непрiятель отомстилъ,--
И палъ Есуцкiй, въ битве пораженный
Но русскiе валы успели взять,
Ударъ ударомъ страшнымъ отражался,
Безъ крови шагъ земли не уступали.
LXXVIII.
Въ тотъ самый часъ не мало пострадалъ
Историкъ правъ: советы онъ давалъ -
Солдатамъ аттакующимъ патроны
Не щедро при осаде раздавать...
Къ чему безъ пользы выстрелы терять,
И съ помощью штыковъ окончитъ дело.
LXXIX.
Колонне же Meмнона (генералъ
До этого убитъ былъ на сраженье).
Хоть бились мусульмане въ изступленьи
И резали враговъ со всехъ сторонъ,
Солдатами бытъ взятъ тотъ бастiонъ,
Где Сераскиръ упорно защищался
LXXX.
Жуанъ и съ волонтерами Джонсонъ,
Просили Сераскира тотчасъ сдаться,
Но этихъ словъ не могъ и слышать онъ;
И былъ убитъ. Съ нимъ англiйскiй морякъ,
Переговоровъ длинныхъ-строгiй врагъ,
Задумавшiй взять пленнымъ Сераскира,
Какъ Сераскиръ, былъ выключенъ изъ мiра.
Онъ пулею убитъ былъ наповалъ
И тутъ переговоры прекратилась;
Никто пощады более не зналъ,
Свинцомъ и сталью люди мстить, пустились -
Въ три тысячи убитыхъ мусульманъ;
Палъ Сераскиръ предъ русскими войсками,
Проколотый шестнадцатью штыками.
LXXXII.
Смерть кровью жертвъ несчастныхъ упивалась.
Стенанья раздавались здесь и тамъ...
И въ этотъ часъ самъ богъ войны, казалось,
Бледнелъ отъ зверства бешеной резни
Чудовищами были въ те мгновенья,
Чудовищами зла и преступленья.
LXXXIII.
Одинъ изь офицеровъ русскихъ вдругъ
Что былъ зубами схваченъ за каблукъ:
Такъ насъ змея хватаетъ, извиваясь.
Напрасно рвался онъ, ругался и кpичалъ
И какъ голодный волкъ на помощь звалъ,
И съ жертвою своей не разставались.
LXXXIV.
Такъ турокъ умиравшiй укусилъ
Врага за ногу хищными зубами,
(О, Ахиллесъ! Ужъ съ давнихъ поръ межъ нами, -
Какой нибудь острякъ виновенъ тутъ, -
Все именемъ твоимъ ее зовутъ.)
И после смерти даже, весь израненъ,
"
LXXXV.
Затемъ скажу, что русскiй офицеръ
Калекою, хромымъ остался вечно.
Врачъ полковой не могъ придумать меръ,
Упрековъ долженъ больше заслужить,
Чемъ павшiй турокъ, вздумавшiй вонзить
Все зубы въ непрiятельскую ногу...
Нетъ, русскiй врачъ виновнее, ей-Богу!..
Но фактъ здесь веренъ. Истинный поэтъ
Неправды взбегать всегда обвзамъ.
Въ поэте томъ искусства вовсе нетъ,
Когда къ однимъ онъ выдумкамъ привязанъ...
Чтобъ стилемъ поэтическимъ пленять
И ложью поэтической стараться
Въ сердца людей доверчивыхъ пробраться.
LXXXVII.
Изъ рукъ враговъ лишь смертью вырывали...
Потокомъ кровь не уставала течь
И турки въ битве храбро умирала.
Напрасно раздавался сквозь туманъ
На каждый крикъ героевъ разъяренныхъ
Вкругъ отзывались стоны побежденныхъ.
LXXXVIII.
Разятъ штыки и сабли все разятъ.
Какъ осень обрываетъ пышный садъ,
Какъ буря наклоняетъ лесъ могучiй.
Такъ разрушался гордый Измаилъ,
Но онъ въ своемъ паденьи грозенъ былъ:
Грозой разбитый дубъ тысячелетнiй.
LXXXIX.
Ужасныя картавы!.. Намъ пора
Отъ ужасовъ военныхъ отвернуться...
Тамъ плачутъ люди, здесь - они смеются...
На жизнь смотря съ одной лишь стороны.
Касаясь до одной ея струны,
Читателямъ наскучить я рискую.
XC.
Среди резни, среди ужасныхъ делъ
Одинъ поступокъ добрый "освежаетъ"
(Въ нашъ фарисейскiй векъ не- разъ встречалъ
Такой поступокъ жесткость многихъ строфъ
И отъ войны забыться я готовъ,
Хотя въ войне певцы искали темы
Нередко для эпической поэмы.
Въ одномъ изъ бастiоновъ, где въ пыли
Тела убитыхъ женщинъ попадались
(Оне и здесь спасенья не нашли),
Повсюду сцены страшныя являлись,
Телами мертвецовъ окружена,
Хорошенькая девочка лежала
И трупами укрыть себя желала.
XCII.
Оружiемъ надъ девочкой блистая...
Предъ зверствомъ ихъ не кажется дика
Зверей сибирскихъ бешеная стая,
Медведя, волка можно усмирить...
Натура ли людей въ томъ виновата?
Война толпу доводитъ до разврата.
XCIII.
Надъ девочкой ударъ уже виселъ.
Она хотела спрятаться, межъ телъ,
Но Донъ-Жуанъ явился въ то мгновенье.
Что онъ сказалъ, не повторю я вслухъ,
Чтобъ не смутить людей изящный слухъ,
Ударъ его неотразимой стали.
XCIV.
Онъ одному плечо разсекъ, - другой
Съ разрубленною ляшкой оказался.
Онъ ихъ прогналъ. Потомъ Жуанъ старался
Лица окровавленнаго черты
Получше разсмотреть средь темноты.
Надъ трупами недвижными склонился
ХСѴ.
Она была, какъ трупы холодна.
Ей участь павшей матери, грозила.
Кровавый шрамъ на лбу своемъ она
Но смерть рукой коснуться не могла
Прекраснаго и детскаго чела.
Боясь беды и новаго обмана,
Она взглянула дико на Жуана.
ѴІ.
Когда ихъ взоры встретились и вдругъ
Они взглянули оба съ удивленьемъ,
Когда въ лице Жуана былъ испугъ,
Надежда, радость вместе съ сожаленьемъ,
И детскiй дикъ прозрачно бледенъ сталъ
(Такъ кажется прозрачною для глаза
На свечке алебастровая ваза).
XCVII.
(Его я " Джекомъ" здесь не называю
И, празднуя победы общiй звонъ,
Вульгарнымъ имя это я считаю).
Онъ восклицалъ: - "Жуанъ! впередъ, на бой!..
Что мы, взобравшись съ вами на траншею,
Возьмемъ въ бою Георгiя на шею!
XCVIII.
"Хоть Сераксиръ съ толпой своей разбитъ,
Межъ сотни телъ паша еще сидитъ,
Куря кальянъ, спокойно наслаждаясь
И нашею и собственной стрельбой.
Вкругъ баттареи падаютъ гурьбой,
И все-таки завалы те не взяты.
XCIX.
"Впередъ за мной!" - "Но посмотрите, Джонъ,
На это беззащитное созданье...
Нельзя жь бросать его безъ состраданья.
Где спрятать мне его?" Джонъ промолчалъ,
Потомъ свой галстухъ шелковый онъ смялъ
И возразилъ: "Бедняжку жаль, вы правы...
"
С.
Жуанъ сказалъ: "Чтобъ не было со мной,
Я девочку не брошу безъ призора,
Пусть будетъ меньше жертвою одной".
"Мы все погибнуть можемъ очень скоро..."
- "Пусть будетъ такъ! Я-все переносу,
Но девочку отъ гибели спасу.
Она осталась въ мiре одинока
И бросить такъ несчастную - жестоко".
- "Послушайте! Ребенокъ очень милъ,
Подобныхъ глазъ не виделъ я на свете,
Но, Донъ-Жуанъ, предъ нами Измаилъ:
Пусть чувствамъ предаются только дети
И медленность - постыдный грехъ для насъ.
Впередъ, Жуанъ! Тамъ, где огонь сверкаетъ
Обоихъ насъ победа ожидаетъ".
CII.
Джонсонъ, - его любившiй очень много,
Двухъ-трехъ солдатъ избралъ не безъ труда,
Чтобъ поручитъ ребенка имъ, и строго,
Подъ страхомъ смерти имъ повелевалъ,
И за ея покой и сбереженье
Онъ обещался дать имъ награжденье.
CIII.
Потомъ добычу павшихъ мусульманъ
И бросился тогда въ огонь Жуанъ....
Громъ выстреловъ повсюду раздавался,
Все реже становился ярусъ солдатъ,
Но все впередъ, впередъ они спешатъ...
Дерется львомъ и раны вкругъ наноситъ.
CIV.
Вотъ каковы герои всехъ победъ!
Большая часть изъ нихъ - такого рода.
Безъ грабежа неведома свобода...
Но - далее... Одинъ татарскiй ханъ
(Онъ также называется - "султаны"),
Не думая о сдаче, защищался
CV.
Онъ былъ пятью сынами окруженъ.
(Такъ многоженство воиновъ рождаетъ
Что Измаилъ разбитый погибаетъ.
И жизнь свою решился защищать...
Не древняго героя воспевать,
Хочу я здесь, но стараго Султана,
CVI.
Какъ взять его?.. Храбрецъ всегда щадитъ
Враговъ такихъ же храбрыхъ на дороге...
Героевъ войнъ нередко двойственъ видъ:
Они ревутъ, какъ волны на бегу,
То состраданье чувствуютъ къ врагу...
Такъ иногда и въ самыхъ черствыхъ людяхъ
Проснется чувство доброе въ ихъ грудяхъ.
Но плена не желалъ узнать Султанъ
И, разжигая злобу въ гренадерахъ,
Рубилъ съ плеча упорныхъ христiанъ,
Какъ шведскiй Карлъ когда-то при Бендерахъ.
Желая съ нимъ остаться до конца,
И жалость понемногу остывала
Въ сердцахъ солдатъ у крепостнаго вала
CVIII.
Пускали въ ходъ наречiе Востока.
Прося, чтобъ лучше сдался имъ Султанъ....
Чтобы не быть изрубленнымъ жестоко
Тотъ разсыпалъ удары вместо словъ.
На диспуте бранится безъ пощады,
Такъ дети иногда битъ нянекъ старыхъ рады.
СІХ.
Имъ раненъ былъ Жуанъ и самъ Джонсонъ.
Напали на султана съ двухъ сторонъ
(Британецъ былъ взбешенъ за то, что раненъ),
И бросилась тогда со всехъ концовъ
Ватага раздраженныхъ храбрецовъ,
Какъ частый дождь, летящiй изъ тумана,
CX.
И все они погибли. Сынъ второй,
Насквозь пробитый пулею, палъ мертвый,
Подъ остреёмъ штыка погибъ четвертый,
Сынъ пятый, какъ другiе, умерщвленъ.
Хоть былъ онъ христiанскою рожденъ
И съ нимъ отецъ сурово обходился,
CXI.
Былъ туркомъ кровожаднымъ - старшiй сынъ,
Достойный сынъ ученья Магомета.
Онъ въ смерти виделъ светлый рядъ картинъ,
Прекрасныхъ, черноокихъ, райскихъ женъ.
Тотъ, кто однажды ими быль смущенъ,
Тотъ рвется къ темъ пленительнымъ созданьямъ
И не считаетъ смерти наказаньемъ.
Какъ будетъ ими встреченъ юный ханъ? -
Не знаю я, но нетъ въ одномъ сомненья,
Что гурiи среди далекихъ странъ
Всемъ юношамъ окажутъ предпочтенье
Толпами гибнутъ юноши въ огне;
Телами ихъ покрыта вся поляна,
И смерть щадитъ седаго ветерана.
CXIII.
Красивымъ мужемъ въ месяце медовомъ,
Когда на женъ онъ не привыкъ смотреть
Холоднымъ взоромъ, тусклымъ и суровымъ,
Когда жена ему еще близка
Всемъ гурiямъ, что очень вероятно,
Поймать въ свой рай мужей такихъ прiятно.
CXIV.
Такъ юный ханъ, забывъ законныхъ женъ,
Рвался впередъ, ихъ видомъ восхищенъ,
Рвался впередъ несокрушимой бурей...
Дерется мусульманинъ словно левъ,
Чтобъ заслужитъ объятья райскихъ девъ.
Хоть всехъ небесъ - шесть, семь, по крайней мере.
CXV.
Виденьемъ райскимъ такъ онъ былъ плененъ,
Что падая и кровью обливаясь,
"Аллахъ!" - край увиделъ онъ.
Завеса рая пала, раскрываясь.
Предъ нимъ сiянье райское встаетъ*
Какъ безконечный солнечный восходъ,.
И въ сладострастномъ, розовомъ сiянье
CXVI.
Онъ испустилъ, съ сiяньемъ на челе...
Тутъ старый ханъ, про гурiй не мечтавшiй,
Однихъ детей любившiй на земле
Заметивъ, какъ упалъ сыновнiй трупъ,
Какъ топоромъ сраженный съ корня дубъ,
Надъ теломъ сына старшаго склонился
И отражать враговъ не торопился...
Онъ мечъ склонилъ. Тогда его судьбой
Растроганы, солдаты не желали
Вновь продолжать кровопролитный бой
И старика о сдаче умоляли.
Онъ словно сердце разомъ потерялъ
И задрожалъ какъ листъ... Онъ догадался
Что въ этомъ мiре одинокъ остался.
CXVIII.
На рядъ штыковъ онъ грудью налетаетъ.
Такъ мотылекъ, скользя надъ огонькомъ,
Кружится и, спаленный, умираетъ.
Еще сильней, сильнее онъ налегъ
И посылая детямъ взглядъ прощанья,
Онъ испустилъ последнее дыханье.
СХІХ.
И воины, привыкшiе карать
Смотря, какъ старецъ началъ умирать
Въ спокойствiи и гневе величавомъ,--
Растроганными были въ этотъ часъ.
Хоть слезы не струилися изъ глазъ,
Въ нихъ вызвало къ герою удавленье,
CXX.
Но главный бастiонъ еще стоялъ,
Где самъ паша упорно не сдавался
По временамъ лишь только онъ справлялся,
Ваять или нетъ врагами Измаилъ,
Когда жь узналъ о гибели всехъ силъ,
Послалъ онъ Бея сделать соглашенье,
CXXI.
А самъ, скрестивши ноги, онъ сиделъ
Среди развалинъ, трубкой наслаждаясь...
Спокойнымъ блескомъ взоръ его горелъ,
Онъ бороду разглаживалъ рукой
И благовонный дымъ пускалъ, съ такой
Улыбкою спокойной, словно боги
Ему три жизни дали для дороги.
Такъ, городъ взятъ... Врагъ павшiй изнемогъ,
Ему я жизнь и храбрость изменила...
Низвергнутъ былъ луны блестящiй рогъ...
Не существуетъ больше Измаила
Надъ Измаиломъ варево стоитъ
И какъ въ волнахъ дискъ лунный серебрился,
Такъ въ море крови городъ отразился.
CXXIII.
Все то, что порождаетъ преступленья,
Все то, что дьяволъ можетъ совершать,
Когда онъ доведенъ до иступленья,
Все то, предъ чемъ потухнуть можетъ взглядъ,
Толпясь надъ этимъ каменнымъ погостомъ,
Все это съ цепи разомъ сорвалось тамъ.
CXIV.
Немногимъ, можетъ быть, и удалось,
Спасти ребенка; можетъ быть, пришлось
Имъ защитить седаго иноверца,
Но - это капля въ море. О, Парижъ?
О, лондонскiй зевака! Посмотри жь,
Въ войне нашли твои земные братья!..
СХХѴ.
Подумайте, какой ценою зла
Дается всемъ намъ чтенiе газеты!...
О, человекъ! страшись ее везде ты...
Готовясь къ ней, ты подати плати
И вспоминай почаще на пути
Исторiю Ирландiи голодной,
CXXVI.
О, .поди! Вы голодный этотъ край:
Уэллеслея славой насыщайте.
Пусть безъ цветовъ для васъ проходитъ май,
Что сытымъ голодъ вашъ не дастъ заботъ:
Ирландiя вся съ-голоду умретъ,
А онъ, Георгъ великiй, беззаботно
Все будетъ жить и кушать очень- плотно.
ѴІІ.
Но эту песню кончить нужно. Палъ
Несчастный городъ. Зарево пожара
Дунай кровавый мрачно отражалъ.
Победы криркъ гремелъ повсюду яро,
Изъ многихъ тысячъ варваровъ - въ живыхъ
Лишь только сотенъ несколько дышало,
Все остальное въ битве замолчало.
СХХѴІІІ.
Она одно достоинство имела
Ту добродетель модной можно счесть,
А потому о ней скажу я смело:
Быть можетъ, отъ суровости зимы,
Но храбрецы, что очень удивляло,
Турецкихъ дамъ насиловали мало.
CXXIX.
Убiйствамъ предаваясь, грабежу,
И я на нихъ французамъ укажу:
(О ихъ разврате томы исписались).
Пусть этотъ фактъ оценятъ, какъ хотятъ,
Но дамы крепостныя, говорятъ,
Остались все такими, какъ и были.
CXXX.
Случались и ошибки въ темноте,--
Безъ фонарей вкусъ часто насъ кидаетъ,--
И дымъ и торопливость намъ мешаетъ,
А потому не избежали бедъ
Шесть старыхъ девъ семидесяти летъ:
Они волненье новое узнали
СХХХІ.
Но вообще съ достоинствомъ вели
Себя войска, и девы летъ преклонныхъ
Скрыть недовольства даже не могли,
И вотъ оне старались отыскать
Своихъ римлянъ, чтобъ съ ними въ брань вступать,
Въ Сабинскiй бракъ безъ проволочекъ длинныхъ,
Ненужныхъ тратъ и объясненiй чинныхъ.
Иныя вдовы, летъ подъ пятьдесятъ,
Истративъ весь запасъ своихъ усилiй,
Шептали, вкругъ бросая томный вглядъ:
"Ну что жь они не делаютъ насилiй?"
Лишь только былъ одною изъ помехъ,
Что съ вдовами случилось - скрыто мракомъ:
Едва ли кто нибудь до нихъ былъ лакомъ.
CXXXIII.
Суворовъ победителемъ остался,
Когда горелъ кругомъ разбитый станъ,
И пушекъ ревъ еще не унимался,
Онъ въ Петербургъ депешу написалъ;
"Помилуй Богъ! Взята враговъ станица,
Взятъ Измаилъ! Да здравствуетъ царица!"
CXXXIV.
Ужаснее я словъ не находилъ.
То, что прочелъ великiй Данiилъ,
Въ себе такого смысла не вмещало...
Не оскорбилъ всей нацiи пророкъ,
А этотъ остроумецъ русскiй могъ
Являя мiру новаго Hepoна.
CXXXV.
Мелодiю свою онъ написалъ
Подъ музыку предсмертныхъ,хриплыхъ стоновъ.
Но имени всехъ деспотовъ, Нероновъ,
Заставлю я и камня повторять!...
Никто пусть не осмелится сказать,
Что мы предъ ними ползали на свете,--
CXXXVI.
О, дети! Пусть для васъ она придетъ!...
Покажется вамъ басней невозможной
Весь мои разсказъ, весь этотъ эпизодъ...
И прокляните векъ нашъ поскорей,
Сильней, чемъ первобытныхъ дикарей:
Они себя раскрашивать старались,
Но ихъ узоры кровью не писались.
Когда жь историкъ въ древность васъ введетъ,
Укажетъ на героевъ, - вы смотрите
На нихъ, какъ мы - на мамонта хребетъ,
И ихъ дела понять не хлопочите.
Загадки ихъ никто не разрешить.
Никто не разгадаетъ ихъ значенья,
Какъ самой пирамиды назначенья.
CXXVIII.
Что обещалъ. И пелъ морей волненья,
Пелъ о любви, о буряхъ; о войне;
Все сделалъ такъ, какъ нужно, безъ сомненья,
Эпическую форму сохранялъ
Хоть Аполлонъ внушалъ и мне мотивы,
Которые, то строги, то игривы -
CXXXIX.
Нередко вырывались у меня...
Таинственность подобную ценя,
И отдохну пока отъ утомленья,
На половину кончивъ свой романъ...
Межъ темъ съ депешей посланъ былъ Жуанъ
И за исходъ осады трепетали.
CXL.
Онъ эту честь за храбрость заслужилъ
И за прекрасный подвигъ состраданья.
Когда въ резне невинное созданье -
Отъ зверства изступленнаго онъ спасъ,
Жуань былъ самъ довольней во сто разъ
Спасенiемъ турчанки той прекрасной,
CXL.
Отправилась съ нимъ вместе сирота.
Она одна осталась въ целомъ свете,
У ней семья навеки отнята,
Къ молитве не зоветъ ужъ муэдзинъ...
Надъ ней рыдалъ теперь Жуанъ одинъ
И далъ обетъ, - онъ веренъ былъ обету -
Лелеять и беречь малютку эту.